Из дневников протопресвитера Александра Шмемана
Великая Пятница, 2 мая 1975
...Закон Церкви: отдаться тому, что дано, действительно не искать "своего". Ибо в том-то и все дело, что все уже "совершилось", все исполнено и все дано. И единственное назначение Церкви в мире: это "совершенство" и эту "данность" являть и давать нам… Все остальное - "от лукавого"…
Опасность: полюбить Церковь как бы "помимо" Христа. Этой любви больше, чем думают. Но Церковь - это только Христос, Его жизнь и Его дар. Искать в Церкви чего-либо кроме Христа (а это значит - опять искать себя и своего) - неизбежно "впасть в прелесть", в извращение и в пределе - в саморазрушение.
* * *
Великая Пятница. 23 апреля 1976
Великий Четверг: почти весь день в церкви, а в промежутке - подсознательное стремление: не дать полноте этого дня быть тронутой, испорченной суетой, разговорами… После Литургии - любимейшей моей "красной" Литургии - уехал в Нью-Йорк [по делам]. И эта внешняя "суета" не мешает внутренней сосредоточенности, как мешали бы "церковные разговоры".
На Двенадцати Евангелиях почувствовал, однако, и, может быть, в первый раз с такой очевидностью, несоответствие "антифонов" (Иуда, иудеи) евангельскому рассказу о Страстях. Великая Пятница есть явление Зла и Греха во всей их силе, во всем их "величии", а византийские "гимнографы" удовлетворяются бичеванием "виновных". Происходит как бы "отчуждение" Креста. Мы - свидетели. Мы - судьи! Мы "жалеем" Христа и обличаем виновных. Как они смели?! Как они дерзнули?! Наша совесть, однако, чиста, потому что мы знаем, "в чем дело", и стоим на правильной стороне… Нет, здесь - границы "Византии" или, может быть, лучше сказать - этой службы, выросшей из иерусалимского "историко-топографического" празднования и "воспоминания" Страстей… Пропадает, не чувствуется то, что, по моему убеждению, составляет весь смысл, всю "эпифанию" Великой Пятницы: Христу изменяют, Его предают все - вся тварь, начиная с апостолов ("тогда все, оставив Его, бежали…"1). Его предают и распинают - слепота и тьма извращенной любви (Иуда), религия (первосвященники), власть (Пилат, воины), общество (народ). И, "обратившись", - все принимают Его - "воистину Божий есть сын…"2: и сотник, и апостол у креста, и те, кто, бия себя в грудь, уходили с "позора сего". И вот обо всем этом - ни слова в гимнографии этого дня, сводящей все в нем к "виновным", исключающей из числа виновных как раз всех, оставляющей "некоторых". Но потому и лишающей эту службу ее смысла как явления Зла, суда над ним, победы над ним - сейчас, сегодня, в нас… Слава Богу, однако, что остается само Евангелие, которое и "доминирует" над этой "демагогической" риторикой.
После тяжелой грозовой погоды вчера прохладный светозарный весенний день. Пишу это рано утром, перед уходом на "Царские Часы". Только бы, на самой глубине, дал он прикоснуться к тому, что он "являет".
Вчера в поезде, возвращаясь из Нью-Йорка, думал: нужно было бы в виде "prolegomena"3 написать нечто на тему "Религия и Вера", причем нужно показать, что религия без веры - идолопоклонство. А вера без религии - очень часто: идеология, то есть то же идолопоклонство. Вот почему - "дети, храните себя от идолов…"4.
1 Мф.26:56; Мк.14:50.
2 Мф.27:54; Мк.15:39.
3 Пролегомены, предварительные рассуждения; введение в изучение (чего-л.).
4 1Ин.5:21.
* * *
Великая пятница, 8 апреля 1977
Все как нужно, все как всегда в эти "высокие дни". В лучшие минуты - пронзает внезапно, что, собственно, мы вспоминаем и празднуем. Невозможность, неслыханность - если вдуматься... В средине - воспоминания детства, точно Страстная "собирает" всю жизнь. В худшие - суета, заботы, раздражения: на диаконов, прислужников, беспорядок и т.д. Одно ясно: эти дни, особенно пятница, - это беспощадный суд над всем, это явление Греха и Зла в чистом виде. И Иуда, который "не восхоте разумети", - это я, это все мы, это весь мир. И, конечно, прежде всего - суд над религией. "Пронзение от гроба возсия" - да, но только в ту меру, в какую мы осознаем всем существом беспощадность Великой пятницы...
* * *
Великая пятница, 28 апреля 1978
...K старым, на самом деле вечным, живым и целительным символам доступ закрыла сама "религия". Страстная неделя стала "дискурсивным рассказом" о том, что две тысячи лет назад произошло со Христом, а не явлением того, что совершается сегодня с нами. Это византийское, риторическое "сведение" счетов с Иудой, с иудеями, наш праведный, "благочестивый" гнев, направленный на них... Как все это звучит жалко после первого Евангелия. Великая пятница, день явления зла как зла, но потому и разрушения его и победы над ним, стал днем нашего маленького человеческого смакования собственной порядочности и торжества благочестивой сентиментальности. И мы даже не знаем, что мы, в конце концов, "упраздняем крест Христов".
* * *
Великая пятница, 24 апреля 1981
Вчера - в Великий четверг! - между службами длинный, тяжелый, мучительный разговор с Н. Поразительно его полное, абсолютное непонимание себя самого, своего отношения к жизни, к другим. Это не человек, а какая-то лейбницевская "монада", без антенн к внешнему миру, без какого бы то ни было понимания других людей. А это, в сочетании с "максимализмом", и "догматизмом", и "морализмом", превращает все в некое жуткое кривое зеркало. Так как "я все сужу с христианской точки зрения", то "я всегда прав". И вот всякий разговор становится кошмаром - от полной невозможности что-то объяснить, дать почувствовать. Выходит так, что можно всю жизнь отдать на "изучение Бога" (то, что Н. утверждает о себе) и ничего, решительно ничего не понять ни в жизни, ни в людях... И корень тут, конечно, опять в гордыне. В данном случае гордыня - это изначальный выбор своего подхода к Богу и к "изучению" Его, выбор метода. Когда между Богом и человеком стоит метод, то и Бог отражается в кривом зеркале... Метод - это гордыня разума, это навязывание Богу моих категорий. Метод - это идол...
* * *
Великая пятница, 16 апреля 1982
Двенадцать Евангелий. До этого - Литургия Тайной Вечери: "Не бо врагом Твоим тайну повем..." Сегодня - еще впереди - Плащаница и погружение в "сия есть благословенная суббота"... Который раз в жизни? Но вот всегда в эти дни память воскрешает то время - момент? год? не знаю, - когда все это было явлено в моей жизни, стало любимым, "абсолютно желанным" и хотя бы подспудно - живет в душе как решающее событие: rue Daru, весна, avenue de Clichy, юность, счастье. Тогда дарован был "ключ" ко всему. Как священник, как "богослов", как "автор" и "лектор" - я, в сущности говоря, только об этом и "свидетельствую". Я почти совсем не молюсь, моя "духовная жизнь" - в смысле "подвига", "правила", всякого там "умного делания", всего того, о чем все всё время говорят кругом меня, - ноль, и если есть, то есть "наличествует", то только в виде какого-то созерцания, подсознательного чувства, что "tout est ailleurs..." С другой стороны, однако, я только этим и живу, на глубине, или, может быть, "это" живет во мне. По Достоевскому? "Наберет человек эти воспоминания и спасен..." (или что-то вроде этого)...
Простые вопросы:
Чего хочет от нас Бог?
Чтобы мы Его любили, чтобы приняли Его как источник, смысл и цель жизни: "душа души Моей и Царь..."
Как "можно" полюбить Бога, где locus этой любви?
В Его самораскрытии, самооткровении нам в мире и в жизни.
Вершина и полнота этого самооткровения - Христос.
Все - "отнесено" к Нему. Для этого воплощение, вхождение в мир природы, времени, истории.
Следовательно, любовь к Богу - Христос.
Радость о Нем.
Любовь к Нему.
"Отнесение" всего к Нему.
Собирание всего в Нем.
Жизнь Им, узнаванием Его во всем Духом Святым.
Церковь: возможность и дар этой любви и жизни.
Аминь.
