Приходинки

Святой

В разгар грозы молния ударила прямо в купол колокольни, стоявшей на бугре, на отшибе от городка, церкви. Вспыхнуло гигантской свечой, даром что и дождь ещё не затих.

Пусть и времечко было советское, атеистическое, храм действующий, но народ тушить пожар бросился дружно.

Потом батюшка одарил особо отличившихся мужичков полновесными червонцами с ленинским профилем.

Мужики бригадой двинулись в «казёнку», событие такое отпраздновали на полную «катушку». Потом постепенно, по прошествии лет, все бы и забылось, кабы не опоек Коля — в чем только душа держится. Всякий раз, торча в пивнушке на своих, колесом, ногах за столиком, он вспоминал геройский подвиг. И втолковывая молодяжке, что если б не он, то б хана делу, «сгорела б точно церква!», блаженно закатив глаза, крестился заскорузлой щепотью:

— Теперь я святой!..

Так и прозвали его — Коля Святой.

Вторая натура

Длинноносый, в очочках, слегка прощелыговатого вида, местного пошиба чинуша Голубок был ещё и уполномоченным по делам религии при райисполкоме.

Времена наступили уже «горбачевские», в отличие от своих предшественников, Голубок настоятеля храма в городке не притеснял, постаивал себе по воскресным службам скромненько в уголке возле свечного «ящика».

Скоро «необходимость» в уполномоченных вместе с самой властью и вовсе отпала, Голубка вроде б как выперли на пенсию, но в храме он появлялся неизменно и стоял все на том же месте.

«Не иначе, уверовал в Бога!» — решил про него батюшка и даже поздравить его хотел с сим радостным событием.

Но Голубок потупился:

— Я, знаете ли, захожу к вам... по привычке.

«Да! — вздохнул обескураженно настоятель. — Что поделаешь, коли вторая натура!»

Бессеребренники

Триня и Костюня — пожилые тюремные сидельцы, и не по одному сроку за их плечами: то кого побили, то чего украли. И тут долго на волюшке ходить, видать, опять не собрались: подзудил их лукавый в ближней деревне церковь «подломить».

Двинулись на «дело» глухой ночью, здоровенным колом припёрли дверь избушки, где дрых старик-сторож, оконце махонькое — не выскочит, и, прилагая все нажитые воровские навыки, выворотили четыре старинных замка на воротах храма.

Побродили в гулкой темноте, пошарились с фонариком. В ценностях икон ни тот, ни другой не пендрили, и потому их и трогать не стали. Наткнулись на деревянную кассу для пожертвований, раскокали, но и горсти мелочи там не набралось.

— Тю! — присвистнул радостно Триня. — Бросай эту мелочевку, тут в углу целый ящик кагора!..

На задах чьего-то подворья, в сараюшке устроили налётчики пир. Тут их тёпленькими и взяли. Когда их вязали, возмущались они, едва шевеля онемевшими языками:

— Мы чё?! Ни чё не спёрли, верим так как... Кагор и тот выпить не успели.

Присоседились

На заре Советской власти в моем родном городке тоже предавались всеобщему безумию — переименовывать улицы. Прямо пойди — Политическая, вбок поверни — Карла Маркса.

Проходя по центральной улице, спросил я у девчонок из местного сельхозколледжа : знают ли в честь кого улица названа — Розы Люксембург?

Те хихикнули, блеснув белыми зубками:

— Да в честь какой-то международной... «прости-господи»!.

А уж кто такой по соседству Лассаль, не каждый здешний учитель истории, наверно, ответит.

Эх, погуливали когда-то наши предки по Соборной, назначали свидания на тихой,утопающей в кустах сирени, Старомещанской, в воскресный день шли на службу в храм по Никольской...

Отреставрировали у нас недавно часовенку, освятили для верующих, в угловом здании бывшего горсовета открыли воскресную школу. Красивыми такими большими буквами на стене её название написали.

А чуть выше старая вывеска-указатель: улица Коммунистов.

Присоседились.

Портфельчик

Семейство причащается Святых Христовых Тайн. Две девочки постарше уступают первенство младшей сестре. А та извивается ужом на руках у худощавого папы, мотает головой туда-сюда, плотно сжимая губы — ложечкой с причастием не попадёшь.

— Да поставьте дочку на ноги, в конце концов! — говорит батюшка папаше. — Не младенец она у вас!

Девчонка уже не угрюмо и испуганно, а с некоторым настороженным интересом смотрит на батюшку снизу вверх. К спине непослушной рабы божией, словно блин, прилепился крохотный игрушечный портфельчик.

— О, сегодня знаменательный день! — нашёлся священник. — Причащаются все, кто с портфельчиками!

И надо же — девчонка сразу свой рот нараспашку, как галчонок!

Подумалось: а что если бы не только дети, но и взрослые дяди и тёти с портфелями причащались почаще! Может, тогда и жили бы все в России лучше...

Кто такой идиот

Юный батюшка и старик-диакон служат в храме панихиду. В чем-то оплошали: старый подсказал неопытному да, видать, невнятно. Тот не расслышал, не понял, сделал что-то не так.

Настоятель тоже из молодых-ранних: от собственной значимости и гонору головёнка кружится.

— Идиоты! — цедит сквозь зубы. — Олухи!

Негромко сказал, но услышали. Старый горестно вздохнул — он всего повидал и ко всему привык, только все равно не больно приятно. А у юного от обиды аж губы закривились и запрыгали.

— Да полно вам расстраиваться! — после панихиды утешил, как мог, Алексей — божий человек. Такой мужичонко всегда при храме обретается на всяких побегушках, на все руки он мастер и за словцом в карман не полезет.

— Вон, Диму-дауна каждую неделю причащать приводят! Какие у него грехи хоть в поступках, хоть в помыслах? Чист, аки ангел! Вот вы б и гордились, что вас так назвали!

Дань моде

Молодой священник отец Сергий пришёл сам не свой:

— Пригласили меня освящать «новорусский» особняк... Час уж перед обедом. В вестибюле юная дамочка встречает. В одной прозрачной «ночнушке», коротенькой, по самое «не могу». Этак, спросонок, щебечет: «Вы работайте, работайте! Если я вам мешаю, то на балкончике пока покурю».

Освятил особняк отец Сергий, водичкой везде в комнатах покропил, от прелестей дамочки-хозяюшки стыдливо глаза отводит.

— Понимаете хоть — зачем вам это освящение жилища? — спрашивает.

— Так модно же! — удивлённо округляются глазки с размазанной косметикой. — Чем я хуже других?! А вы получили за свою работу, так молчите!

Рис. Тамары Твердохлеб