Вы здесь

Проблемы воцерковления

[1]  [2]  [3]  [4]  [5] 

Кроме того, здесь видится и совершенно неверное представление о Христе и о Его отношении к людям — что Он будто бы действует только через обряд и только общим для всех образом. Получается, что человеку нельзя быть с Богом «просто», быть самим собою, со своими, данными ему Богом же, особенностями; нужно все эти особенности счесть грехом, «отсечь» и приближаться к Нему только через дисциплину, исполнение ритуала etc, ибо жизнь во Христе возможна исключительно в обрядовых рамках... К счастью, наш Бог не такой. Дух дышит, где хочет (Ин. 3, 8). Господь, хоть любит всех нас одинаково — неизреченною любовью, превосходящей всякое разумение (Еф. 3, 19), — но к каждому из нас эта любовь обращена по-особому, по-своему; каждого из нас Господь знает по имени (Ин. 10, 3), каждый перед своим Господом стоит или падает (Рим. 14, 4). Мы, по слову Апостола, живём, движемся и существуем Богом (Деян. 17, 28); и смысл воцерковления не в том, чтобы человек стал образцовым обрядоисполнителем, а в том, чтобы это существование раскрылось во всей полноте и осуществлялось на всякое время, а не только тогда, когда человек «подключается» к общему храмовому действию. Пока наше воцерковление этой цели перед собою не ставит, плоды его будут печальны — мы сказали о них в начале нашей работы.

V

Религиозный импульс, приводящий человека в Церковь, не есть некий «конечный результат». Не есть он и величина постоянная: нередки случаи, когда, оставленный в небрежении, не получивший должного развития, он забывается и исчезает. Религиозный импульс — начало церковной жизни, семя, зерно горчичное (Мф. 13, 31), которому предстоит расти, и над возделыванием которого нужно потрудиться и самому человеку, и всей Церкви: обложить навозом (Лк. 13, 8), поливать (1 Кор. 3, 6), обрезать неплодоносящие ветви (Ин. 15, 6) и т. д. На этом поприще христианину предлежит подвиг преодоления своей падшести, стяжания Святого Духа. Что для этого нужно делать? Говоря схематически, благодать возрастает и приумножается от четырёх вещей:

  1. участия в Таинствах Церкви;
  2. молитвы;
  3. чтения Священного Писания (и шире — поучения в законе Господнем (Пс. 118, 97), познания воли Божией);
  4. исполнения Христовых заповедей, нравственной евангельской жизни.

Всему этому новоначального христианина необходимо обучить, дать ему навык этих деланий, а также и указать некий идеал, к которому нужно стремиться и над осуществлением которого трудиться.

Исторически сложилось так, что таковым идеалом для Православия стало монашество. Не будем разбирать здесь причины этого явления — это тема отдельной работы; отметим некоторые следствия. Сегодняшний церковный устав — исключительно монастырский. Церковная дидактика в виде Житий Святых, поучений, наставлений не содержит в качестве идеала подвиг жизни семейного человека, считая его чем-то несовершенным сравнительно с монашеством. Из-за этого проблемам семьи, воспитания детей, достойной общественной и социальной деятельности в святоотеческих книгах (за исключением, пожалуй, святителей Иоанна Златоуста и Феофана Затворника) не уделяется достаточного внимания. Само монашество, в свою очередь, понимается массовым церковным сознанием не всегда верно. Монашество есть евангельский максимализм, в том числе и в духовной свободе; монашество по природе своей персонально, индивидуально, интимно. В многочисленных творениях монахов-подвижников оно некоторым образом унифицируется теми или иными аскетическими правилами. Так как первое непонятно большинству людей, а второе — очевидно, то монашество подменяется внешней аскетикой; в итоге через её призму и предлагается воцерковляющемуся человеку вышеназванные четыре духовные делания. На практике это зачастую приводит к нежелательному результату. Таинства обрастают аскетической дисциплиной, отчего они превращаются в некий род спорта и делаются для человека своеобразной обязаловкой, а вовсе не живой, свободной и творческой жизнью в Боге. Молитва подменяется «правилом» и уходит из жизни, а остаётся вычитывание молитвословий и выстаивание служб. К Священному Писанию воспитывается опасливое недоверие, ибо воспринимать его нужно «только через Отцов», а если самостоятельно читать, так непременно «впадёшь в прелесть»[1]. Наконец, евангельская нравственность отходит на второй и третий план в жизни человека сравнительно с аскетикой. Примеры этого бесчисленны. Типичная ситуация: был добрый, хороший человек, сострадательный и делавший много доброго людям; обратился к Богу, курить бросил, не ест ничего, молится сутками — но стал совершенно непереносим для ближних: злым, нетерпимым, безапелляционным, затворил своё сердце от людей, никому не помогает — де, «добро падшего естества»... Увещевать такого — бесполезно: в ответ слышишь, что главное — «спасаться», то есть вести аскетическую жизнь; а всё, что этому мешает, нужно отсечь, ибо так пишут Святые Отцы...

Разумеется, я не отрицаю значение аскетики (и святоотеческих назиданий в области её) в жизни христианина; это значение велико. Но всё должно быть на своём месте. Для уяснения этого места нужно выяснить соотношение аскетики и нравственности. Священное Писание весьма определённо высказывается по этому поводу. Взывай громко, не удерживайся; возвысь голос твой, подобно трубе, и укажи народу Моему на беззакония его, и дому Иаковлеву — на грехи его. Они каждый день ищут Меня и хотят знать пути Мои, как бы народ, поступающий праведно и не оставляющий законов Бога своего; они вопрошают Меня о судах правды, желают приближения к Богу: «Почему мы постимся, а Ты не видишь? смиряем души свои, а Ты не знаешь?» — Вот, в день поста вашего вы исполняете волю вашу и требуете тяжких трудов от других. Вот, вы поститесь для ссор и распрей и для того, чтобы дерзкою рукою бить других; вы не поститесь в это время так, чтобы голос ваш был услышан на высоте. Таков ли тот пост, который Я избрал, день, в который томит человек душу свою, когда гнёт голову свою, как тростник, и подстилает под себя рубище и пепел? Это ли назовёшь постом и днем, угодным Господу? Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетённых отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо; раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся. Тогда откроется, как заря, свет твой, и исцеление твоё скоро возрастёт, и правда твоя пойдёт пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя. Тогда ты воззовёшь, и Господь услышит; возопиёшь, и Он скажет: «Вот Я!» Когда ты удалишь из среды твоей ярмо, перестанешь поднимать перст и говорить оскорбительное, и отдашь голодному душу твою и напитаешь душу страдальца: тогда свет твой взойдёт во тьме, и мрак твой будет как полдень; и будет Господь вождём твоим всегда, и во время засухи будет насыщать душу твою и утучнять кости твои, и ты будешь, как напоенный водою сад и как источник, которого воды никогда не иссякают (Ис. 58, 1—11), — говорит пророк Исаия. Один из величайших святых Церкви, преподобный Макарий Великий, пишет об аскетическом делании: «если не находим в себе обильных плодов любви, мира, радости, кротости, смирения, простоты, искренности, веры и долготерпения, то тщетны и напрасны были все наши подвиги; потому что всякое таковое делание и все подвиги должны совершаться ради плодов. Если же не оказывается в нас плодов любви и мира, то вотще и напрасно совершается всё делание» (Преподобный Макарий Египетский. Духовные беседы. СТЛ, 1994, стр. 349). Плоды эти — благодать Святого Духа, проявляемая в устроении (нраве) сердца и выражаемая всем укладом жизни, всеми делами человека. Благодать даёт вере христианина действовать любовью (Гал. 5, 6) и исполнять заповеди Божии, которые не тяжки (1 Ин. 5, 3), ибо творятся они нами совместно с Богом, без Которого мы не можем делать ничего (Ин. 15, 5). А творение заповедей Божиих и есть евангельская нравственность. Её отличие от морали именно в том, что она представляет собою синергию, сотворчество человека и Бога; её невозможно осуществить усилием только человеческим, ибо она — результат присутствия в сердце благодати Христовой.

Но евангельская нравственность — не только свидетельство наличия благодати, но и условие её стяжания. Преп. Макарий пишет: «Желающему стать жилищем Божиим надобно всегда принуждать себя ко всему доброму, к соблюдению всех заповедей Господних, хотя бы и не желало того сердце по причине пребывающего в нём греха. Пусть, хотя бы и не хотело сердце, по мере сил, с принуждением приучает себя человек быть милостивым, снисходительным, человеколюбивым, добрым, принуждает себя к кротости... Господь, видя такое его произволение и доброе рачение, как он непрестанно принуждает себя ко всему доброму, сотворит с ним милость Свою, избавит его от живущего в нём греха, исполняя его Духом Святым. И таким образом, без принуждения уже и без всякого труда всегда будет он в самой истине исполнять заповеди Господни, лучше же сказать, Сам Господь совершит в нём заповеди Свои и плоды Духа, как скоро человек плодоприносит в чистоте» (там же, стр. 356—358). Евангельская нравственность требует от человека подвига, суть которого — уподобление Христу. «Кто говорит, что пребывает в Нем, тот должен поступать так, как Он поступал» (1 Ин. 23, 6), говорит Апостол, а преп. Макарий Великий пишет: «Да имеет же человек всегда перед очами, как незабвенный образец во всегдашней памяти, Господне смирение и жизнь, и обращение с людьми» (там же, стр. 357). Подвиг этот бывает, так сказать, прямой нравственный, а бывает, что он связан с теми или иными душевно-телесными ограничениями. Святые отцы опытно выработали целую систему таких ограничений и подробно описали её в своих книгах.

Как мы увидели из цитат преп. Макария, эти ограничения, или аскетика, есть средство, инструмент для нравственного душевного подвига; продолжая эту мысль, необходимо подчеркнуть, что, так как все люди разные, у всех своя мера, своё устроение, свои особенности, свои условия жизни, то и аскетические средства должны быть индивидуальны, не унифицированы, применяться по личной потребности и нужде, а не быть заданы заранее как общее правило. В нашем церковном сознании, в силу отмеченного выше превалирования монашеского идеала, наличествует противоположная «установка»: именно внешняя унифицированная аскетика (сводящаяся, собственно говоря, к трём вещам: неядению, неспанию и исполнению правила) считается необходимым и достаточным для духовной жизни подвигом. В результате нарушается иерархия христианских ценностей, аскетика отделяется от нравственности, средство становится целью, христианство превращается в йогу, а жизнь со Христом подменяется Религией Еды.

Причины такой подмены две. Первая — неверное ощущение Церкви. Мы говорили, что Церковь есть Царство Божие, которое нам уже дано. Главное церковное богослужение начинается возгласом «Благословенно Царство»; на Литургии мы молимся о причащении Тела и Крови Христовых «во исполнение Царства» (евхаристический канон); Церковь восклицает: «Яко благословися имя Твое, и прославися Царство Твое» (возглас на утрене) — не прославится в будущем, а уже прославилось. В полноте Царство Божие откроется в будущей жизни (1 Ин. 3, 2); но и здесь, на земле, оно уже есть (1 Ин. 2, 8), пусть в предначинании (1 Кор. 13, 12), пусть даже та мера, в которую его может вместить человек, и невелика. Суть христианского подвига в этом случае заключается в том, чтобы с максимально возможной для каждого человека полнотой раскрыть в себе это Царство, дать место в своём сердце Духу Святому. О том, какими способами это делать, мы сказали в начале главы; среди этих способов едва ли не главное — евангельская нравственность, но не аскетика. Последняя нужна здесь, чтобы не допустить в свою жизнь ничего чуждого Царству (Откр. 21, 27), того, что разрушает его в нашей душе и в нашей жизни. Падшесть человеческой природы, ежечасно проявляемая в нас, внутренние и внешние соблазны, многоразличные приражения сатаны и греховного духа мира сего — против этого действует аскетика, и степень её действия может простираться даже до распятия плоти со страстями и похотями (Гал. 5, 24). Но при всей своей нужности аскетика сама по себе не даёт никакого положительного содержания, она не является созидательной. Аскетика всегда отрицательна, охранительна, оградительна, отсекательна. Созидательной является нравственная евангельская деятельность, ибо она, как мы сказали, синергична, и в силу этого приносит душе благодать Святого Духа.

Есть другая точка зрения. Она сводится к тому, что Царство Божие — дело исключительно будущего, сейчас его нет, и в условиях нашей падшести и быть не может. В чём же тогда заключается суть христианской жизни? В аскетическом подвиге, ибо аскетика по своей природе как раз и отрицает настоящее ради будущего. Эта точка зрения является главенствующей в современной церковной идеологии. Почему так? Вероятно потому, что внешняя аскетика гораздо легче евангельского нравственного делания. Вполне можно не есть, не спать, целыми днями молиться, превратить свою жизнь в монастырь и при этом быть абсолютно безнравственным человеком, совершенно не понимающим, что такое Церковь. Несравненно труднее — подвизаться нравственно. Наверное, многие из нас имели возможность столкнуться в своей жизни с проявлениями аскетики без нравственности и убедиться, насколько это уродливо и противоречит благовествованию Христову.

Вторая причина подмены нравственности внешней аскетикой — низкий уровень практической нравственности нашей современной церковной жизни. Можно привести массу примеров этого; ограничусь несколькими. Вот приходит человек на исповедь перед Причастием и перечисляет батюшке грехи: не туда посмотрел, не то съел, с мамой ссорюсь, ругаюсь с близкими, телевизор много смотрю и проч. Батюшка устало и несколько отстранённо кивает головой на каждый произносимый грех и повторяет автоматически: «Господь простит». Перечисление закончено. Тут батюшка оживляется и начинает придирчиво расспрашивать исповедника, как он готовился к Причастию: вычитал ли три канона и последование ко Причащению, постился ли три дня, с рыбой или без, и плохо, что с рыбой, надо было без рыбы, а лучше и без масла; ходил ли эти дни в храм, был ли накануне на богослужении, и почему ушёл после помазания, нехорошо, это леность, нужно понуждать себя; не ел ли ничего с утра, etc., etc... Но не спрашивает батюшка с тою же придирчивостью — а что стоит за словами исповедника «ссорюсь с мамой, ругаюсь с близкими». Случайна ли ссора, постоянна ли ругань, чем вызваны конфликты, предпринимались ли усилия быть мирным со всеми и какие именно усилия — ничего этого не обсуждается. Отходит человек от исповеди — чему он научился? Что вычитать каноны для духовной жизни гораздо важнее, чем не ссориться с мамой. Так у нас воспитываются люди в Церкви — я думаю, описанная ситуация многим знакома.

[1]  [2]  [3]  [4]  [5] 

[1] Имеется в виду нравственно-назидательное руководство Св. Писанием. В области же догматически-богословской толкование Писания в духе Церкви, св. отцов, необходимо (и единственно возможно).