Вы здесь

Смерть побеждена

Последние времена по учению Отцов церкви

[1]  [2] 

Христианин — это человек, полный ожидания. Господь говорит нам в Евангелии: Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи. И вы будьте подобны людям, ожидающим возвращения господина своего с брака, дабы, когда придет и постучит, тотчас отворить ему (Лк.12:35-36).

Мало найдется текстов, столь ясно раскрывающих перед нами смысл и глубинную ориентацию христианской жизни.

Цель творения — обожение человека и вселенной. Все домостроительство спасения, искупительная жертва Христа, освящение, совершенное Святым Духом, имеют целью вернуть падшее человечество к тому состоянию, ради которого оно было создано — к полноте обожения. Мы чаем, что окончательное исполнение этого замысла Божия, совершится при Втором пришествии Христа, и тогда домостроительство спасения получит свое последнее завершение.

Если мы хотим вновь обрести живое христианство, которое станет для нас постоянным источником радости и духовного вдохновения, нам необходимо возродить в сердце нашей христианской жизни нетерпеливое желание и уверенность, которыми были воодушевлены первые поколения христиан. И Дух и невеста говорят: прииди! И слышавший да скажет: прииди! Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни даром (Откр.22:17).

Самое главное, о чем возвещает христианство, «Благая весть» о спасении — это заявление о воскресении, о вторжении новой и бессмертной жизни в наш мир, обреченный на страдание и смерть в силу грехопадения человека. Это вторжение подлинной жизни осуществилось коренным образом при воскресении Христа, при Его пасхальном переходе от смерти к жизни. Смерть уже побеждена, жизнь уже восторжествовала. Но каждый из нас на протяжении своей жизни — и Церковь на протяжении своей истории — должны сделать этот переход своим личным переходом, должны вновь пережить его со Христом — или скорее Христос должен оживить его в нас — для этого мы приносим свое свободное согласие на действие Божественной благодати. Второе пришествие Христа со славою в конце времен сделает явным все то, что в скрытом виде заключено было в воскресении Христовом в день Пасхи: оно приобщит все Тело Его, Которое есть Церковь, к Его окончательной победе над грехом, страданием и смертью. На это надеется Церковь, в этом основа ее уверенности.

Чаяние усопших

В этом вопросе мнение Отцов Церкви не совпадает с той установкой, которая стала общепринятой в западном христианстве начиная со средних веков. Именно тогда смещались акценты при объяснении последней участи индивида; вечная участь каждого человека стала рассматриваться как окончательно определяемая в момент смерти: святые идут прямо на небо, нераскаянные грешники — в ад, а те, кому еще предстоит что-то искупить, идут в чистилище на более или менее длительный срок, но в конце концов им обеспечено спасение. Всеобщее воскресение внесет лишь несущественное дополнение в уже полное блаженство избранных и в наказание проклятых. Страшный, последний суд лишь сделает явным тот приговор, который был уже окончательно вынесен «частным судом» в момент смерти. С тех пор на Западе весьма умалилось значение, придаваемое Второму пришествию как концу истории, умалилась эсхатологическая устремленность как в жизни христианина, так и в жизни Церкви.

По учению Отцов Церкви, люди только во время Второго пришествия войдут туда, где им уготована их окончательная участь, и для многих последний жребий будет определен лишь во время Страшного суда. До всеобщего воскресения даже сами святые, хотя они и пребывают близ Христа, находятся в ожидании. О том, как именно древняя Церковь представляла себе состояние разных категорий усопших, ожидающих Второго пришествия, можно сказать следующее: прежде всего христианская мысль абсолютно единодушна в признании того, что наше земное существование — единственное. Вера христианская несовместима ни с каким допущением последующих форм жизни и перевоплощения. Такие концепции часто встречаются в нехристианских философских и религиозных течениях, особенно дальневосточных, но они совершенно чужды христианству. В основе христианской веры лежит признание того, что человек живет на земле один раз и вечная участь его решается во время этого единственного существования на земле.

Жизнь после смерти

После смерти душа остается столь же живой, сознательной и активной, как и при жизни на земле, хотя и по-иному. Но для своего собственного спасения она теперь ничего сделать не может; и уже не может входить в общение с живыми, разве только с Божиего позволения, а все виды магического вызывания умерших, медиумного общения с ними, все виды спиритизма всегда осуждались как Словом Божиим в Ветхом Завете, так и христианским сознанием на протяжении веков: не должен находиться у тебя […] прорицатель […] чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых; ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это (Втор.18:10-12).

Православная традиция исходит из тех видений, каких были удостоены некоторые святые, и признает, что два первых дня после смерти душа еще остается на земле, посещая места, где она жила, к которым была привязана на время земной жизни. Начиная с третьего дня она проходит через то, что Отцы Церкви называют ступенями мытарств, или воздушными мытарствами. Эти мытарства следующим образом показаны в видениях преподобного Антония Великого, как о том повествует святитель Афанасий: «Однажды, пред вкушением пищи около девятого часа встав помолиться, Антоний ощущает в себе, что он восхищен умом, а что всего удивительнее, видит сам себя, будто бы он вне себя, и кто-то как бы возводит его по воздуху; в воздухе же стоят какие-то угрюмые и страшные лица, которые хотят преградить ему путь к восхождению. Поелику же путеводители Антониевы сопротивлялись им, то требуют они отчета, — не подлежит ли Антоний какой-либо ответственности перед ними, а поэтому хотят вести счет с самого его рождения; но путеводители Антониевы воспрепятствовали тому, говоря: „что было от рождения его, то изгладил Господь; ведите счет с того времени, как сделался он иноком и дал обет Богу“. Тогда, поелику обвинители не могли уличить его, свободен и невозбранен сделался ему путь. И вдруг видит он, что как бы возвращается и входит сам в себя, и снова делается прежним Антонием. В это время, забыв о вкушении пищи, остаток дня и целую ночь проводит он в воздыханиях и молитве; ибо удивлялся, видя, со сколь многими врагами предстоит нам брань, и с какими трудами должно человеку проходить по воздуху. И тогда пришло ему на память, что в этом именно смысле и сказал Апостол: по князю власти воздушныя (Еф.2:2). Ибо враг имеет в воздухе власть вступать в борьбу с проходящими по оному, покушается преграждать им путь. Почему наипаче и советовал Апостол: приимите вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют (Еф.6:13), чтобы посрамился враг, ничтоже имея глаголати о нас укорно (Тит.2:8) […] Спустя некоторое время вел он как-то раз разговор с пришедшими к нему о состоянии души по смерти и о том, где будет ее местопребывание. В следующую ночь зовет его некто свыше, говоря: „Встань, Антоний, выйди и посмотри“. Антоний выходит (ибо знал, кому должно повиноваться), и возведя взор, видит, что стоит кто-то высокий, безобразный и страшный, и касается главою облаков, и что восходят еще некие как бы окрыленные, и он простирает к ним руки, и одним преграждает путь, другие же перелетают через него, и миновав его, беспрепятственно уже возносятся вверх; на последних великан этот скрежещет зубами, о тех же, которые падают вниз, радуется. Вдруг Антонию говорит голос: „уразумей видимое“. Тогда отверзся ум его и уразумел он, что это есть прохождение душ, что стоящий великан есть враг, завидующий верным, и он подпадших власти его удерживает и возбраняет им идти далее, но не может задержать непокорившихся ему, потому что они выше его. Увидев это, и такое видение прияв как бы за напоминание себе, Антоний стал прилагать еще вящее старание, чтобы ежедневно преуспевать в прежних подвигах»[1].

Итак, в течение сорока дней, пока не будет определено, в каком состоянии до Второго пришествия должна временно пребывать душа усопшего, демоны показывают все, что смогла совершить она греховного за свою земную жизнь; единственное, что ей может помочь тогда — это покаяние, принесенное ею при жизни в тех грехах, в коих ее обвиняют, добрые дела, которые она творила, живя на земле, и заступничество Церкви и святых. Молитва за усопших тем самым приобретает большое значение уже с момента смерти: она охраняет и защищает душу от козней демонов.

Место прохладное и покойное

Если душа победоносно проходит эти ступени мытарств, если демонам не за что предъявлять на нее свои права, то она затем вводится ангелами в рай, или на лоно Авраамово, в «место светло, в место прохладно, в место покойно, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание»[2], где душа в обществе святых наслаждается неизреченным блаженством.

В прекрасной статье на тему «Блаженство на христианском Востоке» Мирра Лот-Бородина изложила учение святоотеческой традиции об этом состоянии блаженных такими словами: «Requies aeterna, requies beata („покой вечный, покой блаженный“ — Пер.). Это выражение вошло в церковный обиход и произносится как высшее пожелание „в Бозе почившим“, пожелание той смертной участи, которая для наших глаз уже не имеет внешнего облика. Это выражение следует понимать прежде всего в смысле прекращения всякой внешней деятельности in absolutione corporis (при освобождении от тела — Пер.). Обычный образ сна, столь близкий — по видимости — к смерти может внести неясность и исказить реальность, по-иному своеобразную и глубокую. Скорее тут следовало бы понимать то состояние душевного покоя, которое по-гречески называется απάθεια, или полное бесстрастие, подражание Божественному бесстрастию. Согласно преподобному Максиму, который повторяет с поправками мысль александрийцев, тут подразумевается абсолютное отсутствие волнения, рассуждения, непрекращающееся постоянство ума, неудобопреклонного уже к изменениям. Великое спокойствие, magna tranquillitas (блаженный Амвросий) управляет упрощенным существом, сведенным к самой своей сущности, у которого приглушены или усыплены способности к действию. Оазис мира, превышающего всякий мир, мира, которого мир не может дать, отдых и покой в стране утешения; gloriosa requies futura („славный будущий покой“ — Пер.) (блаженный Амвросий)»[3].

«Вот что означает beatum esse („быть блаженным“ — Пер.) в первом воскресении. Этот неизменный покой, не исключающий ни сознания, ни внутренней жизни, присущей сему новому способу существования, есть состояние, в высшей степени созерцательное, символом которого остается сердце. Писание сближает его с Божественным покоем, упоминаемым в книге Бытия. Действительно, по его образцу Творец установил: некогда субботу Израиля, прототип райского субботствования. Автор Послания к Евреям, повторяя древнюю угрозу Господа, разгневанного против неверного народа: они не войдут в покой Мой (Пс.94:11), тут же добавляет: Посему для народа Божия еще остается субботство. Ибо кто вошел в покой Его, тот и сам успокоился от дел своих, как и Бог от Своих (Евр.4:9-10). Знаменательное сравнение, которое повторяется в дивном православном богослужении Великой субботы, этой „субботы суббот“, когда Христос во гробе вошел в благословенный покой triduum’а („третьего дня“ — Пер.), совершив свое дело спасения. И вот последние возвышенные слова Откровения: Ей, говорит Дух, пусть они (святые) отдыхают ныне, ибо дела их идут вслед за ними (Откр.14:13)[4]. Слова эти указывают на прекращение всякого труда, а также скорби или рабства. И в другом месте чистые льняные одежды, в которые будет одета торжествующая Церковь, означают деяния святых (Откр.19:8). Подобно евангельским лилиям, которые не ткут и не прядут, души, обретшие покой, расцветают, благоухая паче всех благовоний своими добродетелями. Они расцветают в райской свободе (libertas paradisi), в единении со Христом, Который носит их в Себе. Это блаженная гармония, достигнутое согласие, невозмутимость (non turbari) вечного покоя; последнее определение предполагает несовместимое с нашим восприятие времени: длительность без длительности или без смены состояний. Спокойствие, которое предполагает неспособность грешить (non posse peccare), присущую совершенству, достигнутому, наконец, вместе с подобием (similitudo). Совершенству воли и способности, бесконечно превышающему то совершенство, каким обладали наши предки, когда ему еще предстояло состояться. Вкусившим этого покоя сполна дарована бывает невозмутимая любовь, божественная агапе и нескончаемая радость предания себя Богу, какую знают и вкушают в полной мере только те, кто, созрев и принеся свой плод на земле, вводится в молчание небесных даров. Такова невеста из Песни Песней (5:2); душа успокоившаяся произносит тайное признание о своем бодрствовании: Ego dormio, sed cor meum vigilat („Я сплю, а сердце мое бодрствует“). Мистический сон малого воскресения (μικρα ανάστασις)»[5]. Между святыми и миром живых людей не может быть установлено никакое общение, ни «естественное», ни спиритического типа (см. выше). Однако между избранными и земной Церковью существует другой способ общения, чисто духовный, но не менее реальный. В молитве мы имеем возможность обращаться к ним, а они имеют возможность постоянно помогать нам. Между небесной литургией, которую они совершают вместе с ангелами, и нашими земными литургиями существует таинственное взаимопроникновение, на которое указывают мозаики и фрески наших храмов.

Вместе с тем, каким бы счастьем ни наслаждались святые, они пребывают еще под знаком ожидания. Их блаженство станет полным только в день возвращения Христа и последнего Воскресения.

А грешники, которые не смогли выйти победителями при испытании на «мытарствах», поскольку их раскаяние было недостаточным и добрые дела слишком редки, идут в место мучений, где их истязают демоны. И здесь также точка зрения Отцов Церкви не совпадает с той, которая возобладала на Западе в средние века.

[1] Святитель Афанасий Александрийский. Житие преподобного отца нашего Антония. Гл.65,66 (цит. по: Святитель Афанасий Великий. Творения в 4-х тт. Т.3. М., 1994. С.229-231).
[2] Слово молитвы в чине панихиды. — Пер.
[3] Lot-Borodine M. La beatitude dans l’Orient chretien // Dieu Vivant, 15(1950). P.85 сл.
[4] Синодальный перевод звучит несколько иначе: Ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними. — Пер.
[5] Lot-Borodine M. La beatitude dans l’Orient chretien. P.106-107.

[1]  [2]