Святой целитель нашего времени

Среди очень и очень многих интересных людей, с которыми приходилось сталкиваться на протяжении моей почти 60-летней врачебной жизни, фигура Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого едва ли не самая яркая», — пишет академик АМН СССР И. Кассирский: «Стоит назвать его имя, и сразу же передо мною вырастает образ человека могучего, высокого, с величественной осанкой, с красивой окладистой бородой, человека значительного, сложного и чрезвычайно необычного. В нем угадывались духовная мощь ученого, достоинство и сложность трагической судьбы. И все это удивительно гармонировало с его тихой, спокойной речью, которую слушали всегда с затаённым волнением — будь это просто собеседники или огромные аудитории студентов и врачей... Драматические события его жизни, свидетелем и даже участником которых мне довелось быть, неизменно вызывали интерес, внимание».

В. Ф. Войно-Ясенецкий всю свою жизнь работал в небольших городах, земствах, селах России, в Туркестане, в Сибири, на Дальнем Востоке. Как врач, он столкнулся с беспросветной нищетой, постоянным голодом народа, с ужасающей детской смертностью от дифтерии, кори, скарлатины. Борьба с эпидемиями тифа, малярии, холеры, чумы, оспы, косившими целые губернии, была его постоянной работой.

Войно-Ясенецкий был свидетелем двух мировых войн, уничтоживших десятки миллионов людей. Он видел и сам испытал нечеловеческие страдания людей нашего поколения: разруху, голод, смертоносные эпидемии, различные перегибы и репрессии. Он был свидетелем страшных злодеяний гитлеровцев, видел разбомбленные и выжженные селения и города, знал о задушенных в газовых камерах миллионах беззащитных людей, пытках, геноциде... Кровь, слезы, горе народное проходили через его сердце. Его вклад как врача, хирурга, ученого огромен. В судьбе этого удивительного человека отразились многие сложные события, эпохальные события прошлого века. Деятельность врача принесла В. Ф. Войно-Ясенецкому славу выдающегося ученого и хирурга.

От жизни архиепископа Луки тоже осталось немало — одиннадцать томов проповедей...

Жизнь его полна нераскрытых тайн. Но твёрдо можно сказать, что он был человеком чистой души и честности. Он верил в религиозный гуманизм и был убежден, что этот гуманизм способен победить трагические противоречия и социальные катаклизмы, свидетелем которых владыка являлся. Свою веру он пронёс через всю жизнь. Никогда Войно-Ясенецкий не ревизовал своего мировоззрения. И даже трудные испытания, в которые ввергла его религиозность (несколько лет он провёл в лагерях и ссылке), не сломили, не поколебали его веры. «Целитель души и тела — что может быть выше!» Об этом говорил в своих проповедях Валентин Феликсович — архиепископ Лука, рассказывая о святом Пантелеимоне, который был и врачом, и подвижником. А в православных церквах в Лондоне, Париже, Нью-Йорке священнослужители даже называли своего брата во Христе Луку святым Пантелеимоном нашего времени.

В. Ф. Войно-Ясенецкий родился в семье фармацевта 27 апреля 1877 года в городе Керчи. Род Войно-Ясенецких происходил из обедневших дворян. Дед Валентина Феликсовича жил совсем в бедности, его семья ютилась в курной избе. Первым из оскудевшего рода, кто сумел опять встать на ноги и получить образование, был отец, выучившийся на фармацевта. Владея аптекарским магазином, постепенно выбился в люди, сумел дать хорошее образование своим детям. Валентин сначала учился в Кишиневской, а затем в Киевской гимназии. Мальчик отличался ярким художественным дарованием, прекрасно рисовал и прошёл курс рисовальной школы. В 19 лет он окончил гимназию и Киевское художественное училище, мечтал посвятить себя искусству, гуманитарным наукам и выбрал юридический факультет Киевского университета. Проучившись там год, перешёл на медицинский факультет, потому что понял, что именно медицина более всего соответствует его жизненным устремлениям. «Для того, чтобы поступить на медицинский факультет, — писал он, — я должен был преодолеть яркий интерес к наукам гуманитарным, историческим, к философии и преодолеть большую нелюбовь к естественным наукам».

Уже на первом курсе его увлекла анатомия. Он вспоминает: «Моя любовь к форме и тонкое понимание ее вылилось в любовь к анатомии, в художественно-анатомическую препарацию, а затем в увлечение техникой хирургических операций на трупах... Мои товарищи единогласно решили, что я буду профессором анатомии, и оказались правы, хотя я и протестовал против их предсказаний». На четвертом и пятом курсах он увлёкся глазными болезнями. В 1903 году Войно-Ясенецкий окончил университет с отличием. По окончании медицинского факультета этот талантливый студент мог бы претендовать на то, чтобы остаться при университете, готовиться к научной карьере, но выбирает иной путь в жизни. Он едет с Киевским лазаретом Красного Креста добровольцем на Русско-японскую войну.

В Чите в лазарете на двести коек Войно-Ясенецкого назначили заведующим хирургическим бараком. Работал он самозабвенно, с утра и до поздней ночи каждый день делал сложные и очень разные операции — на конечностях, на черепе.

Жена и ребенок В.Ф. Войно-Ясенецкого

Там же в госпитале произошло его знакомство с сестрой милосердия Анной Васильевной Ланской. Девушка из скромной мещанской семьи, очень красивая, с чистой душой и кротким характером — она пришлась по душе Валентину Феликсовичу, всему настрою его натуры. Раненые солдаты, за которыми Анна Ланская ухаживала в госпитале, называли ее «святой сестричкой». Они поженились и безоблачно прожили четырнадцать лет. В апреле 1905 года Войно-Ясенецкий принял решение уехать на работу в земство. «Хочу быть врачом для народа», — говорил он домашним и друзьям. Там началась его работа земского врача, сначала — в Ардатовском уездном земстве (в Симбирской губернии).В 1910 году В. Ф. Войно-Ясенецкий переехал в Переславль-Залесский, где занял должность заведующего земской больницей.

В земских больницах в те годы, как правило, работал один врач. Он был хирургом и акушером, терапевтом и педиатром, гигиенистом и стоматологом. Хирургическая деятельность в основном ограничивалась вскрытием абсцессов, флегмон, удалением зубов, кожных опухолей, инородных тел в наиболее доступных местах. Появление крупного хирурга в земстве было весьма редкой счастливой случайностью. Слава о замечательном хирурге распространилась так далеко, что у порога небольшой сельской больницы выстраивались посетители не только из близлежащих мест, но даже из соседней губернии. «Вспоминаю курьёзный случай, когда молодой нищий, слепой с раннего детства, прозрел после операции. Месяца через два он собрал множество слепых со всей округи, и все они длинной вереницей пришли ко мне, ведя друг друга за палки и чая исцеления».

Сохранившиеся в виде аккуратно переплетённых книжек «Отчет о хирургической деятельности Романовской земской больницы (1909–1910 годы)», «Отчет о деятельности Переславской земской больницы за 1911–1914 годы» показывают размах хирургической работы Войно-Ясенецкого. В Романовской больнице Войно-Ясенецкий стал зачинателем «большой» хирургии в земстве. Он с высоким мастерством оперировал на желчном пузыре и головном мозге, кишечнике и на желудке, на почках и позвоночнике, на суставах и нервах, производил глазные операции. Особо его внимание привлекала гнойная хирургия. Гнойные процессы были самыми распространенными. Войно-Ясенецкий нашёл способ лечить этих больных с помощью хирургии. Опыт этой его работы отражён в «Очерках гнойной хирургии».

Много занимаясь практической медициной, земский врач В. Ф. Войно-Ясенецкий увлёкся еще и научной работой — бактериологией, патологической анатомией, гистологией. Он организовал специальную лабораторию при больнице, на собственные деньги купил микроскоп и другое необходимое оборудование. Он стал разрабатывать новый метод местного обезболивания — регионарную анестезию. В 1915 году монография «Регионарная анестезия» под фамилией В. Ф. Ясенецкого-Войно вышла в свет, в 1916 году автор защитил ее как диссертацию на степень доктора медицины.

Работа над диссертацией заняла у него всего восемь месяцев. Несомненно, В. Ф. Войно-Ясенецкому в научной и практической хирургической работе помогали его поразительное чувство осязания и талант художника. Действия его как хирурга были необыкновенно точны, соразмерны и виртуозны. В 1922 году, когда ак. Кассирский увидел его первую (и одну из первых в нашей стране) безукоризненно проведённую операцию переливания крови, он был поражён блестящей хирургической техникой.

Позднее сын Войно-Ясенецкого Валентин, узнав об этой артистически произведённой операции, вспомнил такой любопытный факт. «Тончайшее чувство осязания, очевидно, было врожденным у отца. Он как-то, беседуя с нами, его детьми, на эту тему, решил доказать нам это «на деле». Сложил десять листков тонкой белой бумаги, а затем попросил давать задания: одним взмахом острого (это было обязательным условием!) скальпеля разрезать любое количество листков. Опыт оказался весьма удачным. Мы были поражены!»

В 1916 году Валентин Феликсович переехал в Ташкент, куда был приглашён на должность главного врача городской больницы. Вот что рассказывает о начальном периоде жизни В. Ф. Войно-Ясенецкого в Ташкенте его друг и коллега Лев Васильевич Ошанин:

«В первые послереволюционные годы улицы в Ташкенте не освещались. На улицах было далеко не безопасно, нередко происходила перестрелка. Кто, в кого, зачем стрелял, не всегда бывало понятно. Но жертвы были. Раненых привозили в больницу. Войно-Ясенецкого нередко вызывали среди ночи на операции. Случалось, раненые поступали один за другим, и он всю ночь оперировал.

Его операции были подлинной школой. Он имел обыкновение оперировать, если можно так сказать, вслух, объясняя присутствующим врачам и студентам, что кроется под фасцией, которую сейчас вскрывает, какие сосуды, нервы лежат глубже того места, где находится его рука со скальпелем, какие ткани и органы находятся в операционной ране и вокруг. За много лет Войно-Ясенецкий собрал замечательную коллекцию собственных анатомических рисунков, которые он демонстрировал на своих лекциях по топографической анатомии в университете. Талант художника Валентин Феликсович использовал и в церкви, он расписал маслом иконостас в больничной церкви-часовне».

Операции были стихией Войно-Ясенецкого. У операционного стола он не знал ни страха, ни волнения. Даже когда приходилось оперировать собственных детей. Л. В. Ошанин рассказал такой эпизод.

Старший сын Войно-Ясенецкого, Миша, играл во дворе больницы (дом главврача выходил на территорию больницы) со сверстниками. Было тогда мальчику лет 10–11. Вдруг на крыльце хирургического корпуса появляется Валентин Феликсович.

— Миша, иди сюда, — обращается он к сыну. — Проходи прямо к сестре в операционную. Она тебя приготовит к операции. Я буду тебя оперировать, вырежу аппендикс.

Ошанин, услышав это, буквально остолбенел.

— Как, сейчас? Вот так взять своего собственного сына и положить на операционный стол?

Войно-Ясенецкий объяснил, что ждать нечего, лучше оперировать в межприступном, так называемом холодном периоде. Ведь у Миши было уже два острых приступа аппендицита.

Так мальчик попал прямо с игры в операционную. Через неделю он выписался.

Войно-Ясенецкому было свойственно внутреннее спокойствие. Его никогда не видели в гневе, вспылившим или просто раздражённым. Голос — негромкий, глуховатый — он никогда его не повышал. Его многое возмущало, но он никогда не выходил из себя. Свое негодование выражал спокойным голосом. Не видели его и по-настоящему весёлым, хотя он нередко улыбался и даже смеялся.

Вот интересная иллюстрация к сказанному. В начале 20-х годов начальником милиции Ташкента был известный всему городу Цыруль, латыш, человек огромного роста, здоровенный, могучий — гроза преступного мира. Однажды во время автомобильной катастрофы он получил серьёзную травму — перелом бедра.

Валентин Феликсович мастерски совместил концы сломанной кости, поэтому она срослась хорошо, без укорочения ноги. Цыруль был в восторге от своего врача и хотел его как-то отблагодарить. Но ему сказали, что ни о каком гонораре не может быть и речи, что Войно-Ясенецкий никогда не берет денег у пациентов. Тогда Цыруль пришёл к своему спасителю домой и положил перед ним браунинг, две обоймы и 50 патронов.

— Вот, профессор, вам разрешено носить оружие. Вы часто ночью ходите к больным. Опасно. Если на вас кто нападёт, это оружие для защиты.

Войно-Ясенецкий положил браунинг в стол. Об этом узнали сыновья и стали играть занятной «игрушкой». Как-то во время дежурства Ошанина к нему зашёл Валентин Феликсович и попросил проверить, не заряжен ли пистолет. Ошанин, считая себя знатоком огнестрельного оружия, осмотрел браунинг и заявил, что патронов в нем нет. Чтобы окончательно убедиться в этом, поднял пистолет в сторону Войно-Ясенецкого, но все же выше его головы (помня его слова, что нельзя целиться в человека, даже если уверен, что оружие не заряжено) и спустил курок. Каков же был ужас Ошанина, когда раздался выстрел, пуля вонзилась в стену в 5–6 сантиметрах над головой Войно-Ясенецкого. В противоположность потрясённому Ошанину Войно-Ясенецкий остался невозмутимо спокойным и только сказал: «Зачем вы говорили, что знаете это оружие? Если что-нибудь знаете понаслышке, не следует утверждать, что знаете».

Он работал без устали — днем и ночью. А кроме того, как и в земстве, помимо практической работы, занимался научной. Он никогда не отдыхал — всегда чем-то был занят. Даже по дороге к больному, сидя рядом с кучером в плетёной двуколке, заучивал французские слова и фразы, повторял их вслух; таким же способом он изучил и английский язык (немецким владел хорошо). Периодически, как рассказывали дети Валентина Феликсовича, у него появлялось такое сильное переутомление, что он не мог ни писать, ни читать. В этих случаях переключался на переплётное дело. Все книги в его библиотеке были переплетены его руками, с большим вкусом и изяществом. Личная жизнь его сложилась очень счастливо. У него было четверо детей, которыми он имел все основания гордиться. Все четверо впоследствии стали хорошими врачами. Династия медиков этой семьи продолжается и поныне, теперь уже в третьем и четвертом поколениях. Добрая, заботливая мать Анна Васильевна всю себя отдала воспитанию детей и заботам о муже, но, к сожалению, еще в Переславле она заболела туберкулезом. Ее здоровье быстро ухудшалось — туберкулез прогрессировал. 13 ноября 1919 года она умерла.

Это была огромная трагедия для Валентина Феликсовича. Вскоре после смерти жены он решил принять монашеский постриг. Валентин Феликсович всегда был человеком религиозным, приверженцем «ортодоксального» православия, несмотря на бушевавшее тогда обновленчество. В Ташкенте всем было известно, что он не пропускает ни одной церковной службы, «отстаивает» все всенощные и обедни по субботам, воскресеньям и в дни церковных праздников. Личная драма — лишь повод, она только подвела черту.

Перед администрацией больницы и особенно университета, медицинского факультета и перед партийными органами возникла довольно сложная задача. Как быть с новоявленным «протопопом Аввакумом» и одновременно профессором недавно открывшегося, первого в Средней Азии, вуза, воспитателем советской молодежи и крупнейшим специалистом, блестящим хирургом?..

«О Мать моя, поруганная, презираемая Мать, Святая Церковь Христова! Ты сияла светом правды и любви, а ныне что с тобой? Тысячи и тысячи храмов твоих по всему лицу земли Русской разрушены и уничтожены, а другие осквернены, а другие обращены в овощные хранилища, заселены неверующими, и только немногие сохранились. На местах прекрасных кафедральных соборов — гладко вымощенные пустые площадки или театры и кинематографы. О Мать моя, Святая Церковь! Кто повинен в твоем поругании? Только ли строители новой жизни, церкви земного царства, равенства, социальной справедливости и изобилия плодов земных? Нет, должны мы сказать с горькими слезами, не они одни, а сам народ. Какими слезами оплатит народ наш, забывший дорогу в храм Божий?» — так говорил архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) В церкви он произносил проповеди, в предоперационной повесил икону, перед операцией спрашивал у ассистентов о больном: православный, христианин? Если да, то крестил пациента, затем крестился перед иконой и лишь после этого торжественно произносил: «Скальпель!»

Чтобы немного понятнее были степень личной драмы профессора В. Ф. Войно-Ясенецкого и характер развернувшихся вокруг него событий, расскажем кратко о той обстановке, которая сложилась в первом в Средней Азии медицинском вузе в тот период.

В апреле 1918 года на V съезде Советов Туркестанского края была провозглашена Туркестанская Автономная Советская Республика, входящая в состав РСФСР. Обстановка в Средней Азии в первые годы становления Советской власти была очень напряжённая. Голод, страшные эпидемии паразитарных тифов, поголовная малярия уносили десятки тысяч жертв. Ширившееся басмаческое движение, подогреваемое извне, а также изнутри «религиозными фанатиками». В Ташкенте в дореволюционное время были всего две небольшие больнички — одна в новом городе, другая, совсем захирелая, — в старом. Решением Комиссариата народного здравоохранения самое большое здание в Туркестане — кадетский корпус — было передано органам здравоохранения. Здесь развернулась больница на 1000 коек, а в дальнейшем — и медицинский факультет Туркестанского университета. В огромных залах главного корпуса на полу, на подстилках из соломы лежали больные малярией, брюшным тифом и другими кишечными заболеваниями. Постепенно огромные залы переоборудовались в палаты, лаборатории, учебные комнаты и аудитории. Студенты и преподаватели принимали активное участие в строительстве, таскали кирпичи, выкладывали стены.

И уже в сентябре 1920 года в Ташкенте был открыт университет — первый университет не только в Советской Средней Азии, но и вообще на всем Среднем Востоке. Из Москвы в Ташкент пришел поезд, почти целиком состоявший из теплушек. В нем — восемьдесят московских и питерских профессоров и преподавателей, библиотека из 20 тысяч книг, учебные пособия, медицинские инструменты, оборудование для лабораторий, химические реактивы. 56 суток ехали по голодному, разорённому войной и все еще пылающему в пожарищах краю энтузиасты, решившие принести знания народам Туркестана. Среди них были известные, даже знаменитые врачи, крупнейшие русские ученые. Ехали не за деньгами, не за славой.

В конце 1920 года Войно-Ясенецкий выступил на епархиальном собрании с речью. Это выступление произвело большое впечатление на слушателей. После собрания правящий архиерей, епископ Ташкентский и Туркестанский Иннокентий, отвёл профессора в сторону и, восторгаясь глубиной и искренностью его веры, сказал: «Доктор, Вам надо быть священником!». Вопрос о рукоположении был решен так быстро, что не успели даже сшить подрясник — на следующий воскресной литургии его посвятили в сан диакона. И вот, в то время, когда некоторые священники снимали с себя сан, опасаясь репрессий, профессор Войно-Ясенецкий принимает рукоположение в иереи, а через 2 года — в архиереи.

Профессор Войно-Ясенецкий был кристально честным человеком и никогда не поступался своими взглядами, если даже знал, что какие-то его высказывания и поступки будут иметь неблагоприятные последствия. Еще не будучи священником, Войно-Ясенецкий повесил в операционной икону. Перед операцией крестился. На это смотрели сквозь пальцы. Но одна из очередных комиссий приказала убрать икону, сказав, что операционная — учреждение государственное, а у нас церковь отделена от государства. Тогда Войно-Ясенецкий «забастовал», ушел из больницы, заявил, что не выйдет на работу, пока не повесят икону обратно.

Случилось так, что именно в это время один ответственный работник привёз для неотложной операции свою жену, которая категорически заявила, что она ни у кого, кроме Войно-Ясенецкого, оперироваться не будет. Обратились к Войно-Ясенецкому. Он ответил, что очень сожалеет, но, согласно своим религиозным убеждениям, не пойдёт в операционную, пока не возвратят икону. Ему пообещали, что икона завтра же будет на месте, и он прооперировал больную.

Другой случай «иконоборчества» относится к самому концу 1921 года. Войно-Ясенецкий тогда уже принял сан священника. И на факультете, и в больнице он ходил в священнической одежде. Кроме того, он несколько усложнил свой предоперационный обычай. Перед иконой теперь всегда теплилась лампада. Прежде чем начать операцию, Войно-Ясенецкий не только крестился, но и произносил короткую молитву. Потом он трижды осенял крестным знамением операционный стол, прежде чем взяться за нож хирурга. Так дело шло до тех пор, пока, как и в случае первого «иконоборчества», не запротестовала очередная комиссия. Комиссия приказала немедленно убрать икону, что и было выполнено. Реакция со стороны Войно-Ясенецкого тоже была немедленной. Он вновь «забастовал», заявив, что не выйдет на работу, пока не вернут икону. Было очевидно, что уговаривать его совершенно бесполезно.

Клиника делегировала к высшему партийному руководству в Ташкенте популярнейшего в те времена врача и профессора Моисея Ильича Слонима, чтобы разъяснить ситуацию с Войно-Ясенецким, рассказать, какой это большой хирург, выдающийся педагог и ученый, что это устранение Войно-Ясенецкого от занимаемой должности было бы большим ущербом для практической медицины и для медицинской науки.

Руководитель сказал, что понимает это, но пусть врачи сами найдут выход из создавшегося «хирургического кризиса»: «Совершенно нетерпимо, чтобы советский хирург превращал операционную не то в православную часовню, не то в молельный дом старообрядцев». В конце концов выход все же нашли. Вспомнили, что Войно-Ясенецкий не просто священник, а священник-монах, иеромонах. В такой своей «ипостаси» он должен полностью подчиняться архиепископу. В те времена архиепископом Туркестанским был митрополит Никандр. Делегация из трех врачей отправилась в резиденцию архиепископа. Оказалось, что Никандр неплохо разбирается в мирских делах. Он сказал, что вызовет отца Луку и с ним побеседует, гарантирует, что «хирургический кризис» будет ликвидирован, что Войно-Ясенецкий «совершает великий грех гордыни, ибо Господь наш Иисус Христос претерпел с кротостью и смирением еще не такие надругательства со стороны нечестивых».

Архиепископ Никандр обещание исполнил. Ходили слухи, что свою беседу с профессором он закончил такими словами: «Благословляю тя, отче, на подвиг смирения; иди и твори помощь страждущим, несмотря на надругательства и хулу нечестивых». Войно-Ясенецкий на следующий день вышел на работу, прошёл прямо в операционную и приступил к очередным операциям.

В самой сердцевине здания, из которой расходятся под углом длинные крылья клинических корпусов, находилась кафедра топографической анатомии и оперативной хирургии профессора, доктора медицинских наук Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого. Всего три комнаты. Зимой они не отапливались, пол был холодный, асфальтовый, однако святитель Лука никогда на это не жаловался.

Он обычно входил в клинику, на кафедру в архипастырской одежде, величественный и строгий, но тут же снимал это облачение и оставался в жилете — традиционном жилете хирургов, на который надевается халат. Лекции он читал в халате.

Над кафедрой сразу вдруг вырастала его огромная, монументальная фигура. Внешне спокойный, лекции читал тихим, несколько глуховатым голосом тенорового тембра, но аудиторией овладевал мгновенно. Его плавная, уверенная речь, благородно-сдержанная манера общения и какая-то мягкая, согревающая теплота глаз захватывали слушателей. Обычно профессора, преподающие топографическую (хирургическую) анатомию и отлично ее знающие, плохо оперируют и не работают в клинике. Войно-Ясенецкий «царствовал» одинаково в двух областях — и в анатомии, и в клинической хирургии, то есть и у анатомического, и у хирургического стола.

О его искусстве хирурга ходили легенды. Он оперировал без какой-либо нервозности. Чувствовался спокойный, ровный ритм работы. Его пальцы нежно и в то же время властно управляли движением скальпеля в живой ткани. Один музыкальный критик об исполнении В. В. Софроницким Шопена как-то сказал: «Ни пылинки!» Это можно было бы сказать и об «исполнительском искусстве» хирурга В. Ф. Войно-Ясенецкого.

Коллег поражал широкий диапазон его оперативного умения. Он не терялся ни перед какой новой и случайной операцией, умел сразу находить творческое решение по ходу операции. Ему, конечно, очень помогало абсолютно безошибочное стереоскопическое представление любой области тела, куда вторгался скальпель. Самую сложную операцию он вел, казалось, без всякого напряжения. В полной тишине, спокойно, время от времени он предупреждал ассистента: «Сейчас, под этой фасцией сосуд (следует название) зажмите...» Это его в результате блестящего знания анатомии заранее сказанное «зажмите» помогало делать операции почти бескровными...

Войно-Ясенецкий был очень требователен и к себе, и к своим сотрудникам в каждом деле. «Работа должна выглядеть, как бриллиант, — говорил он, — куда его ни повернешь, он блестит». Хорошую работу он считал явлением нормальным, не заслуживающим похвалы, поэтому практически никогда никого не хвалил.

Сотрудники ГПУ лихорадочно искали причину, по которой можно было бы упрятать за решётку верного Патриарху Тихону ненавистного туркестанского архиерея. Они выдвинули обвинение, по которому епископ Лука подозревался «в связях с оренбургскими контрреволюционными казаками и в шпионаже в пользу англичан через турецкую границу». Причём все это он делал якобы одновременно. Все объяснения епископа Луки, что он физически не мог быть одновременно на Урале и на Кавказе, в расчёт не принимались. Пока святитель томился в застенках ГПУ, в город приехал обновленческий епископ Николай Коблов, и все церкви в городе были захвачены раскольниками. Но храмы эти стояли пустыми — народ помнил завещание епископа Луки. По окончании следствия начальник Ташкентского ГПУ направил Владыку в Москву как политического преступника. Всю ночь перед отъездом к нему шли люди, чтобы попрощаться и получить благословение и наставление. Скорбь народа о любимом архипастыре была так велика, что верующие ложились на рельсы, чтобы не дать увезти своего Владыку. В Москве епископ Лука неделю жил на частной квартире, дважды встречался со Святейшим Патриархом Тихоном, один раз служил с ним Божественную Литургию. Святейший Патриарх еще раз подтвердил право епископа Луки заниматься медициной. Вскоре Владыка был заключен в Бутырскую тюрьму, где просидел около двух месяцев. Здесь появились первые признаки серьёзной сердечной болезни — миокардита, который впоследствии причинял ему страдания и был причиной сильных отеков ног. Ему удалось достать Евангелие на немецком языке, и можно только представить себе, какое утешение он испытывал, читая Слово Божие.

Через некоторое время его перевели в Таганскую тюрьму. Арестанты этой тюрьмы получили через «Красный Крест» тулупчики от Е.П. Пешковой, жены Максима Горького. Однажды, проходя по коридору, Владыка увидел, что в залитой по щиколотку водой камере сидит полураздетый, дрожащий от холода человек. Сжалившись над ним, святитель Лука отдал ему свой полушубок. Это произвело потрясающее впечатление на матёрого вора-рецидивиста, который предводительствовал среди уголовников. И каждый раз, когда Владыка проходил мимо их камеры, тот очень любезно приветствовал епископа и называл его «батюшкой». В декабре сформировали этап, и святитель был отправлен в ссылку в Енисейск. В самый разгар зимы ссыльные прибыли в Енисейск. Разместившись в доме на Ручейной улице вместе с сопровождавшими его священниками, Владыка Лука стал здесь же проводить богослужения. В храмы Енисейска он не ходил, потому что местные священники уклонились в живоцерковный раскол. Но истинно верующие люди не смущались простотой обстановки и собирались на молитву прямо на квартире у Владыки. Здесь, в просторном доме, совершались Всенощные Бдения и Литургии. «В один из праздничных дней, — вспоминает Владыка, — я вошел в гостиную, чтобы начать Литургию, и неожиданно увидел у противоположной двери незнакомого старика-монаха. Он точно остолбенел, увидев меня, и даже не поклонился. Придя в себя, он, отвечая на мой вопрос, сказал, что в Красноярске народ не хочет иметь общение с неверными священниками и решил послать его в город Минусинск, верст за двести к югу от Красноярска, где жил православный епископ. Но к нему монах не поехал, ибо какая-то сила влекла в Енисейск, ко мне.

«Почему же ты так остолбенел, увидев меня?» — спросил я у него. — «Как же было не остолбенеть! — ответил он. — Десять лет тому назад я видел сон, который как сейчас помню. Мне снилось, что я в Божьем храме, и неведомый мне архиерей рукополагает меня во иеромонаха. Сейчас, когда вы вошли, я увидел этого архиерея!» Монах сделал мне земной поклон, и за Литургией я рукоположил его во иеромонаха. Десять лет тому назад, когда он видел меня, я был земским хирургом в Переславле-Залесском и никогда не помышлял ни о священстве, ни об архиерействе. А у Бога в то время я уже был епископом... Так неисповедимы пути Господни» ....

Сразу же после приезда в Енисейск Владыка пришёл в больницу к заведующему и представился: «Я профессор Ташкентского университета, в миру Ясенецкий-Войно, имя мое в монашестве Лука». Молодой врач даже не поверил, что перед ним стоит такой знаменитый человек. Профессор просил у него разрешения оперировать. После первых же сложнейших и удачно проведённых операций к хирургу-епископу хлынул народ из окрестных сел и деревень. Список больных, ожидавших операции, был составлен на три месяца вперед. Владыка проводил операции бесплатно. В ответ на благодарность исцелённых он говорил: «Это Бог вас исцелил моими руками. Молитесь Ему». Над книгой владыка обычно работал ночью, когда ему никто не мешал, — другого времени не было. Архиепископ Лука находится в ссылке, а идеи профессора-хирурга В.Ф.Войно-Ясенецкого распространяются не только в Советском Союзе, но и за рубежом.

Популярность ссыльного архиерея сильно раздражала местное начальство. Епископа отправили ещё, на этот раз в Туруханск. Дорога была очень тяжёлой: езда верхом на лошади, плавание по Ангаре на лодках через опасные пороги. Постоянно гудящее облако гнуса неимоверно досаждало всем, кто находился в тайге, а по ночам под окнами выли волки. Когда святитель прибыл в Туруханск и сошёл с баржи, люди, встречавшие его, опустились на колени, испрашивая благословения. С приездом архиерея оживилась и церковная жизнь. «В Туруханске был закрытый мужской монастырь, — вспоминает епископ Лука, — в котором все богослужения совершались стариком-священником. Он подчинялся красноярскому живоцерковному архиерею, и мне надо было обратить его и всю туруханскую паству на путь верности древнему Православию. Я легко достиг этого проповедью о великом грехе церковного раскола: священник принёс покаяние перед народом, и я мог бывать на церковных службах и почти всегда проповедовал на них». Такое оживление и оздоровление духовной жизни не могло понравиться местному начальству. Вскоре Владыку вызвал уполномоченный ГПУ и объявил о запрете благословлять больных в больнице, проповедовать в монастыре и ездить на покрытых ковром санях. Тогда Владыка предложил ему самому повесить на дверях больницы объявление, запрещающее брать благословение у епископа, а также запретить крестьянам подавать к больнице сани, устланные ковром. Уполномоченный этого не сделал, но затаил злобу на твёрдого и бесстрашного профессора-епископа. И вот через некоторое время чекисты вызвали его в ГПУ, где объявили святителю, что за неподчинение требованиям исполкома его ссылают еще дальше, на берег Ледовитого океана.

Однако скоро тот же начальник ГПУ, который отправил Владыку на край света, присылает сани, чтобы вернуть его в Туруханск. Дело в том, что в Туруханске умер крестьянин. Для его спасения была необходима сложная операция, которую без профессора сделать не смогли. Крестьяне решили разгромить сельсовет и ГПУ. Напуганные возмущением народа, власти немедленно послали за Владыкой. Вернувшись, он опять стал работать в больнице, лечить людей и ездить на службу в монастырь на санях, покрытых ковром.

После трехлетней ссылки владыка вернулся в Ташкент. Детей он застал здоровыми, все они учились. Однако после ареста Войно-Ясенецкого квартиру забрали, и дети вместе с Софьей Велецкой поселились в крохотной комнатушке, где пришлось соорудить двухэтажные нары.

В университете владыку, как неблагонадёжного, лишили преподавательского места. Кафедральный собор был разрушен, и епископ стал служить простым священником в церкви преподобного Сергия Радонежского, расположенной недалеко от дома по Учительской улице, в котором он жил и вел приём многочисленных больных. Верный своим принципам, за лечение по-прежнему денег не брал и жил очень скромно, даже бедно. Митрополит Сергий хотел перевести епископа Луку в Рыльск, потом в Елец, затем в Ижевск. Видимо, из Москвы шли соответствующие указы. Живший тогда в Ташкенте митрополит Арсений (Стадницкий) посоветовал никуда не ехать, а подать прошение об увольнении на покой. Прошение было подписано, и с 1927 года профессор-епископ, лишенный двух кафедр — церковной и университетской — проживал в Ташкенте как частное лицо. По воскресеньям и праздникам он служил в церкви, а на дому принимал больных, число которых достигало четырехсот в месяц. Кроме того, вокруг Владыки постоянно находились молодые люди, которые помогали ему, учились у него, а тот посылал их по городу разыскивать, нет ли где бедных людей, долго болеющих, которым нужна врачебная помощь. Таких несчастных находили, и святитель помогал им как мог. Однако местные власти косо смотрели на ненавистного им святителя. Хотя он и был не у дел, люди его почитали и уважали, и обращались к нему как к врачу и пастырю. 6 мая 1930 года его вновь арестовали. Теперь — по обвинению в выдаче «ложной справки о самоубийстве» профессора Михайловского. Итог следствия в ОГПУ — «выслать в Северный край сроком на 3 года».

Владыку сослали в Архангельск, где ему была разрешена медицинская практика без хирургии, отчего он очень страдал. «Хирургия — это та песнь, которую я не могу не петь», — писал владыка домой. Срок ссылки кончался в мае 1933 года, но Владыку продержали до ноября. В Москву он приехал лишь в конце ноября и сразу же явился в канцелярию Местоблюстителя митрополита Сергия. Сам Владыка так вспоминает об этом: «Его секретарь спросил меня, не хочу ли я занять одну из свободных архиерейских кафедр. Оставленный Богом и лишенный разума, я углубил свой тяжкий грех непослушания Христову велению: Паси овцы Моя — страшным ответом «нет»...»

Это был тяжёлый период в жизни епископа-хирурга. До сих пор в этом несомненно великом человеке мирно сосуществовали два образа служения ближнему: духовное и телесное врачевства. И яркий пример евангелиста Луки, апостола и врача, и благословение Патриарха-исповедника Тихона, и благословение митрополита Сергия были тому подтверждением. Но истосковавшемуся в ссылке по настоящей работе профессору хотелось основать Институт гнойной хирургии, хотелось передать громадный врачебный опыт, накопленный годами таким тяжким трудом.

После долгих хлопот и трудностей, в 1934 году осуществилась многолетняя мечта профессора — были изданы «Очерки гнойной хирургии». В них был заложен многолетний опыт доброжелательного наставника. Монография написана с большим литературным мастерством, тонким знанием дела и огромной любовью к больным. В многочисленных рецензиях ее ставили в один ряд с трудами таких выдающихся хирургов, как С.С.Юдин, Г.Мондор, Ф.Лежар. Подобных публикаций раньше не было. Неудивительно, что книга, охватывающая основные разделы гнойной хирургии, несмотря на большой по тому времени тираж (10200 экземпляров), быстро превратилась в библиографическую редкость. Горячо принятая практическими врачами и научным миром, она стала настольной книгой врачей многих специальностей. Восторженный отзыв о книге дал выдающийся хирург И.И.Греков.

Короткий период он жил и работал в Москве, Феодосии, снова в Архангельске, затем в Андижане. И, наконец, вернулся в Ташкент. В 1935 году профессор В.Ф.Войно-Ясенецкий приглашается на руководство кафедрой хирургии Института усовершенствования врачей, а в декабре этого же года Наркомздрав УзССР присуждает ему ученую степень доктора наук без защиты диссертации. Как будто все примирились с «двойной» владыки. В его рабочем кабинете целый угол занимали иконы, среди которых было много ценных, а в доме — никакой роскоши, только все самое необходимое. В рождественские праздники в его доме всегда была большая елка, на которую приглашалось много детей разных национальностей, их щедро одаривали подарками.

Войно-Ясенецкий работал с колоссальной нагрузкой. Ранним утром — богослужение в церкви, днем — лекции, операции, обходы больных, вечером — вновь церковь. Ей целиком посвящалось и воскресенье, но, если его вызывали в клинику, дальнейшее ведение богослужения передавалось другому священнику. Епископ Лука мгновенно «перевоплощался» в профессора Войно-Ясенецкого...

Спокойная жизнь длилась всего три года. Наступил страшный для страны 1937 год... Он не обошел и духовенство. 13 декабря, на следующий день после первых выборов в Верховный Совет СССР по новой Конституции, Войно-Ясенецкий был снова арестован, по стандартному тогда обвинению в шпионаже... в пользу Ватикана!

В неимоверно тяжёлых условиях тюрьмы, подвергаясь непрерывным допросам днем и ночью, лишенный сна, с распухшими от долгого стояния ногами, несмотря на свое тяжёлое состояние, он по долгу врача и священника старался оказывать другим заключенным посильную помощь. Два года семья ничего не знала о судьбе владыки. А здоровье его катастрофически ухудшалось — усилились отеки ног, появилась одышка. После многомесячных пыток и издевательств епископа осудили и отправили в пятилетнюю ссылку в Сибирь. Это была уже третья ссылка... Жил святитель в небольшой каморке, питался впроголодь. Особенно угнетало отсутствие церкви в этом селе. Пригнали епископа Луку в село Большая Мурта, расположенное ста тридцатью верстами севернее Красноярска. Там ему дали возможность работать хирургом в районной больнице, так как совсем не было специалистов. Репрессированного профессора с момента ареста сразу вычеркнули из официальной медицины. «Очерки гнойной хирургии» были изъяты из библиотек. В юбилейном сборнике «XX лет Ташкентского медицинского института», изданном в 1939 году, имя Войно-Ясенецкого ни разу не упоминается, нет его фамилии и в перечне работ, опубликованных врачами Ташкента за эти годы. Да не только его.

С первых дней Великой Отечественной войны Войно-Ясенецкий буквально «бомбардирует» начальство всех рангов с требованием предоставить ему возможность лечить раненых. Он отправил Калинину телеграмму следующего содержания: «Я, епископ Лука, профессор Войно-Ясенецкий, отбываю ссылку в посёлке Большая Мурта Красноярского края. Являюсь специалистом по гнойной хирургии, могу оказать помощь воинам в условиях фронта и тыла, где мне будет доверено. Прошу ссылку мою прервать и направить в госпиталь. По окончании войны готов вернуться в ссылку. Епископ Лука». Наконец разрешение было получено. 30 сентября 1941 года ссыльный профессор Войно-Ясенецкий переводится в эвакогоспиталь, имевший более 10000 коек. Питался плохо, часто не успевал даже получать продовольствие по своим карточкам. Два года он с полной отдачей сам лечил офицеров и солдат, тяжело переживал каждую смерть. «Раненые офицеры и солдаты очень любили меня. Когда я обходил палатки по утрам, меня радостно приветствовали раненые. Некоторые из них, безуспешно оперированные в других госпиталях по поводу ранения в больших суставах, излеченные мною, неизменно салютовали мне высоко поднятыми прямыми ногами», — вспоминал искусный врачеватель душ и телес.

Ссылка закончилась в 1943 году. Святителя сразу же назначают епископом Тамбовской епархии, где он в течение двух лет одновременно работал хирургом в госпиталях и служил в церкви. Беззаветное служение Господу Богу и русскому народу было отмечено: «Священный Синод при Местоблюстителе Патриаршего престола митрополите Сергии приравнял мое лечение раненых к доблестному архиерейскому служению и возвёл меня в сан архиепископа». В феврале 1945 года архиепископ Лука был награждён Патриархом Алексеем I правом ношения на клобуке бриллиантового креста. А советская власть присудила Войно-Ясенецкому Сталинскую премию 1946 года Первой степени за опубликованные труды «Очерки гнойной хирургии» и «Поздние резекции при инфицированных ранениях больших суставов» с очень большим денежным вознаграждением. Это вознаграждение святитель пожертвовал сиротам и вдовам воинов, павших в Отечественной войне. В конце войны его наградили медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» В эти же годы (1945–1947) святитель пишет богословский труд «Дух, душа и тело», который был издан только в 1992 году. В связи с назначением уезжает в Симферополь.

Несмотря на занятость, он продолжает заниматься научной работой, старается сохранить сложившийся в последние годы жизненный режим: бесплатный приём больных дома, консультации в госпиталях, проведение богослужений, руководство епархией. Высокого по тем временам оклада — 10000 рублей в месяц — хватает только на скромную жизнь. Ведь за обеденный стол садились обычно 18–20 человек — служители церкви, многочисленная родня, гости...

В этот период здоровье Владыки резко ухудшилось. Сказались одиннадцать лет мучений, пыток, тюрем, лагерей, ссылок. Сначала отказал один глаз, а в 1958 году Лука окончательно ослеп. Тем не менее, продолжал архиерейскую службу, выступал с проповедями перед прихожанами и настолько точно исполнял все детали службы, что никто не мог догадаться о его слепоте.

11 июня 1961 года, в День всех Святых в земле Российской просиявших, в 84-летнем возрасте архиепископ Лука скончался. Огромное количество людей провожало в последний путь доктора медицины, профессора Войно-Ясенецкого — блестящего хирурга, известного врача и ученого. Его похоронили на маленьком церковном кладбище при Всехсвятском храме Симферополя, куда ежедневно в течение 35-лет приходили люди, ищущие исцеления.

После причисления архиепископа Симферопольского и Крымского Луки к лику святых Православной Церкви (22 ноября 1995 года) его мощи были перенесены в кафедральный Свято-Троицкий Собор (17–20 марта 1996 года).

В крестном ходе от могилы до кафедрального собора участвовало около 40 тысяч человек. В Симферопольской и Крымской епархии торжество прославления святителя Крымского Луки состоялось 24–25 мая 1996 года.

Кажется парадоксальным, но религиозный свт. Лука не делал никаких попыток приобщить к церкви своих детей, считая, что отношение к религии — сугубо личное дело каждого человека. Интересно, что все дети пошли по его стопам и стали медиками: Михаил и Валентин стали докторами медицинских, а Алексей — биологических наук; единственная дочь Елена — врачом-эпидемиологом. Внуки и правнуки знаменитого хирурга пошли по тому же пути.

Кратко из жизни Святителя Луки

Однажды тяжело заболел профессор Томского медицинского института Федоров. Диагноз — тромбофлебит вен нижних конечностей ног. Лечившие его врачи видели только один выход — ампутацию. Слава ссыльного профессора уже вышла за пределы Красноярского края и дошла до Томска. Войно-Ясенецкого пригласили к больному, и местные власти дали разрешение на эту поездку. В клинике прошёл слух — приехал поп из Большой Мурты лечить Федорова. Валентин Феликсович, осмотрев больного, сказал: «Ампутацию произвести никогда не поздно». И назначил лечение. Чем и как лечил он профессора Федорова, не помню, но знаю, что больной выздоровел и еще долго работал.

На 75-летний юбилей великого физиолога, академика И.П. Павлова, ссыльный профессор посылает ему поздравительную телеграмму. Сохранился текст ответной телеграммы И.П. Павлова В.Ф.Войно-Ясенецкому: «Ваше преосвященство и дорогой товарищ! Глубоко тронут Вашим теплым приветствием и приношу за него сердечную благодарность. В тяжёлое время, полное неотступной скорби для думающих и чувствующих по-человечески, остается одна опора — исполнение по мере сил принятого на себя долга. Всей душой сочувствую Вам в Вашем мученичестве. Искренне преданный Вам Иван Павлов».

В ссылке епископ-профессор разработал новый метод лечения гнойных ран. Его вызывали в Ленинград, и лично Киров уговаривал его снять сан, после чего обещал тут же предоставить ему институт. Но Владыка не согласился даже на печатание своей книги без указания сана.

В 1946 году представленные Наркоматом здравоохранения фундаментальные работы Войно-Ясенецкого «Очерки гнойной хирургии» и «Поздние резекции при инфицированных ранениях суставов» были удостоены Государственной (тогда Сталинской) премии 1 степени в 200 тысяч рублей. Сохранился текст телеграммы Владыки: «Прошу Вас, высокочтимый Иосиф Виссарионович, принять от меня 130.000 рублей, часть премии Вашего славного имени, на помощь сиротам, жертвам фашистских извергов. Тамбовский архиепископ Лука Войно-Ясенецкий, профессор хирургии». Вскоре была получена ответная телеграмма: «Тамбов. Тамбовскому архиепископу Луке Войно-Ясенецкому, профессору хирургии. Примите мой привет и благодарность правительства Союза ССР за Вашу заботу о сиротах, жертвах фашистских извергов. Сталин»

Публикация этих телеграмм в печати дала повод для слухов, будто бы Войно-Ясенецкий встречался и беседовал со Сталиным, который в одной из встреч задал ему «каверзный» вопрос:

— Профессор! Во время операции Вам ведь не приходилось встречаться с человеческой душой?

— С совестью мне тоже не приходилось встречаться, но она тем не менее существует, — будто бы ответил Святитель.

В действительности Войно-Ясенецкий со Сталиным никогда не встречался. Однако этот мифический диалог весьма красноречиво свидетельствует о мироощущениях врача и священника.

golos-sovesti.ru