Ерошкины дорожки

СКАЗ ПЕРВЫЙ:
о рыбе, землянике и дровах, о козе без рогов
и радуге в облаках

Солнце только-только поднялось над землей, пробуждая мир. Его лучи пронизывали утренний воздух, совсем его не нагревая. Луг, засверкавший капельками росы на листьях и цветах, потихоньку просыпался.

Любопытный жаворонок с интересом выглядывал из травы. На земле, на подстилке из еловых лап, спал веснушчатый мальчишка. Спал, сладко посапывая, как умеют спать только маленькие дети. Рядом с ним сидел худощавый старик.

Дед сидел тихо, только время от времени вертел головой, посматривая вокруг, бормоча что-то себе под нос. В ногах сума и дорожный посох. Смотреть на деда жаворонку было неинтересно, ему гораздо интересней было другое: к верхней губе мальчишки прилипла маленькая пушинка, и всякий раз, когда он, сопя, втягивал воздух, она была готова залететь в его веснушчатый нос. От неудержимого любопытства жаворонок даже выбрался из травы, приблизился совсем близко к мальчишке, уселся перед самым его лицом и, наклонив головку, внимательно следил за пушинкой.

— А-ап-чхи!

Пташка мигом порхнула ввысь, заливаясь веселой песенкой.

— Фу ты, Ерошка! Всех пташек-букашек распугал! — Дед весело смотрел на внука, а тот отчаянно тер рукавом нос. — Три-три да смотри, отвалится носопырка-то или красной станет, как мухомор! — старик улыбнулся своей шутке. — Ох, Ерошка, и денег мы тогда с тобой соберем на ярмарках!

Дед встал и заходил по кругу, важно подбоченясь, запричитал молодым задорным голосом: — Дивись, народ, на хозяина болот — сам князь Мухомор пришел к вам на двор!

От его голоса вся живность на лугу, будто получив разрешение, зазвенела, затрещала, запорхала. Пташки-мурашки, жуки-пауки — все забегали, заспешили по своим делам, а в высоте разливался трелями уже целый хор жаворонков. Дед остановился перед внуком:

— Ну как, согласный?

— Не, не согласный! — Ерошка сел на своей ночной постели, потягиваясь. Потом почесал за ухом и, задрав голову, звонко протараторил: — А в Мухоморы я не гож, потому как не похож!

— А не гож, так хватит валяться да чесаться, беги скорей умываться! — дед взял суму. — Торопись, пока мураши всю росу своим деткам не перетаскали.

Ерошка вскочил, подбежал к высокой траве на краю луга, помедлил минутку — залюбовался прозрачными капельками хрустальной росы, потом осторожно собрал в руки немного влаги, провел мокрыми ладошками по лицу и прибежал назад к деду.

— Все уже? Ну и мастер же ты умываться, — приговаривал дед, вытряхивая все их имущество из своей сумы. — Вот ведь какая беда, Ерошка, — почесал бороду, глядя на внука, — не богатый у нас сегодня завтрак: чуть хлебушка, чуть водички...

— Я, деда, сейчас ягод отыщу, их тут много должно быть! — мальчишка сорвался с места, побегал недолго, поползал на коленках по лугу и вскоре вернулся, улыбаясь во весь рот. В его шапке, вперемешку с травой, лежала горсть ярко-красной земляники. — Вот! На целый пир хватит!

— Хе, — дед улыбнулся. — Три ягодки, две крошки — вот и пир у Ерошки. И то верно, нам много не нужно, — он засуетился, расстилая суму. — Давай их сюда, только сор выбери!

Позавтракали чем Бог послал, засобирались в дорогу. Теперь уже не только луг, но и весь лес проснулся. Из-за ветвей столетних деревьев на путников выглядывали любопытные беличьи глазки. А то вдруг мелькнет в кустах заячий хвост.

Дед быстро шагал по лесной дороге, Ерошка шнырял вокруг него по траве да по кустам. То гриб принесет, то ягоду. Или найдет интересную корягу и сядет, разглядывает ее, раздумывает — на что похожа?

Дед тем временем уходил далеко, останавливался и поджидал внука, ругая его шутейно.

Шли долго, солнце уже высоко поднялось, начало припекать.

— Дед, а дед! — канючил Ерошка. — Давай отдохнем! Устал, сил нет.

— Чуток осталось, потерпи, — отозвался старик. — Вон, видишь, ленточка блестит? Должно быть, река. Там и отдохнем, а если добрых людей встретим, так и пообедаем. Ну, друг мой странный, вставай!

Ерошка сидел на дороге, повесив голову, и никак не хотел подниматься. Дед сочувственно покачал головой:

— Давай полезай ко мне на загривок! — Ерошка медленно поднялся, примостился деду на спину. — Крепче там держись, я знаешь, как шагаю — как верблюд: быстро, но тряско.

— А кто это — верблюд?

— Верблюд, это... — старик задумался, соображая, как бы понятней объяснить. — Это такой корабль пустыни. Шагает он себе, шагает... Целый день шагать может, не устанет.

— Ну, ты, деда, даешь! Как же это корабль шагать-то может? — Ерошка устроился у деда на спине и задремал, довольный тем, что поймал-таки его на хвастовстве. Вскоре уже Ерошка спал, и снилось ему, что они с дедом стоят на большом-пребольшом корабле, а корабль этот плывет, плавно покачиваясь по зеленой степи, по травам да цветам и нисколечко их не мнет. Никак не мог взять в толк Ерошка, как это корабль плывет по траве, а дед только хитро улыбался: «А ты думал, я тебе врать стану».

Наконец добрались до реки. По пути, увы, никто не встретился, и жилья не было видно. Они спустились к воде возле моста. Дед быстро развел огонь, достал из своей сумы нехитрые снасти и, пока горел костер, поймал несколько рыбок, ловко орудуя только что срезанной удочкой.

— Ну, Ерошка, пляши: уха у нас сегодня будет! — старик помешивал воду в котелке. — Ты сбегай-ка травки какой-никакой поищи, луку дикого.

Ерошка мухой улетел выполнять поручение, но вскоре вернулся:

— Дед, ты глянь, кого я нашел! — мальчишка держал в руках огромную зеленую жабу.

Старик с интересом поглядел на находку.

— Важная какая, прямо царица! — оценил он, продолжая кашеварить.

Ерошка посмотрел на деда, потом на жабу:

— Ты, деда вправду что ль думаешь, что царица? — Ерошка вертел жабу в руках, оглядывая ее со всех сторон.

— А чего, места здесь глухие, самое что ни на есть место для заколдованной красавицы, — дед дул потихоньку на ложку, пробуя похлебку. — Проверить можно...

— Это как?

— Забыл, как в Тридесятом государстве Иван-царевич нашел себе царевну? — он хитро прищурился на внука. — Поцеловать надо!

— Это ее что ль?

— Ну, а кого же? — простодушно улыбнулся дед и подошел поближе. — Ее, голубушку. Смотри, какая здоровая, поди, лет триста дожидается, мучается бедняжка, — старик сочувственно вздохнул и легонько погладил пальцем жабу по голове. — Простые лягушки столько не живут. Эхе-хех, — вздохнул он и вернулся к своей ухе.

Ерошка постоял еще немного.

— Пойду на место отнесу.

Вскоре он вернулся с травами для ухи: в кустах у реки нарвал сныти и медвежьего лука, а с берега выдернул стебель ирного корня. Уха вышла душистая, наваристая, обед получился знатный. Посидели еще немного возле костра. Дед, подкладывая хворост в огонь, рассказывал о своих странствиях, о местах, где побывал, о том, что видел. Ерошка под конец уже ничего не слышал, сморил его сон...

Проснулся он от резкого крика. Дед стоял на ногах перед какой-то важной расфуфыренной боярыней с огромной красной бородавкой на носу, и та орала на него так, что хоть уши затыкай. А вокруг народ толпился.

— Кто разрешил тебе, старый хрыч, есть мою рыбу и спать на моей земле?! — кричала боярыня. Она так была разгневана, что со стороны и вправду можно было подумать, что ее ограбили.

— Государыня, царица-матушка! — какой-то горбун с козлиной бородкой, должно быть, дьяк, с поклоном обратился к ней. — Дозволь слово молвить! Этот хрыч, матушка, еще и цельную вязанку хвороста спалил! — он погрозил старику сухим кулаком. — Ты уж, матушка, проучи его! А то эти бродяги, неравен час, нас в зиму без дров оставят.

Ерошка ахнул неслышно — сама царица перед ними!

— И то верно! — царица повернулась к деду. — Эй, ты, старик, ну-ка расскажи мне, как ты очутился здесь, на моей земле, без моего царского на то дозволения? Отвечай!

— Так странники мы. Странствуем по земле, народ веселим, добрые вести носим. Спим, где ночь застанет, едим, что Бог подаст. Вот рыбки вчера довелось...

— Как это Бог подаст? Здесь все мое, а не Богово! — грозно вскричала царица, а свита ее угодливо засмеялась. — И никто здесь никому без моего ведома подать ничего не может! А, может, вы лазутчики? Ходите здесь, высматриваете, воруете чужое! — кажется, она разозлилась не на шутку. — А ну, докладывай немедленно, чего еще вы у меня украли?

— А я вчера ягод на лугу нарвал! — Ерошка не утерпел и выскочил вперед, уж больно противная была эта царица.— Полную шапку набрал! Вку-у-усны-е-е!

— Не лги, глупый мальчишка! Ягодам еще не было моего указа созревать.

— Ха, нужны им ваши указы! Как солнце нагреет, так они и краснеют. — Ерошка аж сам засиял, солнышком: так складно у него получилось — почти как у деда.

— Ах вот оно что! Заговор! Где Главный писарь?

К ним тут же подбежал маленький человек с небольшим сундуком, битком набитым чем-то тяжелым. На поясе у него висела чернильница с золотой царской печатью и пучок гусиных перьев.

— Отвечай, был в этом году указ солнцу греть? — кричала царица.

— Одну минутку, государыня! — писарь нервно искал что-то в своем сундуке. — Так-с, это не то, это совсем не то, и здесь нет… А вот, нашел! — он, наконец, достал какой-то свиток, развернул его и важно сообщил:

Последний Высочайший Указ солнцу о сугреве и освещении наших... — Он поперхнулся и исправился: — То есть Ваших, государыня-матушка, земель, принародно объявлен, — писарь прищурился, силясь разобрать чью-то лихую закорючку, — в прошлом году, кажись в среду. — Писарь приосанился и важно посмотрел на окружающих. — А так как прошлый год был отменен Высочайшим царским Указом еще на прошлой неделе, то выходит, что… — Он значительно помолчал. — Что светить и греть солнце права не имеет.

— Вот, дрянной мальчишка, знай, у меня все учтено! — царица повернулась к писарю: — Приказываю, немедленно издать Высочайший Указ о наказании солнца, луговых ягод и этих двух бродяг. И объявите народу мою волю!

Слуги тем временем принесли царице походный трон, быстро развернули шатер. Огромный палач в красной рубахе стоял в стороне, ожидая приказа. Царица важно уселась на трон и задумалась.

— Где Главный воевода? Позвать немедленно! — крикнула она в сторону стоявших поодаль бояр. К ней степенно подошел один из них — грузный, усатый, и поклонился.

— Что тебе, воевода, ведомо о Боге?

— Прости, государыня, я, видать, ослышался, о ком ты слово молвила? — Главный воевода склонился ближе к царице, стараясь при этом саблей не поцарапать ее трон.

— О том, который подает бродягам мое имущество без моего на то ведома! — царица гневалась все сильнее и сильнее на несообразительность своих подданных.

— М-м… — Воевода немного замялся, посмотрел по сторонам, потом решился: — А ничего, государыня-матушка, и не ведаю. Должно быть, он в нашем царстве ежели и был, то незаконно. Да, точно так, государыня, незаконно! — Главный воевода выпрямился, довольный своим ответом.

Дед с Ерошкой переглянулись.

— Я так и думала, — сказала царица, шумно вздохнув. — Даже без указа, без подорожной… — Она постучала толстым кулаком по подлокотнику трона. — Везде у нас непорядок и недосмотр! Однако, поглядим, кто тут главный — я, царица ваша, или этот их Бог! — Она встала. — Подать сюда Главного писаря!

— Тут я, государыня! — Человечек с гусиными перьями тут же встал на изготовку.

— Сейчас же подготовить Высочайший царский Указ, запрещающий Богу пребывать в моем царстве!

— Слушаюсь, государыня, будет исполнено! — Главный писарь примостился за походным столиком, развернул перед собой чистый лист бумаги, открыл чернильницу, взял в руки перо и… Он обмакнул перо в чернильницу еще раз… Взял ее в руки, заглянул внутрь, потом перевернул, потряс, даже пальцем залез — пусто. царица заметила его возню:

— Что у тебя там опять?

— Государыня-матушка, — главный писарь пожал плечами, — царских чернил нет! Высохли, — для пущей наглядности он еще раз перевернул чернильницу вверх дном, — совсем пусто!

— Так возьми другую, должна же у тебя быть запасная чернильница! Поищи там, в своем сундуке. Все вас учи да учи! — царица поежилась, сидя на своем троне. Погода как-то резко поменялась, с севера вдруг налетел холодный ветер и принес с собой темные грозовые тучи. Солнце спряталось.

Дед с Ерошкой, о которых на время все забыли, с интересом следили за происходящим. Мальчишка раньше всех заметил, что идет гроза и теперь испугано жался к старику. А тот вертел по сторонам растрепанной на ветру бородой, а потом вдруг весело подмигнул внуку:

— Как у нашей у козы были роги до грозы, а как кончилась гроза — так без рог стоит коза!

— Смешно тебе, дед, а ну как нам с тобой тоже достанется?

— Не трусь, Ерошка! На Бога надейся, и сам не плошай. А ну бежим под мост прятаться! — Никем не замеченные, дед с внуком, взявшись за руки, со всех ног побежали к мосту.

Главному писарю пришлось вытряхнуть все содержимое своего сундука на траву, прежде чем он нашел запасную чернильницу с золотой царской печатью:

— Вот она, нашлась! — Он сорвал печать, открыл чернильницу, но и эта оказалась пустой. Писарь растерянно смотрел на всех. — Ох, да как же? Я же точно помню, два дня назад налил и запечатал! — Он сел на землю рядом с ворохом приказов.

— Ах так?! — царица была вне себя от гнева. Она вскочила на ноги и закричала испуганным боярам: — Тогда этот указ я прикажу вырубить топором на воротах нашего города! Я прикажу...

Последние слова грозной царицы потонули в громе внезапно обрушившейся с небес бури. Яркий шатер сорвало с места и унесло куда-то во мглу, всюду в воздухе летали Высочайшие Указы, прилипали к убегающим людям, рвались в клочья о кусты. Бояре и слуги, дьяки и писцы, бросив свою государыню-матушку, бежали к коням и повозкам, стоявшим у реки, а вслед за ними, громко визжа от ужаса, подхватив подол, неслась и сама царица. Небо раскололось, грянул гром. Молния, на мгновение озарив все вокруг, ударила в золоченый царский трон и разбила его в щепки. Тут же хлынул ливень. Лошади несли царский двор прочь из грозы, но она шла за ними по пятам, и чем там дело кончилось — неизвестно...

А дед с Ерошкой сидели под мостом у реки, пережидая грозу, их даже не намочило. Вскоре ливень закончился, сменился легким дождиком. А потом и вовсе, ярко переливаясь, засветило солнышко.

— Дед, гляди скорей! — Ерошка выскочил из-под моста. Над рекой, перекинувшись с одного берега на другой, сверкала радуга. Мальчишка вдруг рассмеялся и запел, пританцовывая: — Ой, ты радуга-дуга, проплывают облака, только-только дождь пройдет, сразу радуга встает! — Ерошка сиял. — Так, деда?

— Так, Ерошка!

Ночевать остались на старом месте. Поужинали, и Ерошка сразу завалился спать, а дед еще сидел у костра, обдумывая что-то свое.

— Ерошка, — позвал старик, — не спишь?

— Нет.

— Я чего спросить-то хотел, ты давеча ту жабу целовал?

— Что я — маленький, в сказки верить? — даже не повернувшись, буркнул Ерошка.

Рисунки Тамары Твердохлеб