Павел Лунгин:
«Невозможно быть человеком искусства и при этом не раскрывать глубокие христианские темы»
— Как вы оцениваете ситуацию с чтением в России? Какую роль в вашей жизни играет книга и насколько чтение важно для вас?
— Я вообще человек книги. Я из того поколения, для которого книга открывала весь мир. Я жил еще тогда, когда книги были редкостью, когда книги были состоянием, когда многие книги были запрещены, и их тайком передавали друг другу; когда за томик Мандельштама или Ахматовой люди отдавали свой месячный оклад и были счастливы. Было иное время.
А сейчас, честно говоря, я не знаю. Сейчас идет процесс имитации и обесценивания. Процесс запойного чтения сменился каким-то облегченным чтением выжимок, дайджестов и детективов. Это есть некое имитационное чтение, но о том большом чтении, когда книга открывала взгляд в мир идей, я думаю, сейчас говорить сложно.
Но, с другой стороны, и оплакивать тут нечего. Видимо, пришло время аудио-визуальной информации. Сейчас люди, особенно дети, воспринимаю все через глаза, экран. Определенная печаль, конечно же, есть. Но на телевиденье идет новая культура, появляется новая цивилизация: цивилизация Интернета, цивилизация индивидуального обмена информацией, и, наверное, книга станет чем-то вроде роскоши для избранных, для элиты.
— Какие книги особенным образом повлияли на вас?
— Нет, я не могу назвать какого-то конкретного автора. Сейчас, как мне кажется, появляются новые, очень интересные писатели. Например, Алексей Иванов — провинциальный, из Перми, очень одаренный автор. Михаил Шишкин, Леонид Цыпкин с его потрясающей книгой «Лето в Бадене». Талант пробивается все время!
— Читаете ли вы православную литературу? Что именно?
— Я не много читаю отцов Церкви, но часто перечитываю Евангелие, особенно Евангелие от Матфея; много читаю Ветхий Завет, читаю послания апостола Павла, потому что это совершенно гениальный писатель, создавший Церковь.
Мне очень нравится Антоний Сурожский, это мой любимейший православный автор. У меня его книги были еще тогда, когда он приезжал в Москву. Он был болен, физически очень страдал; ходил в корсете, т.к. у него был сломанный позвоночник. Его проповеди ходили среди людей как самиздат, напечатанные на папиросной бумаге. Это было замечательное слово!
— А что вам особенно запомнилось в его беседах? Что оказалось особенно близко? Дух любви?
— Любой писатель, любой христианский писатель, любой священник это, прежде всего, внутренний стиль души, внутренний строй души. Особая музыкальная нота, которая есть в каждом человеке. У Сурожского есть какая-то бесконечная любовь, без обильности, без прекраснодушия. Мир, желание добра всем людям, впрочем, как и у всех христианских писателей. У него совсем нет религиозной нетерпимости, выжигающей любое инакомыслие. Зерно какое-то в нем искриться. Он открывает меня как консервную банку.
А так я немного читаю православную литературу. Я больше нахожусь в кругу практической литературы, нежели религиозной.
— Я вижу у вас много икон. Вы их сами покупаете или их вам дарят?
— Это немногие из тех, что у меня есть. Все они разбросаны по разным квартирам: часть — здесь, часть — во Франции. Я их сам покупаю, когда могу. Вообще, я очень люблю иконы, просто до дрожи. Но раньше, к сожалению, у меня не было возможности их собирать.
Мне кажется, что в русской живописи не было ничего выше иконописи. Я с удовольствием прихожу в музей Рублева или в Иерусалимский монастырь, где есть прекрасная коллекция икон. Помимо того, что от икон исходит дух святости, это необыкновенная живопись, это начало русского возрождения, то, с чего оно должно было начаться. Это было движение, подобное движению Возрождения в Италии, когда Возрождение начиналось с примитивов. Но у нас это движение было либо остановлено, либо осталось под запретом.
— Есть ли среди всех этих икон любимые, особенно дорогие?
— Среди тех икон, которые есть у меня, мне очень нравится икона пророка Илии. Но при этом я не могу сказать, что мне ближе всего пророк Илия. Эта икона прекрасна сама по себе. Такие иконы для меня даже не обязательно являются символом веры. Для меня Спас или икона Богоматери — символы веры, которые вызывают глубокое святое чувство. А есть иконы просто радостные, которые иллюстрируют Священную Историю, которые, как книги, чему-то учат чисто эстетически.
— Не могу не поговорить с вами о невероятном, без преувеличения сказать, уникальном фильме, снятом вами — об «Острове». Этот фильм вызывает очень теплые эмоции, производит яркое, незабываемое впечатление. От начала и до конца фильм смотрится на одном дыхании. Я слышала многие отзывы об этом фильме, и люди удивлялись, насколько достоверно, без капли наигранности, фальши, слащавости показана монастырская жизнь. Как вам удалось добиться подобной достоверности?
— Точность в деталях вызывает это ощущение общей правды.
— А откуда точность?
— Талант. Как вообще получается хороший фильм? Замечательный, правильный роман? Это всегда тайна, как получается подобные творения. Промыслом Господним соединяется правильность темы, правильностью ритма, правильностью изображения. Не надо пытаться это понять. Надо просто смотреть. Ведь когда ешь яблоко, не думаешь о том, как в нем происходят различные химические процессы. Как вырабатываются сахара и так далее… Это желание анализировать — все равно что влагать персты, уподобляясь апостолу Фоме. Не надо влагать персты! В произведении всегда есть чудо, хоть маленькое, но чудо. Я сам не знаю, как я вдруг взял и снял такой фильм. Я, маленький и слабый человек, — как я мог такой фильм снять?
— Но ведь, наверное, были люди, которые консультировали вас, помогали вам…
— У нас был один монах Донского монастыря отец Козьма, друг Петра Мамонова. Но он жил скорее как наш друг, и разрешал, прежде всего, наши внутренние сомнения, а не внешние.
— А как у вас складывается общение со священниками? Есть ли у вас духовник?
— Сейчас нет, но, наверное, будет. После «Острова» я познакомился с несколькими прекрасными священниками. Надеюсь, что буду с ними в дальнейшем общаться.
— А как подбор актеров происходил? Как подсказывало сердце?
— Да, так всегда бывает. Если вы хотите узнать, навязывали ли мне кого-то — нет, не навязывали.
— Повлиял ли фильм «Остров» на вашу жизнь? Изменил ли как-то восприятие жизни?
— Фильм «Остров» — это есть я. Это мое детище. Хотя, наверное, да, повлиял. Но между мной и фильмом «Остров» нет перегородки. Ведь я сам его порождал. Хотя, если говорить правду, любой фильм меняет — вверх или вниз. Фильм «Остров», наверное, поднял меня выше.
— А актеры говорили о том, что съемки в фильме как-то повлияли на них?
— Петр Николаевич Мамонов сам говорил, что изменился, стал добрее. Но он, в отличие от меня, человек воцерковленный. Все актеры, и Дмитрий Дюжев, и Виктор Сухоруков люди верующие. И эта тема была им очень близка. Но в монастырь не пошел никто J
— Тема Православия, православное кино будет ли иметь продолжение в вашей карьере?
— Я не знаю. Я не считаю, что должен делать какие-то тематические вещи. Но теперь в каждом фильме, который я буду делать, будет спрятано что-то христианское. Либо оно будет спрятано глубоко, либо будет выступать.
— То есть через все ваше дальнейшее творчество будет проходить христианская тема?
— Мне кажется, что сейчас быть человеком искусства и при этом не думать, не раскрывать глубокие христианские темы невозможно.
Опубликовано: 20/07/2009