Архиерейское совещание 1948 года и современные мифы о нем

[1]  [2] 

Мое выступление будет носить, наверное, не столько исторический характер, сколько миссионерский. Миссионерский в том смысле, что одной из задач православной миссии сегодня является убеждение людей не уходить из Церкви. Мало человека привести в Православие, нужно ему еще и выжить в Православии, остаться в нем.

Я думаю, все присутствующие здесь знают о том, что летом этого года наша Церковь пережила два очень серьезных кризиса.

Один из них — это «оранжевые» интерпретации и провокации, связанные с празднованием 1020-летия Крещения Киевской Руси. Это отдельная тема.

А второй кризис, который и сейчас еще длится, — это казус бывшего Чукотского епископа Диомида. Если честно, то наша Церковь же не первый год балансирует на грани раскола, по масштабам сопоставимого с расколом XVII столетия. И как в любом такого рода расколе, у него есть своя мифология, свои «святые», альтернативные официальной Церкви. Это попытка создать идеальную Церковь, которая соответствовала бы представлениям адептов этого раскола. Любой человек — церковный и даже нецерковный — знает, насколько прав был Владимир Высоцкий, сказавший: «Нет, и в Церкви всё не так, всё не так, как надо…». Ну, а отсюда рождается естественное желание найти: от когда же и где было «как надо»? Если сейчас не так, то логика мифа требует представить себе, что вот когда-то все было хорошо.

Для протестантов таким идеальным временем оказывается апостольское время — первое-второе столетия.

Для староверов такой идеальной антитезой современности является XVI — начало XVII века.

А вот для «диомидовского» движения идеальной вехой, иконой является событие 1948 года.

Согласно их мифу в 1948 году в Москве проходил Вселенский собор, который осудил экуменизм и запретил православным людям участвовать в экуменических кон¬тактах с инославными. А вот затем «нехороший» митрополит Никодим (Ротов) презрел решения Вселенского собора и втянул нашу Церковь в экуменическую организацию, экуменическое движение. Из сопоставления этих двух тезисов «диомидовцы» делают вывод о том, что нынешняя Церковь безблагодатна и из нее надо уйти.

А что же на самом деле происходило в 1948 году?

Во-первых, как это ни странно, действительно предполагался Вселенский собор. Во всяком случае, это предполагалось советскими органами. 7 февраля 1948 года Совет по делам религий при Совете Министров СССР отправляет отчет о своей работе за предыдущий год в ЦК КПСС, и там значится следующий пункт: «Подготовка созыва в 1948 году Вселенского Собора для решения вопроса о присвоении Московской Патриархии титула Вселенской». Несколько раньше, 29 мая 1946 года, Совет Министров СССР принял постановление 1132-460/СС, в котором сказано: «Разрешить проведение в Москве Вселенского предсоборного совещания с участием глав всех Автокефальных Православных Церквей для обсуждения вопроса о выработке общей линии по борьбе с Ватиканом. Об отношении к так называемому экуменическому движению. О созыве Вселенского Собора и некоторых других вопросах».

Целью этого Вселенского собора предполагалось не только, провозглашение Московского Патриархата Вселенским, но и официальное объявление его… Вот тут разные документы разнятся. Иногда Третьим Римом, иногда Вторым.

Например, 1 сентября 1946 года один сотрудник Отдела Московской Патриархии, Шварев, пишет Карпову, председателю Совета по делам Русской Православной Церкви: «В настоящее время, когда на международной арене идет ожесточенная дипломатическая борьба, Русская Церковь должна трезво, с сознанием своей силы подойти к делу по организации блока православных Церквей и превращению Московской Патриархии во Второй Рим».

В начале 1946 года протоиерей Григорий Разумовский отправляет опять же Карпову доклад, и этот доклад прошел правку в Совете по делам Русской Церкви и у Патриарха Алексия I (Симанского). В итоге в нем говорилось следующее:

«Концентрировать внимание всего православного мира к Русской Православной Церкви и довести ее значение до степени первенствующей Православной Церкви, а святой Москвы до значения Третьего Рима. Показать активный интерес Русской Православной Церкви к экуменическому движению через церковную и светскую печать, а также через сношения с лидерами этого’ движения».

Что стоит за этим? Это не амбиции церковников. В данном случае это именно установка властей. С фултоновской речи Черчилля начинается холодная война. И Сталин прекрасно понимает, что силы в этой войне должны быть уравнены. Советский Союз стартовал с позиции отставания в ядерной гонке. Несомненным было то, что римокатолическая Церковь будет на стороне западных стран, и, соответственно, с точки зрения Сталина, у нас должна была быть симметрическая структура, нужен был православный Ватикан. И естественно, этот Ватикан должен быть карманным по отношению к Советской власти. И он должен был находиться в Москве. Казалось бы, идея достаточно абсурдная. Как можно вдруг взять и кафедру Вселенского Патриарха из Константинополя перевести в Москву?

Тем не менее определенные предпосылки к этому были.

Во-первых, советские танки стояли по всей Восточной Европе. И значит, большая часть Православных Церквей уже была в зоне прямого советского влияния: Румынская, Болгарская, Албанская, Сербская.

Во-вторых, в Греции шла гражданская война, коммунисты реально могли прийти к власти. Соответственно, это давало основания предполагать, что Греческая Церковь будет в блоке с Русской.

В-третьих, 17 февраля 1946 года скончался Вселенский Патриарх Вениамин, и на его место уже 22 февраля был избран Патриарх Максим, который был русофилом. Он с самого начала заявил о дружеском отношении к Русской Православной Церкви, к России. Правда, нужно сказать, что это его заявление даром ему не обошлось. Немедленно началась его травля, его объявили сумасшедшим, психически больным. И уже в ноябре 1946 года арестовали и увезли вначале на Принцевы острова, затем в Афины, где подвергли принудительному лечению. А на его место следующим Патриархом Константинопольским был избран, а по сути — назначен американский «выкормыш» Афиногор, который срочно ради этого принял турецкое гражданство. Так что разведки здесь работали с обеих сторон.

В-четвертых, обработка Восточных Патриархатов: (Антиохийского, Иерусалимского, Александрийского) не казалась сложной по той причине, что «взяткоемкость» этих патриархатов всегда была хорошо известна.

Вот, например, замечательное письмо Патриарха Алексия к сестре от 10 декабря 1947 года, где он говорит о приезде митрополита Ильи Карама…

Их многовековая готовность брать деньги из России давала основания надеяться на то, что Восточные Патриархи смогут поддержать Москву и в таком деликатном вопросе, как перенос Вселенской кафедры из Константинополя в Москву.

Есть письмо патриарха Алексия I к Карпову, в котором тот докладывает о своей беседе с ливанским митрополитом Ильей Карамом: «Антиохийский Патриархат лелеет надежду, что Русская Церковь и в особенности русское правительство возобновят давнюю традицию систематической материальной помощи бедной Антиохийской Церкви. Именно государство само, а не через Церковь, в дореволюционное время широко субсидировало Антиохийскую Церковь. Митрополит Илья вызвался быть нашим официозным посредником между нами и патриархами-греками. И тут, по его мнению, решающим фактором является степень нашей возможности давать им деньги. Доминирующим мотивом его высказывания является материальная помощь деньгами, богослужебными предметами, парчой, панагиями, крестами, митрами и т.д.».

Такие планы витали в 1946 году и в начале 1947-го, однако затем стало понятно, что их не удастся осуществить в связи с переменами в Константинополе, где появился явный американский ставленник на посту патриарха.

Тогда у Московской Патриархии возникает другой план. Раз не удалось возглавить весь православный мир — надо возглавить анти-католических диссидентов в западном мире. То есть — возглавить экуменическое движение.

Как ни странно, в это время в Московском Патриархате отношение к участию нашей Церкви в экуменическом движении было позитивным.

Протоиерей Григорий Разумовский (между прочим, в 1948 году на совещании он будет делать главный доклад на эту тему, причем резко критический по отношению к экуменизму) за два года до этого пишет доклад Патриарху об экуменическом движении, который выдержан в самом позитивном духе: «Экуменическое движение диктуется духовным безблагодатным голодом христианских масс Запада, которые ищут удовлетворить путем воссоединения своих общин с насыщенными благодатью Церквами. Естественное стремление этих христианских масс к привлечению нашей Церкви должно быть нами воспринято как их сигнал бедствия, как международный позывной зов SOS, на который мы не имеем права не откликнуться. Наш маяк спасения, наша Русская Православная Церковь еще медлит зажечь свой путеводный спасительный огонь, не решается заставить свой колокол давать призыв спасения. Или мы предпочтем быть такими же, как и католики, холодными, расчетливыми сторонними наблюдателями там, где вопрос идет о немедленном спасении погибающих. Я нисколько не сомневаюсь, что ни один наш священнослужитель не посмеет сказать нет, не дерзнет не признать истинности, оскорбить святыню, если какой-либо, пусть даже англиканский, пастор, чье священство мы не признаем, принесет и поставит перед ним Чашу со Святыми Дарами, освященными в англиканской церкви, по англиканскому чиноположению. Страх Божий заставит нашего священнослужителя воздержаться от сомнения, воздержаться от утверждения только своей "православной" правоты».

В марте 1946 года делегация Московской Патриархии посетила Антиохийский Патриархат. Антиохийский Патриарх сказал, что он желает участвовать в экуменическом движении и в предстоящей учредительной ассамблее Всемирного Совета Церквей. В отчете наша делегация докладывает о своей реакции на эти слова: «Наша делегация была тронута, услышав молитвы за Всемирный Совет Церквей и за каждого из них поименно, провозглашенные на великом входе».

В том же году Патриархия запрашивает Николая Полторацкого (это наш парижский богослов) на предмет возможных последствий отказа от участия в экуменическом движении. В апреле 1947 года Полторацкий сообщает: «Простой отказ от какого-то бы ни было общения Русской Церкви с экуменическим Советом возымел бы отрицательные последствия, несмотря на его принципиальную возможную обоснованность».

Более того, из письма Карпова в ЦК 1 февраля 1947 года следует, что в 1947 году Московская Патриархия сама предлагала создать и возглавить экуменическую организацию, правда, с конкретной антипапской целью. Цитата: «Долг христиан всего мира помочь католикам освободиться от папизма».

В это время формулируются четкие условия, на которых наша церковь готова участвовать и в работе ВСЦ. В частности: «Для участия в ассамблее Православия считаю необходимым подготовку трети наших делегатов. Вступление в экуменическое движение Русской Церкви должно быть обусловлено непременным устранением с церковно-политической арены митрополита Анастасия и всех карловчан…» В этой записке Патриарха очень четко видны условия, на которых наша Церковь готова была вступить в ВСЦ.

Первое условие: чтобы голосом Русской Церкви считался голос только Московской Патриархии. Дело в том, что в предыдущие годы, по вполне понятным причинам, наша Церковь не имела возможности действовать на международной арене. И поэтому в различных экуменических встречах 30-х годов принимали участие богословы эмиграции, в том числе отец Георгий Флоровский, Парижский богословский институт, отец Сергий Булгаков и т. д. Именно они вели переговоры с Андерсеном и иными инициаторами ВСЦ. Теперь же Патриархия шантажировала его: мы приедем лишь при условии, что все богословы эмигрантов будут убраны из всех экуменических конференций и комиссий и заменены прямыми посланниками Московской Патриархии. Надо сказать, что экуменические деятели на это не пошли, потому что у них к этому времени сложились вполне хорошие личные и рабочие отношения с богословами нашей эмиграции.

Второе же условие также было весьма понятным: расширить представительство православных делегатов в ассамблее ВСЦ с тем, чтобы иметь контрольный пакет акций. Понятно, что протестантские лидеры на это не могли пойти.

[1]  [2]