Схиигумен Авраам (Рейдман):

«Монахи и миряне друг без друга жить не могут»

[1]  [2]  [3] 

— Вы упомянули греческий монастырь — поделюсь в связи с этим одним любопытным наблюдением. Почему греческие монахи имеют приветливые и улыбчивые лица, тогда как наши монахи, напротив, лица имеют суровые и мрачные?

— Вы знаете, нас, как это ни странно, довольно часто спрашивают, почему наши сестры такие веселые? Видимо, существует такой штамп, что монах обязательно должен быть мрачным и хмурым, но на самом деле это совершенно не так. Монах, как любой человек, если он доволен своей жизнью, должен быть веселым. А отчего человек бывает мрачным? От того, что у него что-то не ладится, есть какие-то проблемы. Поэтому если у человека все хорошо, скажем, в духовной жизни, то он, естественно, будет веселым и радостным.

— Да, но ведь чем больше монах понимает и ощущает свое несовершенство, и чем больше он ведет внутреннюю брань — тем больше это отражается на его лице, разве не так?

— Зачем устрашать людей своим мрачным видом? Нет, не должно так быть.

Человек, который ведет брань, должен одерживать победу, и, соответственно, быть довольным. Если монах удручен — значит, он терпит поражение.

— Следующий вопрос касается правил и порядков в обители, которые в каждом монастыре свои. Чего нельзя делать в вашей обители?

— Сестра не имеет права выходить за территорию обители без благословения. Но мы надеемся, что наши сестры делают так не потому, что им это запрещено, а потому, что они осознают, зачем это нужно. Мы ничего не запрещаем, не объясняя. В церковном Уставе сказано, что не разрешены выходы в город, в особенности по одиночке. Всегда идут, исходя хотя бы из принципов безопасности, как минимум две сестры — это тоже древний монашеский обычай.

Человек, придя в монастырь, вверяет себя нам полностью, мы за него отвечаем. Скажем, кто-то хочет строго поститься, но мы ему не разрешим, если это не подходит его здоровью. Мы запрещаем не только вещи, которые нарушают дисциплину, но то, в чем проявляется чрезмерная неразумная ревность, скажем, слишком строгий пост, или пренебрежение послушанием ради чрезмерной молитвы. То есть мы стараемся вести человека по пути здравого смысла. Только здравого смысла не житейского, а Евангельского.

— Чего еще в обители нельзя делать?

— Нельзя пить, курить, ругаться.

— А, например, громко смеяться можно?

— Смотря насколько громко. Если сестра смеется так громко, что мешает другим спать, то, наверное, запретят. Но так у нас никакого особенного запрета на смех нет.

— Можно ли современным монахиням пользоваться мобильным телефоном?

— Если по делу, то да, а если нет, то зачем? Соседке по келье, что ли звонить? Если монахиня хочет повидаться с родственниками, то обычно родные сами приезжают в монастырь и навещают сестру.

— Отец Авраам, разрешается ли прихожанам фотографировать в монастыре?

— На территории монастыря — да, можно, почему нет? Прихожане просто должны вести себя корректно. Бывает, что они начинают какую-нибудь сестру в лицо щелкать фотоаппаратом потому, что им показалось, что у нее духовное выражение лица и еще что-нибудь. Вот это уже нехорошо.

— Мой следующий вопрос — о здоровье. Может и должен ли монах лечиться у врачей или ему нужно во всем полагаться на Бога? Что делать, если он заболевает?

— В случае если сестра заболевает — мы везем её к врачу. В обязательном порядке.

— То есть вы одобряете врачей?

— Конечно. Более того, мы за этим очень тщательно следим — у нас регулярно проходят медосмотры. Даже если человек не хочет идти к врачу, мы его убедим в том, что это необходимо сделать. А как может ещё быть? Ведь девушка приходит к нам в монастырь и полностью себя нам доверяет. И в духовном, и в физическом смысле. Пока она находится у нас, мы за нее полностью отвечаем.

По возможности стараемся оказывать квалифицированную помощь сестрам в Екатеринбургских больницах. Были случаи, когда мы отправляли сестер за границу, правда, для этого приходилось просить помощи у наших благодетелей, т.к. мы не имеем таких средств.

Случаи, когда монаху говорят: «Ну, ты молись, и все пройдет само собой» — это просто глупость и колоссальная самонадеянность, больше я никак это назвать не могу.

— Батюшка, а от чего зависит, возьмете ли вы в человека монастырь или нет? Существуют ли в обители какие-то ограничения, например, по возрасту? Может ли стать монахом человек с судимостью?

— В мужском монастыре у нас были братья с судимостью, но как ни странно, ни один из них не смог там удержаться. Мы брали их, но у них ничего не получилось.

— Почему?

— Потому что ему смиряться нужно, а у него «понятия». А понятия эти не соответствуют, тому, что требуется в монастыре. И потом, это люди, обычно, настолько испорченные, что они уже не могут приспособиться к жизни в монастыре. Они зачастую даже к нормальной мирской, нравственной жизни с трудом возвращаются. Я почти на сто процентов уверен, что такой человек, даже если он очень хочет, скорее всего, не сможет жить в монастыре.

— А какие-то возрастные ограничения при поступлении в монастырь есть?

— Если говорить о возрасте, то тут есть одно ограничение. Даже не ограничение, а, скорее, свойство. Дело в том, что в юном возрасте человек легче меняется и быстрее приспосабливается к новым условиям. Он также оказывается в большей степени способным к перевоспитанию. В среднем и преклонном возрасте это оказывается не просто сложным, а практически невозможным.

Ещё для будущего монаха в преклонном возрасте очень важен характер. Если у него в миру сложился более или менее покладистый характер, то он и в монастыре, скорее всего, уживется. А если характер трудный, то ему здесь тоже будет трудно.

Как таковых возрастных ограничений у нас нет, но есть практика, которая показывает, что люди в возрасте с трудом уживаются с другими людьми. Лучше всего приспособлены к монашеской жизни молодые девушки, а в мужском монастыре — молодые парни. В этом смысле, они для нас предпочтительнее.

— А если к вам приходит женщина в возрасте, которая уже не может серьезно работать, то есть, она вряд ли сможет принести монастырю пользу, Вы её возьмете? И должна ли она отдать монастырю свою пенсию и имущество, например, квартиру?

— Мы смотрим на то, насколько человек стремится к духовной жизни и насколько у него это получается. На здоровье человека мы особого внимания не обращаем — у нас есть и очень больные молодые сестры. В принципе мы готовы принять и инвалида, но только не потому, что ему больше некуда деться. Знаете, как бывает: жизнь прожита, все удовольствия испытаны, человек вышел на пенсию и ему нужно куда-то пристроиться. Так вот с таким настроением никого, будь то пожилая женщина или девушка-инвалид, принимать в монастырь нельзя. А если у человека есть ревность, то мы не посмотрим на его здоровье и материальное состояние. Кроме того, пенсия сейчас мизерная, несколько тысяч рублей, — на содержание сестер у нас тратятся гораздо большие деньги: на питание, обучение (мы учим сестер греческому языку, литургике, церковной истории, догматическому богословию и т.д.). Соответственно пенсия в две-три тысячи рублей составляет, наверное, четвертую или пятую часть от того, что тратится на одну монахиню ежемесячно.

Итак, если сестра остается в монастыре и мы ей довольны, то, я подчеркиваю, желательно, чтобы то, что сестра имеет (лично она, а не её родственники), она пожертвовала монастырю. Пожертвование не является обязательным, но все же мы считаем, что если человек приходит в монастырь (на полное содержание монастыря в независимости от того, может он трудиться или нет) он должен внести свою лепту, каким-то образом поддержать обитель. Такое отречение от имущества полезно и с духовной точки зрения, для самого человека.

— Но обязательным условием поступления в монастырь это не является?

— Ни в коем случае.

— О.Авраам, а может ли монах уйти из монастыря? Если да, то на какой стадии? Были ли такие случаи в вашем монастыре?

— К сожалению, несколько таких случаев было среди тех, кто принял рясофорный постриг. Вообще-то у нас в монастыре по сравнению с другими обителями, выражаясь светским языком, текучка очень небольшая. Но, тем не менее, отдельные случаи бывают, и мы, конечно, из-за этого все очень переживаем потому, что человек, принявший постриг, становится для нас родным, мы к нему привыкаем и относимся, как к родному. Поэтому если кто-то из сестер принимает решение уйти из монастыря, это воспринимается как трагедия, но насильно удержать мы никого не можем. В нашей власти только попытаться уговорить сестру повременить и одуматься. Но если, в конечном счете, она все же примет, с нашей точки зрения, гибельное для себя решение, то мы будем вынуждены её отпустить.

Согласно церковному праву такой поступок рассматривается как прелюбодеяние. Кроме того, по древним правилам, правда они сейчас не применяются, такого человека нужно было насильно вернуть в монастырь и заставить его вести монашеский образ жизни. Мы, конечно, этого не делаем.

— Есть такое мнение, что в монастыре личность человека исчезает, а таланты, данные ему от Бога, не раскрываются, поскольку у него нет возможности для самовыражения. Как происходит на самом деле? Учитываются ли личные пожелания человека при выборе послушания?

— Во-первых, нужно отличать талант от профессии. Иногда светская профессия, полученная человеком, может ему попросту не подходить, т.е. не соответствовать наклонностям и способностям человека. Мы обращаем внимание, в первую очередь, именно на способности человека, а не на его профессию. И как раз часто получается, что именно в монастыре человек раскрывает свой потенциал.

Но нужно понимать, что если к нам пришел, допустим, инженер или радиотехник, то его талантам в монастыре развиться будет негде, поскольку мы не можем специально для него создать такое послушание. А иногда бывает так, что человек без всякого образования, оказывается очень способным.

Есть профессии, которые в монастыре востребованы. Допустим, у человека есть музыкальное образование — мы стараемся это как-то применить в певческом послушании, художественное образование — в иконописной мастерской, но человеку, опять же, приходится переучиваться. Одно дело рисовать пейзажи или портреты, и совсем другое дело — писать иконы. Одно дело играть на скрипке, а другое дело петь. Это разные вещи и далеко не всегда музыкант может стать певцом. У нас не хватает, прежде всего, чернорабочих, сестер для простых послушаний (мытья полов, посуды и т.д.).

— В миру быть, например, банкиром престижно, а рабочим — не очень. Котируются ли как-то послушания в монастыре?

— У нас нет такого, что если ты иконописец, значит, ты — аристократ, а если, скажем, просфоры печешь, значит, ты плебей.

— Но все так пожелания самого человека по поводу желаемых послушаний могут учитываться?

— А какие могут быть пожелания, если у сестры, например, нет способностей? Это же самое главное. Мы смотрим не на то, что человек хочет, а на то, что он может.

— Перейдем к финансовой части. На что живет монастырь? Как удается зарабатывать деньги?

— Монастырь живет на доходы от того, что жертвуют прихожане и того, что они покупают (литературу, свечи в храме). У нас, кстати, один из самых полных (по количеству литературы) книжных магазинов с церковной литературой в Екатеринбурге. Кроме того, у нас есть швейная мастерская — это, по сути, небольшая фабрика, где мы шьем, например, парчовые облачения для священников, используя при этом самые современные технологии. Сестры также создают компьютерные программы, с помощью которых потом осуществляется вышивка. Дело это непростое — одна такая программа может создаваться многие месяцы. Нам заказывают разные вещи. Иконописная мастерская тоже выполняет заказы — делает иконостасы для разных храмов со всей России, иконы для частных лиц.

Какая-то часть денег поступает от продажи сувениров.

— Денег хватает?

— Их хватает, может быть, только каким-нибудь миллиардерам. Всем остальным денег всегда не хватает, что уж про нас говорить? Нам помогают благодетели, в том числе, они спонсируют обширное строительство, которое у нас сейчас ведется.

[1]  [2]  [3]