Сказка-басня про «мудрого» барана

То ли ветра тогда дули такие вольнодумные, все с Альбиона. То ли грипп куриный тому виной? Или свиной? Не знаю. Но факт остается фактом. Завелась в одном стаде овца паршивая, просвещенная. И что ты будешь делать?

Прибежал к «барину» растерянный повар, по совместительству пастух. «Все, — говорит, — блюд из баранины больше не будет, баста! Бараны теперь тоже умные. Говорят, нет такого закона, чтобы в угоду собственному чреву душу живую изводить».

«Барин», к слову сказать, был человеком добронравным и вполне либеральным. Но и он возмутился: «А что же я буду кушать? Я люблю баранью лопатку с гречневой кашей!» «Барин» считал себя славянофилом и пел каждое воскресенье на клиросе в местной сельской церквушке, но тут же ему как человеку прогрессивному и толерантному стало стыдно. И сам пошел в овчарню знакомиться со своими прогрессивными овцами. А то, может быть, еще и поучиться у них чему-нибудь...

А в овчарне уже царил дух вполне революционный. Овцы бесцензурно блеяли и попирали все оплоты и основы бытия.

Заводилой всему была овца, которая приехала из Америки, по обмену опытом. Вот там ее и обменяли...

Нашу американцы оставили у себя погостить, обещали прямо на капитолийском лужке ее пасти. А свою — нам прислали. Вот и заблеяла она о свободах и правах...

Увидев, как скорбно живут его овцы, «барин» вполне смирился и сокрушился сердцем. Он искренне пожалел о том, что редко бывал в овчарне, признался, потрясая седой бородой, густо роняя с усов, как с кропила, соленые слезы, что все требования овец справедливы. И в тот же вечер велел повару, который по совместительству был еще секретарем, написать манифест, начинавшийся, между прочим, словами: «Блажен, иже и скоты милует...».

По этому манифесту всем своим четвероногим друзьям «барин» обещал всевозможные свободы, равенства, право голоса и перемещения, даровал им места злачные и прохладные, а сам обязался отныне твердо не вкушать мясной пищи.

Стал наш «барин» вегетарианцем и поставил на камине медную Будду. А животные ходили теперь, где хотели и паслись себе по преимуществу в хозяйских вертоградах. Нельзя сказать, что «барин» был в восторге от этого. Болезненно морщился он всякий раз, когда видел, как какой-нибудь козел, встав на задние конечности, поедает в его саду яблоки прямо с яблони вместе с листьями, ветками и прочей ботаникой и гадит скотина при этом прямо на стриженный английский газон. Но был «барин» человеком совестливым. Он всякий раз вспоминал, как плохо жилось его овечкам, как несправедлив он к ним был. А яблони... Что ж яблони... Лес рубят — щепки летят...и все такое... И поспешал себе в свою тепленькую нирвану.

Вот только с одним не мог расстаться наш «барин». Любил он, грешным делом, в ненастный осенний денек посидеть в гостиной у камина с бокалом португальского хересу, укрывшись пледом из овечьей шерсти. «Барину» было ужасно стыдно, он ненавидел себя за это гадкое сибаритство, но поделать ничего не мог. Даже и у аскезы есть свои пределы. Нельзя держать лук всегда натянутым, говорят святые отцы. А старый плед совсем был молью поеден...

Барин стыдливо пригласил к себе своего повара-секретаря, по совместительству парламентера с баранами, и, смущаясь и заикаясь, попросил его позвать уважаемых овечек в парикмахерскую, чтобы сделать им модельную стрижку по самым последним парижским модам, так сказать. Повар-пастух-секретарь-парламентер безразлично передал пожелание своего «барина» его баранам, но американская овца сразу смекнула, что к чему. И началось!

«Долго мы будем позволять себя стричь?! — вещала она. — Долго мы будем терпеть это изощренное издевательство?! Нас веками вели на убой! На наших шкурах писали они свои священные книги! Наша безропотность стала притчей во языцех! Доколе?! Вчера было вчера, а завтра будет некогда! Но никогда бараны, слышите, вкусившие травку свободы, не вернутся в патриархальный овин!»

В этот же вечер херес у камина в хозяйской зале пил уже повар, потому что расстроенный плодами просвещения «барин» уехал в Москву к своей жене, которая была президентом какой-то крупной фирмы и имела возможность оплачивать мужу его «барскую» «духовную» жизнь в деревне. Повар тоже был вегетарианцем. Но вместо Будды на камин он поставил портрет Гитлера, тоже вегетарианца.

А овцы. Овцы, получив все человеческие права, паслись теперь, где хотели. Их теперь никто не только не вел на убой и не стриг, но и не пас. Восторгу овец не было предела, они были как безумные, потому что вкушали ту самую «травку свободы».

Может быть, именно поэтому они забрели так далеко от своих мест и не заметили стаи волков, которая давно, между прочим, их наблюдала.

— Господа! Неужели вы хотите нас съесть, своих четвероногих братьев, таких же угнетенных людьми животных, как и вы?! — первым почувствовал беду смышленый американский баран, когда волчья стая молча замкнула круг.

— Вы столь же прозорливы, как и упитанны, — галантно ответил ему волчий вожак.

— Но ведь это чудовищная несправедливость! Теперь, когда мы обрели подлинную свободу, теперь, когда никто нас не угнетает, не пасет...

— Теперь, когда вас никто не пасет, — прервал речь овцы вожак, — теперь-то и можно вас спокойно всех съесть. Обстоятельно и с чувством. Только не вздумайте горчить! Поди полыни всякой наелись, одурев от счастья...

Баран хотел было что-то там сказать об азиатской дикости, попрании прав, хотел было даже предъявить волкам свои американские дипломы, гранты и паспорта, намекая на политическую неприкосновенность, но тут встретился он взглядом с вожаком волчьей стаи. Ох, напрасно он посмотрел в те глаза! Посмотрел он в глаза матерого волка — и облетели с него все эти пустые словеса, как ненужные осенние листья с дерева. И стал он обыкновенной бессловесной овцой, как и прочие. И жалобно так прощально заблеял...

И как голая чистая правда белели перед ним одни лишь волчьи клыки...

Да, печально закончилась бы наша сказка, если бы не добрый волшебник, частный предприниматель Омар Рафикович Шахиризадов, который, к счастью, гулял в этих окрестностях. Ожидая кого-то, он любовался видами нашей среднерусской природы и наткнулся вот взглядом на этот ландшафт «Волки и овцы», как на гобеленовом коврике из своего кавказского детства. Быстро оценив обстановку, первым выстрелом из пистолета Омар Рафикович упразднил вожака. (Пистолет по счастливой случайности оказался у него в кобуре под мышкой.) После этого разогнать стаю хищников не составило уже большого труда. Омар Рафикович был очень мудрым человеком. И фразу, которую он сказал, убирая горячий пистолет обратно в кобуру под мышку, тоже была очень мудрая.

Во всяком случае, достаточно мудрая для того, чтобы ее хорошенько усвоил себе каждый баран.

«Если у овец нет своего пастуха с кнутом, — сказал он, — то рано или поздно они встречают свою хищную волчью стаю с острыми клыками...»