Пролетая по Парижу

[1]  [2] 

А как еще можно назвать подборку впечатлений от двухдневного пребывания в этом городе? Чартерное условие «ночь на воскресенье» определило этот отрезок времени для знакомства с Парижем. Разница в цене билетов «туда-обратно» превышает сумму командировочных и стоимости проживания в гостинице. Если честно, то увеличение длительности поездки большой печали не вызывало. Два полных дня — это вам не полдня между прилетом и регистрацией в оргкомитете конференции.

За два дня можно не только сувениров для коллег и подарков для жены накупить, но и попытаться ощутить «что такое Париж», составить свое собственное мнение, основанное на глубоко субъективных впечатлениях. Башня С такими нехитрыми мыслями я перелистывал путеводитель, коротая время перелета «Москва-Париж». Первым делом нашел параграф про Эйфелеву башню.

После моего возвращения первый вопрос звучал неизменно: «Был там?» «Конечно, был» — отвечал я небрежно и поеживался, вспоминая подробности этого культпохода. «Культпохода» — в смысле культового похода на вершину этой башни. Задорнов был прав — одна из основных парижских достопримечательностей, в самом деле, очень похожа на прототип опоры высоковольтных линий.

Путеводитель рекомендовал посетить башню вечером для наслаждения красотами ночной иллюминации. Очень полезный совет — ибо, как оказалось, в вечернее время очереди в билетные кассы очень сильно сокращались, по сравнению с днем. Одна моя знакомая, прожившая в Париже три года, сказала, что она смогла попасть на башню только с четвертого раза, так как ей было жалко тратить на очередь несколько часов, к тому же стоя на солнцепеке. Мне билет удалось купить всего за сорок минут и без всякого солнцепека. Под луной не перегреешься.

Вечером в начале каждого часа на десять минут включаются двадцать тысяч стробоскопов по всей башне и для наблюдателя, стоящего на земле, башня начинает сверкать как огромный бенгальский огонь. Очень необычное и красивое зрелище. Для того же, кто в этот момент находится в это время на башне, удовольствие оказывается более сомнительным. Куда бы вы там ни отвернулись, ваши глаза непременно будут получать удары ослепительного света.

После такой свето-шоко-терапии нужно несколько минут на восстановление зрения для обозрения панорамы ночного Парижа с высоты трехсот метров. Между прочим, это не очень маленькая высота. Тут вам не то, что внизу. Ветерок весьма и весьма бодрящий. Если вы не взяли с собой теплый свитер или ветровку — то вам будет не до красот… Ограничения времени пребывания на смотровой площадке башни нет, но я не заметил, чтобы кто-то из туристов захотел задержаться.

Обошел по периметру, посмотрел туда, посмотрел сюда, сделал несколько снимков и все… Парадокс Эйфелевой башни — вниз народу едет гораздо больше, чем наверх. На промежуточной площадке, там, где происходит пересадка с одного лифта на другой (на башне два последовательных лифта) и вовсе столпотворение творится. Посиневшие от пронизывающего ветра туристы жмутся друг ко другу, безуспешно пытаются укрыться за железным ажуром конструкций, но мерзнут все больше и больше.

Отсюда можно спуститься по лестнице, но если кто-то захочет это проделать, то пусть заранее оценит свои силы. Путь хоть и ведет вниз, но когда я, например, добрался-таки до земли, то свои пятки я чувствовал не то что спиной, но и затылком. Все, на сегодня достаточно. Хорошо, что поужинал заранее и не нужно бродить по незнакомым улицам, выбирая наугад место, где можно было бы поесть.

В этом городе каждый обед или ланч — отдельное приключение и заслуживает специального повествования. Парижская кухня. Изысканная говорите? Угу…, ик…, бррр, сори, организм вспомнил это испытание и пугливо встрепенулся. Даже сложно вот так сразу начать… В общем, «salat» французы всегда понимают однозначно как пучок листьев одноименного растения…, даже не порезанных на части. После третьего раза я уже твердо решил не произносить это слово в присутствии официанта.

Очень придирчиво изучал меню и мелкий шрифт с составом блюда. Креветки никакого подвоха не обещали, потому-то я их и заказал… Лучше бы я заказал «salat»… Мне принесли на огромном блюде, выстеленном теми же самыми листьями, не маленькую горку очищенных хвостиков этих морских членистоногих. Много…, но сырых… Поглощая эту еду, я пытался не думать, что по большому счету креветки относятся к насекомым, только к морским. Старался поменьше глядеть на тарелку, а больше — на улицу, благо, что столик стоял на тротуаре и пешеходный поток ненавязчиво обтекал обедающих.

Колорит несколько сглаживал впечатления от трапезы... Если они сами это едят, то может быть и ничего? В конце-концов это же не лягушки…Да, улицы там отличаются от московских, хотя бы, гораздо большей плотностью потока транспорта. Тут двухэтажные автобусы (про них чуть позже) и шикарные лимузины легко соседствуют с неимоверным количеством мотороллеров, не считая всяких прочих велосипедов. Ни разу в Москве не видел паркинга для великов, а тут — почти на каждом шагу. Но тоже не без криминала.

Вон, напротив через дорогу стоит пристегнутый тросиком к столбу велосипед, а колес-то уже нет — украли… Да, при всей доброжелательности парижан не стоит забывать о недавних погромах… Чуть позже на Монмартре я наткнулся на другой велосипед (старый и облупленый) у которого оба колеса были согнуты ударом ноги… Просто так…, от нечего делать кто-то просто так испортил чужую вещь. Два случая — это уже система. Но вернемся к кухне…

Промахнулся я с салатиком, мда…, значит, с морепродуктами лучше не экспериментировать, а без салатика там никак. Если говорить про мясо, то никаких замечаний к нему нет. В любом виде, с любым названием и любого происхождения; будь то говядина, или баранина, всегда оно приготовлено отменно, чего не скажешь о гарнире. Традиционно — это картофель фри. После второго-третьего употребления пережаренного корнеплода желудок начинает требовать пощады.

Это мой-то желудок, который прошел все тяготы студенческой кулинарии? Он смиренно переваривал сначала засушенную, а потом тщательно обжаренную до черноты (нужно же микробов уничтожить) «Докторскую» колбасу, принимал под видом питьевой воду, взятую из речки, по которой радужными разводами плыла нефть и без всяких последствий усваивал влагу, зачерпнутую из лужи в дорожной колее на лесной дороге, в которой резвились головастики… А тут забастовал…

Я не знаю с какими сертификатами и на каком масле жарят картофель в Париже, но даже от натуральной нефти у меня не было такой зверской изжоги… В общем, продолжаем дальше изучать составы овощных смесей. Кстати, если у кого-то с английским или с французским языком дела обстоят «не очень», то крайне рекомендуется заучить иностранные названия хотя бы овощей и основных продуктов питания, чтобы не оказаться один на один с вездесущими американскими гамбургерами.

Ура! Нашел состав, включающий в себя cucumber и tomato, то бишь огуречки и помидоры… Фиг с ним, что там еще и кукуруза с фасолью упомянуты… Заказываю и получаю…, бли-и-и-ин… Блин не в смысле кулинарного изделия русской традиционной кухни, а «бли-и-ин» в смысле многозначного междометия, ибо на большой тарелке, принесенной официантом, горделиво зеленел тот же самый неизменный пучок листьев национального французского растения, кокетливо украшенный двумя четвертушками помидорки размером с грецкий орешек и тремя кружочками огурчика…

У Канады на национальном флаге изображен кленовый лист. Не понятно, почему на французском флаге нет листа салата. Для меня отныне и навсегда Франция ассоциируется только с этим листовым овощем… и с Джокондой, но про нее чуть ниже. Египетской пирамидкой посреди национального символа Франции желтела кучка кукурузы… Фасоль тоже присутствовала как декоративная деталь натюрморта… Но я же не натюрморт…, я хотел простой русский салат, без дурацких листьев…

Для непривычного к цивилизации человека с едой тут беда… Дожить бы до отлета. Дикари, вроде меня, обречены на вымирание от гастрита. Впрочем, числить себя за дикаря — дело обидное. Потому я при случае спросил за обедом у знакомого англичанина, как ему нравится французская кухня. Вместо ответа он начал рвать на части кусочек хлеба, приговаривая: «Ну, что это такое?» Англичанин растянул кусочек сантиметров на тридцать: «Разве хлеб должен быть таким?» — грустно спросил он. «Никак не дождусь когда избавлюсь от этих французских батонов».

Я согласно кивнул головой, национальная выпечка меня тоже достала. Классические парижские круассаны по вкусу не напоминают ничего кроме оберточной бумаги. Наверное, именно поэтому их и полагается обмакивать в горячий шоколад, перед тем как съесть? Не знаю. Корочка обычного хлеба в Париже напоминает по фактуре наждачную бумагу самого крупного номера. Жалко мне этих французов. Ничего они не знают ни о краюхе черного хлеба, натертого чесноком с солью, ни о мягком белом батоне, ласково наполняющем ладонь своей пористой, душистой и нежной плотью.

Отрываешь кусок и с молоком… Да… в Париже такого не найти. Но что-то же есть в Париже этакое? Луковый суп? Конечно же пробовал! Как и Эйфелеву башню его достаточно заказать один раз, чтобы иметь моральное право сказать, что пробовал… Женщины? — Ну, а каковы там парижские женщины? — спрашивал меня каждый после моего возвращения. — Наверное, я извращенец, но ничего сугубо выдающегося я там не заметил, хотя и честно старался, — улыбался я и отпивал глоток офисного кофе.

— Неужели? А я представлял себе француженок поголовно стройными, высокими и как-то особенно сексуальными. — Не нужно путать то, что французы хотели бы иметь, с тем, что есть там на самом деле. — Хочешь сказать, что там все совсем не так? — Именно. Наверное, я не очень везучий, поскольку мне не удалось увидеть экстремально много очень красивых женщин на парижских улицах, а что касается их мифической сексуальности, то уровень тостестерона в крови у меня остался неизменным.

В своем родном микрорайоне я вижу больше красивых женщин за полчаса, чем за два полных дня во всем Париже. — Как это? — Да вот как-то так. Вероятно, это итог французской революции, вырезавшей генофонд нации, но типичная француженка — это невысокая, крепко сложенная, ширококостная, коротконогая женщина… — Колхозница? — итожил собеседник. — В худшем смысле этого термина, — соглашался я и опять отпивал кофе. — Но наши поселянки будут и стройнее и симпатичней парижанок. — Как-то ты очень резко их всех… — Я же говорю, что я, наверное, извращенец, — улыбался я в ответ.

— Но могу сказать, что видел там и очень красивых женщин, только все они были темнокожими: либо арабками, либо негритянками. А белые — в основной массе именно такие, как я сказал. Вообще, в Париже можно одновременно увидеть представителей большинства народов планеты. И можно точно сказать, что самые красивые — наши. — А наших там много? — Хватает, даже в таком виде, в каком никак не ожидаешь… — В смысле? — В том смысле, что русскую речь в Париже встречаешь гораздо чаще, чем французскую в Москве.

Русский язык. Честное слово, Париж — это какой-то Вавилон двадцать первого века, по крайней мере, в его узловых туристических точках, хотя трудно разбить на «точки» город, в котором одна достопримечательность находится в пределах прямой видимости от другой. Выходишь из гостиницы на улице Лафайет и оказываешься у входа во всемирно известный одноименный торговый центр. От его дверей видна громада Оперы, и там рукой подать до колоннады церкви святой Магдалены, а это уже бульвар Капуцинов, переливающийся в коротенькую, на два здания, улицу Руаяль, упирающуюся в площадь Согласия.

От площади налево начинается сад Тюильри, отворачивающийся спиной от Елисейских полей и идущий белой пыльной известковой аллеей к Лувру с его авангардной пирамидой-входом во внутреннем дворе. Тут нужно свернуть направо в арку дворца и тогда попадаешь на набережную Сены, где через несколько шагов показывается Новый мост, который является самым старым мостом в Париже. Это примета острова Ситэ с его Собором Парижской Богоматери. Пройти этот путь ничего не стоит.

Попробуйте-ка уложить в часовую пешую прогулку по Москве такое же количество достопримечательностей? А тут, даже не зная города, легко находишь единственный и логически верный путь. Идешь «просто так» и непременно попадаешь из одной ключевой точки в другую. Можно присесть и отдохнуть, если погода располагает, благо, что скамеек там изрядно. Скамейки, как правило, двухсторонние. Садишься отдохнуть на свободную половину и улавливаешь родной русский мат, раздающийся за спиной и где?! — между набережной Сены и стеной Лувра.

За спиной переговаривались два бомжа: — Володька, ты представь, как ко мне вчера привязался этот турист из Питера. Услышал, что я по-русски матом пульнул. Так он меня позвал выпить. Говорит, что его эта басурманская речь насмерть, и он хочет хоть немного поговорить по-человечески. — Ха, вот я тоже русский и что? Я должен себе рот нитками зашить что-ли, чтобы дураки не приставали? — Ну, вот я и напился вчера с этим туристом…— Ты аккуратнее будь, — наставительно произнес Володька и, отхлебнув вина из горлышка бутылки, закончил мысль, — как бы тебе, так и пьяницей тут не стать…

Я обернулся и с улыбкой протянул руку одному из бомжей: «Привет, соотечественник». Много раз после этого приходилось ловить обрывки русского разговора, но ярче всего запомнился эпизод в метро. Стою в вагоне, а рядом негр сидит и по мобильному разговаривает…, на чистом русском: «…ну, давай встретимся, перетрем этот вопрос, а то ты меня грузишь, а я — тебя, ты номер-то запиши мой…» Я поначалу просто покосился, мало ли бывает иностранцев, хорошо владеющих русским языком.

Но вот вагон остановился, и мы вдвоем плечом к плечу выходим на станции. Откуда-то из глубины своего естества, явно непроизвольно, этот негр, продолжая переживать телефонный разговор, на выдохе протянул: «Тво-о-ю-у ма-ать!». Тут я уже не удержался. Ведь если кто-то на почти бессознательном уровне выражает свои чувства на русском языке, то это наш человек вне зависимости от национальности и цвета кожи! «Хороший русский!» — одобрительно отозвался я на его возглас. «Спасибо» — ответил он автоматически, вздрогнул, обернулся на меня и подмигнул.

Ребята, если так дело пойдет и дальше, то Париж скоро станет наш просто явочным порядком… Нужно подумать только, нужен ли он нам? Лувр, Джоконда и прочееВсе эти три достопримечательности я должен был посетить за два дня с половиной. Можно было бы составить и другой план, но времени все равно было столько, сколько было, и нужно было что-то делать. Путеводитель, купленный в аэропорту перед вылетом подсказал разумную идею для получения обзорного впечатления от города — купить билет на «open bus tour», то есть на автобусную экскурсию.

При хорошей погоде на открытом верху двухэтажного автобуса должно быть довольно комфортно. При покупке билета дают еще и наушники, которые можно включить в специальное гнездо около сидения и выбрать язык виртуального экскурсовода. Русский там тоже был, правда, поначалу пришлось попрепираться с китайцем… Он уже сидел на соседнем кресле и включил, естественно, китайский текст, а второе гнездо не работало. Я не зная тонкостей парижской электроники, настойчиво переключал с китайского на русский… Китаец сдался… Вот такой микроконфликт международный произошел у меня на лингвистической почве … Россия победила.

Экскурсионный билет действителен в течение дня и можно по желанию пересаживаться с одного кольцевого маршрута на другой. Всего их три или четыре и схемы прилагаются к билету. К концу второго часа катания по Парижу я осознал, что уже ориентируюсь в исторической части города. Я легко мог показать в какой стороне находится, например, мой отель, Марсово поле, Дом инвалидов, Сакре-Кёрр, или Триумфальная арка, но уже к концу третьего часа стало понятно и то, что это катание меня укатало… Необходимо было сойти на твердую землю… Вот и остановка, знакомый уже Лувр.

Лувр — это такое место, где хранится Джоконда, или Мона Лиза. Посещение Лувра стояло особым пунктом в культпоходе. При этом я имел в виду два основных момента: первое — даже не пытаться запомнить ни названия, ни авторов всех тех шедевров, которыми наполнен этот мировой музей; второе и самое главное — необходимо было использовать шанс и понять «что же такое Мона Лиза?». С самого детства мучил этот вопрос. Много раз видел репродукции Джоконды, но ни разу мне не нравился ни сюжет, ни сама изображенная женщина, ни ее улыбка… Ну, неужели же я такой тупой?

Вообще-то, последний вопрос волновал даже больше, чем предыдущий. И вот я в Лувре. На каждом повороте в коридорах и залах висят указатели «Mona Liza»… На этом и исчерпывался английский в Лувре. Все остальные бирки были только на французском языке. Но и без бирок было понятно, что на стенах Лувра висят настоящие мировые шедевры… Идешь по залу или коридору и невольно замедляешься от совершенно живого взгляда с картины, или настоящего сполоха огня…, а ведь нарисовано же… И вот зал с Джокондой.

Первоначально, издалека, от двери охватывает разочарование. Размером эта картина сравнительно небольшая, особенно, если сопоставлять с другими полотнами «два на три», виденными по пути сюда. Произведение да’Винчи теряется на огромной белой простыне голой, специально выделенной панели. Теряется она как почтовая марка на газетном листе. Подходишь ближе и … все… Все становится понятно. Становится ясно «что такого» в Джоконде.

Чтобы это понять нужно пройти два-три километра по коридорам и лестницам Лувра, переполненным сокровищами искусства, завешанным живописными шедеврами… Но если каждый из «тех» шедевров мог похвалиться схваченным взглядом, переданным движением, игрой света в какой-то одной части картины, а все остальное было только второстепенным фоном и дополнением к гениальному фрагменту, то на полотне с Джокондой не было ничего второстепенного.

Каждый штрих в этой картине был именно таким, каким он и должен быть. Среди сотен полотен «до Джоконды» не было ни одного, про которое я мог бы сказать это же. Джоконда — вершина. Это было мое личное открытие, ответ на поставленный вопрос. Больше мне в Лувре делать было нечего. На сегодня осталось посетить Монмартр и попробовать понять «что это такое». Для начала нужно немного подкрепиться… Нет, никаких салатов, только чашечка кофе и пирожное… Вот, кстати, и дверь кафе...

[1]  [2]