Вы здесь

Об основных понятиях
православия

Протоиерей Павел ВеликановБеседа с секретарём учёного совета Московской Духовной Академии, главным редактором интернет-портала «Богослов.Ру», доцентом протоиереем Павлом Великановым

Отец Павел, в наше время для многих новоначальных христиан исповедь зачастую сводится к жалобному перечислению совершаемых ежедневно грехов. Какими же должны быть истинные покаяние и исповедь? Что такое глубинное покаяние?

— Проблема не такая уж и новая: мы не живём Церковью, а бываем в ней по воскресеньям. И когда сопоставляем то, с чем приходим к концу недели, с тем, чего от нас ждёт Христос, у нас опускаются руки и остаётся только жаловаться. Мера, которой можно измерить истинность покаяния, одна — это раскаянный грех. То есть такое переживание содеянного, что человек принимает решение ни за что больше такого не повторять.

Если места этому греху больше в жизни нет, значит, покаяние было искренним. Однако, подобное правило обычно работает с крупными грехами, «выпуклыми» на горизонте обычной жизни. Такие же обыденные, постоянные грехи, как осуждение, пустословие, гнев или раздражение, нетерпение и так далее едва ли могут быть оценены таким образом.

Однако, это вовсе не разрешает проблему, напротив, делает её ещё более острой: все эти грехи лишь свидетельствуют о том, что мы плывём по течению жизни со всеми свойственными ей поворотами, а не водимы Духом Святым. Святитель Иоанн Златоуст просил своих пасомых, чтобы у них в жизни ничего не было мирского — в смысле непричастного облагодатствованной Духом жизни — а всё было церковным, как бы пропитанным жизнью со Христом. Отчасти такую жизнь мы видим в тех монастырях, где всё вращается вокруг богослужения и таинств; но ведь освящения требует и жизнь мирян, не только монашествующих.

Не секрет, что некоторые современные богословы крайне отрицательно относятся даже к самому слову «мистика». Что такое православная мистика, каковы её свойства и чем она отличается от ложной мистики?

— Мне кажется, это искусственно созданный страх, который мы получили в наследство от дореволюционной эпохи. В то время действительно это слово использовалось как антитеза церковной духовности, или, если быть точнее, как разновидность антицерковной духовности. Однако, сегодня слово «мистика» прочно вошло как в научный, так и в обычный лексикон — поэтому стоит ли его пугаться? «Мистикос» — таинственный, превосходящий рамки обычного разумения и мышления. А в Церкви всё, что происходит — таинственно, мистично, поскольку зрит в вечность.

Как современному верующему относиться к чудесам, описанным в житиях святых, например, что святые могли горы переставлять по молитве?

— Относиться с верой, но горы лучше не трогать во избежание глобальных катаклизмов. Вера — самая таинственная стихия души, но и самая главная: человек живёт верой, и вся его жизнь отражается в его вере, как в зеркале. Не может быть нечестивый человек глубоко верующим: он может только мастерски притворяться и сильно страдать от постоянного конфликта сути и формы.

Насколько, по Вашему мнению, современный человек склонен к суеверию?

— Наблюдая за тем, как продавщица на рынке выполняет какие-то магические движения полученной тысячной купюрой, невольно задумываешься: а так ли далеко мы ушли от первобытных племён?..

Суеверие — вера всуе. Пустая, ложная вера. Но всё равно — вера. Всё равно — чего-то человек боится, даже забаррикадировавшись от Бога хай-теком, удобствами и правами человека. Вера пусть глупая, порой смешная до слез — но всё-таки свидетельство того, что не всё в наших руках, есть ещё и коварный Случай, который в один миг может всё расстроить. И в неосознанном отчаянии от собственного бессилия и полной беззащитности человек пытается хоть как-то обезопасить себя от всего, что может внезапно вторгнуться в жизнь — обезопасить всяческими талисманами, бессмысленными — зато такими загадочными! — ритуалами, нескончаемой атрибутикой, которой сегодня наполнены магазины…

Но ведь вера — опасная вещь. «По вере вашей да будет вам», — сказал Христос. И хотим мы этого или не хотим, именно на нашей вере и возводится здание всей нашей жизни. Но разве не страшно строить не на монолите веры в Бога, не на фундаменте Вечности, а на разнообразных приметах, талисманах и гороскопах? Третьего не дано: либо в жизни человека руководящей является воля Божия, а целью — спасение в жизнь вечную, либо он руководствуется своей волей. В этом случае очень легко стать жертвой тёмных сил посредством магии, экстрасенсорики, различных медитативных практик, основной целью которых является подчинение сознания и воли человека. Не потому ли и трещат наши судьбы по швам, что вместо крепкой основы в жизни — одна мишура суеверий? Ведь суеверие рождается в глубинах человеческой души тогда, когда она опустошена.

Главный соблазн суеверия — в его необременительности. В отличие от религиозной веры, которая связывает всё происходящее в жизни с нравственным поведением человека, суеверие перекладывает вину на чей-то дурной взгляд или недоброе слово, или заколдованный предмет. Здесь не требуется покаяния и каких-то перемен в неправильном образе жизни (ведь покаяние — это и есть перемена, переосмысление — именно такой смысл изначально заложен в греческом слове «метанойя»): достаточно найти правильный ключик в виде талисмана или заговора — и всё станет на место.

О, если бы суеверие было верой в ничто! Но такой веры не бывает. И за невинной оболочкой суеверия скрывается вполне реальная духовная сила, которая будет цепко держать вверившегося ей. Вера в суеверие и есть тот самый мостик, по которому в жизнь проникают демонические силы. Когда преподобному Серафиму Саровскому задали вопрос, как же не верить в суеверия, когда они сбываются, старец ответил: «А ты не верь — и они сбываться перестанут!»

Чем духовный мир отличается от душевного мира? И как современному человеку обрести спокойствие?

— Сегодня я отношусь к спокойствию с большой опаской. Не ищем ли мы в спокойствии опять-таки своего, человеческого, а не Христова? Когда человек стоит перед выбором: сохранить ли ему свой внутренний благоустроенный мир или же пустить туда человека — беспутного, дурного, злобного и находящегося на грани отчаяния от пустоты и одиночества — мне всё-таки кажется, что человек дороже мира. Возможно, я не прав, но дерзну привести такой пример: духовная жизнь похожа на передовую линию фронта, а не на балет с красивой музыкой и плавными движениями в приглушённом свете. Видеть в священнике психотерапевта чревато серьёзными последствиями, в том числе и для психики.

Что такое смирение и кротость?

— Смирение и кротость — два основания, образующих единственно возможный фундамент всей духовной жизни. Смирение не как самоуничижение (хотя и это является одним из возможных инструментов усмирения гордыни — одним из, но далеко не единственным!), а как состояние сердца, болезнующего о своих грехах, и поэтому постоянно взыскующего Бога. Смирение прямо противоположно самодостаточности, когда человеку хорошо с самим собой, в какой бы грех он ни впал. Можно также сказать, что только смиренный человек имеет объективный взгляд на себя самого — он знает, что он есть, когда оказывается один на один с одолевающим его грехом — и поэтому повергает всего себя ниц перед Богом, в Нём Одном ощущая недвижимый камень праведности и верности.

Рука об руку со смирением в духовном возрастании следует и кротость — не просто сдержанность в словах, мыслях, поступках, но своего рода подтянутость внутрь себя самого, к плачущему о грехах сердцу, которое болит и поэтому не даёт человеку «расплыться» в окружающих вещах и действиях. Именно поэтому преподобный Иоанн Лествичник и определяет кротость как «неизменное состояние ума, которое и в чести, и в бесчестии пребывает одинаковым».

В святоотеческой литературе часто говорится о созерцании. Что это такое и можно ли православным мирянам заниматься созерцанием?

— Увы, но я не видел в своей жизни ни мирян, ни монахов, которые занимались бы созерцанием. Знаете, я вспоминаю случай, которому был свидетелем: когда одна смертельно больная старушка, лежащая на одре, попросила что-то принести монахиню, которая жила вместе с ней — и та ей в резкой форме отказала, так как Псалтирь не дочитала… Какое может быть созерцание при таком образе мысли и поведения? Если есть жажда у мирянина к уединению и созерцательному житию — значит, надо в общежительный монастырь, пройти весь искус монашеского жития, а там дальше Бог Сам управит…

Святитель Феофан Затворник учил, что помимо молитвы православному необходимо заниматься ещё и богомыслием. Что такое богомыслие и как его нужно практиковать?

— Абсолютно верно. Вера не безумна и не бездумна: посмотрите, каждое богослужение представляет богатейший материал для размышления! Счастлив тот, кто не только участвует в нем как клеточка Единого Тела, но и понимает, что происходит во время службы. Особенно для нас, русских, свойственно какое-то благочестивое пренебрежение к книжной мудрости — даже если это — шедевры, вышедшие из-под пера боговидцев. Тот же святитель Феофан и объясняет, как читать книги — читать, пока не заденет, пока не возбудится ревность, пока не ощутишь, что это было сказано именно для тебя и стало теперь твоим. После этого святитель рекомендовал прекращать чтение и стараться сохранить эту мысль как можно дольше — словно Иисусову молитву. Знаете, как бывает: когда дома ждёт какой-то подарок или долгожданный гость, что бы ни делал человек, с кем бы ни общался, — а сердце возвращается снова и снова к тому, что дорого. Так и здесь: богомыслие должно быть именно дорогим для человеческого сердца, тогда оно будет и действенным.

Что такое православная молитва и какой она должна быть?

— Мне кажется, православная молитва, прежде всего, должна быть церковной. О чем бы и где бы человек ни молился, он должен постоянно себя проверять опытом Церкви как Тела Христова, где всё стройно, чинно, даже в чем-то сурово, сосредоточенно и глубоко.

Молитва — это постоянное предстояние пред Богом в любом деле и любой момент жизни, при том, что человек готов открыть свой духовный слух и постоянно слышать Божественные ответы, которые проявляются самой жизнью.

От нескольких крепких в вере православных слышал об их субъективных молитвенных переживаниях (например, «молюсь, как в пустоту»), по которым они определяли, «дошла» ли их молитва до Бога, а, вернее, угодна ли она воле Божией. Насколько, с православной точки зрения, безопасны такие личностные духовные ощущения?

— Крайне опасны. Сама установка на «ответ» уже неверна в принципе. Мы же не в пинг-понг с Богом нашими молитвами играем: я — Тебе, Ты — мне!… Он прекрасно знает каждую нашу рождающуюся мысль — не то, что произнесённое слово! Его ответ — во всей нашей жизни. Молитва как постоянное предстояние пред Богом в любом деле и любой момент жизни — не может быть с ярко выраженными «молитвенными переживаниями».

— В настоящее время появилось множество разного рода оккультистов, экстрасенсов, эзотериков. И они постоянно используют понятия «энергия», «энергетика». Так что у нас, верующих, эти слова стали уже какими-то нехорошими, что ли, а многие опасаются даже их употреблять. А ведь митрополит Иерофей (Влахос) писал: «Нет ни одной вещи, которая не имела бы энергии…» Каково православное определение «энергии», потому что у многих превратное понимание этого слова?

— Энергия — есть действие Божества. Экстрасенсы подменили Живого Бога полуматериальной энергией и таким образом легко избавили себя от всех серьёзных последствий религиозной веры, оставив себе все бонусы духовного мира.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский писал: «Вы ощутили в сердце своем во время молитвы, или при чтении слова Божия и других книг священного содержания,.. или в благочестивых разговорах — глас хлада тонка, так что по телу вашему как будто пробежит электричество. Это Господь посещает вас. Глас хлада тонка — и тамо Господь (см. 3 Цар. 19, 12)».

Может ли человек почувствовать благодать или нетварную энергию, например, в храме или во время молитвы?

— Конечно, может. Но лучше не надо. И точно, что к этому нельзя стремиться — а то и закоротить может, и то, что было дополнительным для пророков, подтверждением их веры, став для нас самым главным, в итоге может оказаться губительным.

Я не представляю, как может сам человек удержать себя от поклонения собственным высокодуховным состояниям, принимаемым как действие Божие. Без сомнения, чувственная сторона присутствует в духовной жизни, но присутствует как бы стороной, видима не центральным, а периферийным зрением, вскользь, нехотя. Как только мы концентрируем на чувстве наше внимание — получаем самообман.

Правильно ли понимать заповеди Божии как запреты?

— Ответ лежит на поверхности — достаточно открыть Священное Писание, чтобы увидеть, что Бог ничего не запрещает, но даёт заповеди. И все многочисленные «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй», «не завидуй» — лишь свидетельства Бога о том, чего делать не следует.

Заповедь и запрет: эти понятия сегодня отождествили, и не здесь ли сокрыт корень множества наших проблем — например, наркомании? Мы привыкли искать свободы — свободы от любых ограничений и запретов, и в этом ошибочно полагаем абсолютное условие нашего счастья…

Если маленького ребёнка обложить мягкими подушками — как он научится ходить? Станут ли развиваться его мышцы, когда сопротивляться нечему? Именно с такой же целью Бог поместил в раю древо познания добра и зла. Нет, не для того, чтобы Адам с завистью взирал на прекрасный и ароматный запретный плод — в раю было полное изобилие всего, что только он мог пожелать.

Но должна быть отправная точка, отталкиваясь от которой он устремлялся бы к ещё большему совершенству, увлекаясь Божественной красотой, а не собственным произволом.

Адам не знал, что такое страдание и смерть. Но своим глубоким умом, который с лёгкостью проникал в самую суть вещей, ощущал, что основание всего райского блаженства — Бог. И когда Бог заповедал ему не вкушать от запретного древа, предупредив о неминуемой смерти, Адам вовсе не был напуган. Он только понял, что есть два центра: Бог — и он сам; если делать, как говорит Бог, всё будет так же, как сейчас, с каждым мгновением всё лучше и совершеннее. «А если иначе? А если я сам? Меня ждёт смерть — и неизвестность?» Но первого человека эта мысль не отягощала: выполнять заповедь для него не составляло никакого труда, до того момента, когда между ним и Богом появилась жена, уже нарушившая запрет…

И заповедь оказалась презренной, и душа захлебнулась стыдом, узрев свою подлость и неблагодарность…

Много времени утекло с тех пор, много зла разлилось по земле… И вот на горе Синай Бог вручает Моисею десять заповедей — написанных на каменных скрижалях. Но почему в них так много «не»? Потому что мы давно уже не в раю. И человеческой злобе нужно было поставить чёткие пределы, чтобы сохранить хотя бы какой-то живой остаток. То, что выходит за эти границы, — должно пресекаться. Порой жестоко…

Ветхозаветные заповеди поставили пределы для греха, но само зло не уничтожили. Мир ждал Спасителя, ждал новой, чистой, Божественной закваски, которая переквасила бы мир и дала силы каждому не только противостоять злу, но и преодолевать его. Крестной смертью и Воскресением Христа произошёл прорыв из плена одержимости грехом: теперь всякий крещёный верный Христу оказывается в Христовом воинстве, во главе которого — Победивший смерть и диавола!

Поэтому новозаветные заповеди звучат совсем по-другому. Здесь уже нет запретов, одни лишь призывы к совершенству. Обрети радость смирения — и ты не можешь не быть счастливым. Откопай в глубинах твоего сердца затерявшуюся кротость — и обретёшь весь мир. Сделай твоё сердце кристально-чистым — и в нем засияет Божественный свет. Открой своё сердце боли и скорби других — и оно озарится радостью любви. Отбрось от себя жажду мести и сладость обиды — и твоё сердце ещё здесь, на земле, будет обиталищем Святого Духа, чертогами Христа. Одним словом, отдай всего себя Богу и ближнему, полюби даже своих врагов — и дыхание райского блаженства снова наполнит твою жизнь!

Что означает выражение «святые видят душу человека», они видят её свет?

— Едва ли. Скорее всего, речь идёт о духовном видении души как определённого состояния человека, и в первую очередь — его сердца.

Отец Павел, большое спасибо за беседу. Позвольте её закончить понравившимся отрывком из Вашего эссе «Видения», опубликованного на Вашей странице портала «Proza.ru», где некий мистик рассказывает о своей дискуссии со священником: «Я как-то раньше считал, что всё нематериальное — значит, духовное — происходит от Бога. И нет никакой разницы, каким путём к тебе всё это придёт, главное, чтобы в жизни появился новый уровень духовности, о котором большинство людей не имеет ни малейшего представления. И здесь он меня загнал в тупик вопросом — зачем нужны видения, когда есть Христос?.. Верующий человек и так постоянно находится в общении со Христом, но не только не видит Его глазами, но даже и не хочет увидеть!.. Я всегда был уверен, что тот, кто хоть раз увидел Христа или Богородицу, или хотя бы кого-нибудь из святых — значит, идёт правильным путём, это как некая печать твоей праведности. Оказалось, ничего подобного!

Он говорит: «А вот представь себе, что прямо сейчас, здесь, в храме, перед нами вдруг яркий свет, и появился Христос, и пристально на тебя смотрит? Каково?» Я ему честно сказал: «Мне было бы страшно». «Почему? Потому что… ну, как сказать, одним словом, я не вполне готов сейчас к такой встрече. Мне надо бы уединиться, сосредоточиться, начать молиться — вот тогда, наверное, было бы лучше, чтобы Христос ко мне пришел, когда я в таком хорошем состоянии». И тут священник выдал: «Вот сам и ответил на вопрос. Для тебя сейчас Христа в жизни нет; Он где-то там, далеко и высоко, а мы здесь своими земными делишками пока позанимаемся. А на самом-то деле Он постоянно здесь, рядом с тобою, и в храме, и дома — только Он тебе мешает, ты сам понимаешь, что не хочешь Его присутствия только потому, чтобы не мешал жить так, как тебе хочется!»

Беседовал Андрей Сигутин
член Международного клуба
православных литераторов «Омилия»

Журнал «Мгарский колокол»: № 85, февраль 2010