Юрий Шевчук:

«Сам удивляюсь, что меня
не убили на дуэли»

К своим 50 годам лидер самой успешной отечественной рок-группы «ДДТ» Юрий Юлианович Шевчук достиг лучшего для независимого художника состояния — к нему никто не относится равнодушно.

Его либо безгранично обожают, признают честным, талантливым, «своим в доску» — либо не переваривают, отвергают, желают уязвить. Шевчук, даже сидя на завалинке в своей деревне, с ежедневного поля боя удалиться не может. Он всегда в борьбе, в оппозиции или впереди на лихом коне. В юбилейный год Юрий «доскакал» до «Триумфа» (эту щедрую премию ему вручили в январе) и нового бардовского альбома с простым, светлым названием «Прекрасная любовь», в котором поется про то, что «державу рвет от олигархов и воров». 16 мая «Первый канал» решил поздравить бородатого рок-барда с 50-летием показом сольного концерта «ДДТ» двухлетней давности, а канал «Культура» только что отснял акустический концерт Шевчука в Переделкине. За несколько дней до своего знакового дня рождения лидер «ДДТ» встретился с обозревателем «Известий» Михаилом Марголисом.

— Юра, сколь ни грустно это констатировать, но многим харизматичным русским поэтам прожить полвека не довелось. У тебя получилось. В чем-то есть разница между тобой и ними?

— Не думаю, что разница в темпераменте. Я тоже человек достаточно резкий, бескомпромиссный и тому, что меня не убили, скажем, на дуэли, сам удивляюсь. Но у каждого своя судьба. Юность, молодость — это поэзия. Это импрессионизм. Весь мир ты воспринимаешь в полном, космическом объеме. Получается громадье ощущений. Это испытывал тот же СашБаш (Александр Башлачев. — «Известия»), молодые Есенин, Пушкин, Пастернак. А зрелый возраст — период философии. Господь подарил мне возможность добраться и до этой ступени. Жизнь эмпирическая, чувственная, чуть отодвигается и наступает жизнь оценочная, аналитическая. Я этому рад. В России надо жить долго, чтобы ее понять. А мне понять необходимо еще очень многое.

— Юбилейный день ты никак особенно не отмечаешь. Ни концерта, ни банкета. Это жест или стечение обстоятельств?

— Я давно так решил. Никаких торжеств. Хочется избежать пафоса, славословий парадных. Бред это все собачий. У меня есть возможность встретить 50-летие на работе, по-моему, это нормально. Буду записывать в студии новый альбом.

— Даже одной рюмки в такой день за себя не поднимешь?

— Ну, может, рюмку и подниму…

— Стихийностью натуры, максимализмом, нервом, внутренним конфликтом со многими коллегами по цеху ты порой напоминаешь Маяковского. Не задумывался о такой параллели?

— Маяковский старался подружиться с властью, а я нет. У меня, например, нет друзей в президентской администрации, как у некоторых наших рок-музыкантов. Я очень уважаю свою внутреннюю свободу и время от времени выпускаю ее на волю, как джинна из бутылки. Начинается ветер. Не всем это нравится.

— Как ты отнесся к инициативе «Первого канала» поздравить тебя 16 мая с юбилеем твоим же концертом?

— Да мы с руководством «Первого канала» давным-давно ударили по рукам насчет этого концерта. Его должны были показать еще года полтора назад, но почему-то не показали. По сути это выполнение давних обязательств. Мы тщательно работали над телеверсией, трижды пересводили звук. Слава богу, что руководители «Первого канала» наконец решились поставить ее в эфир.

— «Первый канал» все-таки ассоциируется с властью…

— Я думал об этом. Но нашего брата, рок-музыканта, там давно не показывали. А ведь «Первый канал», как ни крути, остается крупнейшим носителем или, если хочешь, разносчиком культуры в стране. Благодаря его ресурсам люди в самых дальних городах России увидят нашу работу. Значит, мы не зря старались. Это просвещение. Это информация о том, что рок в стране есть и есть ребята, поющие и размышляющие на серьезные темы. Я вообще на ТВ вписываюсь только в программы просвещенческого характера, к коим отношу наши концерты или документальный сериал «Свобода по-русски», который мы сделали с режиссером Андреем Смирновым, или сериал, где я читаю «Историю государства Российского» Карамзина.

— Последовательно перечитывая труды великого историка, ты открыл для себя что-то новое? Или, может быть, пересмотрел некоторые свои взгляды?

— Пожалуй, главный вывод, в котором я окончательно утвердился: народ российский никогда не жил счастливо и спокойно, все эпохи были достаточно драматичными. Случались периоды «оттепели» — очень недолгие, но потом опять — череда бедствий, идиотских решений правителей, лишений и вынужденного, хотя и прекрасного, людского героизма.

— И не будет российский народ никогда жить счастливо?

— Не знаю. Я еще недорос, чтобы так припечатать Россию. Люблю жизнь и хочу быть оптимистом.

— В 90-х радикально менялось твое отношение к первому президенту России: от симпатии к полному неприятию. Недавно, во время прощания с Борисом Ельциным, некоторые яростные его противники смягчились, переосмыслили свои оценки, многие пришли проститься с ним. Тебя в этом людском потоке не было. По-прежнему воспринимаешь Бориса Николаевича крайне негативно?

— О мертвых — или хорошо, или ничего. С точки зрения истории оценивать то, что он сделал или пытался сделать, сейчас рановато. Пока — как человеку чувствительному — мне не дают покоя «минусы» его правления, а не какие-то исторические плюсы, которые, возможно, потом отыщут. Я вот недавно гастролировал на Украине и общался в Севастополе с командирами кораблей Черноморского флота. Они рассказывали, как мытарились в начале 90-х, и до сих пор мытарятся. И это благодаря Ельцину, который просто сказал тогда, что ничего ему не надо, и отдал Севастополь.

— Если не углубляться в политику, а брать исключительно человеческие черты, тебе не кажется, что своей противоречивостью, непредсказуемостью, напором вы с Ельциным похожи?

— Не надо ля-ля. То, что у меня есть характер, какой и у Ельцина был, это нормально. Характер не у нас двоих есть.

— Поговорим, наконец, о твоих коллегах. Большой резонанс вызвала новая песня Кости Кинчева «Власть». Особенно напряглась Украина, хотя лично тебя текст этой песни:

«Адептов передела сольют за бугор,
На пепле революций возродится террор.
Оранжевые сопли — очкариков сны
В предчувствии гражданской войны»

касается в не меньшей степени. Ты согласен, что в последнее время Костя старается так или иначе тебе оппонировать? До «Власти» был гимн «Рок-н-ролл — это мы», прямой ответ твоей теме «Рок-н-ролл — это я!»

— Костя — странный человек. Когда я предлагал ему поехать в Чечню и взглянуть на все своими глазами, он отказался. Не поехал он и на тот же Майдан в свое время. Он сидит в своей избе и оттуда всех судит. Я бы посоветовал ему больше видеть своими глазами и слушать своими ушами. Он немножко легковерный, нежный человек. То, что Кинчев мне оппонирует, — нормально. В художественном мире так было всегда. Какой-то наш с ним милый спор происходит давно, и здесь нет ничего плохого. А насчет «оранжевой революции»: посыл был верный и точный. Как и у нас в 91?м, когда, кстати, Косте хватило сил и энергии на танке попеть. А то, что сейчас происходит… Об этом я тоже на Майдане говорил: революцию делают одни, а плоды ее используют другие. Так оно и вышло и на Украине, и у нас. Ты вспомни 91-й, как мы размахивали флагами, как радовались переменам. И что получили? Лучше стал жить народ, счастливее? Нет. Об этом я сейчас и на Украине много с кем беседовал. Начался там тот же Армагеддон, дележка власти, народ страдает, не понимает, за кем идти, лидеров нет. Единственное, до чего додумались ринувшиеся тут же на Украину политтехнологи, — возить по стране «для поддержания духа» вагоны с нашей попсой, которая, конечно, заработала там свои «лимоны», но никакой пользы не принесла. Это же просто смех был! Как можно так криво работать. Нельзя столь продажно относиться к политике.

И Костя Кинчев, к слову, заработал, когда участвовал в 96-м в российском туре «Голосуй или проиграешь!». Я ему говорил тогда: если уж ты рубишься за ту или иную политическую систему или взгляды, ты должен делать это все-таки бесплатно. Деньги в таком случае добавляют гнильцы. Мы тогда много перезванивались и с Костей, и с БГ, и с другими музыкантами. У нас была какая-то дружба в рок-движении и общность взглядов. Именно отношение к туру «Голосуй или проиграешь!» разделило всех нас. Некоторые хлопцы с великими демократическими идеями поехали тогда «рубить бабло», а некоторые, типа меня, не поехали, и этого мне простить до сих пор не могут.

— Так все-таки сейчас рок-н-ролл — это ты или они?

— Я язык сломал объяснять, что подразумеваю под этой фразой личную ответственность. И когда я один, то рок-н-ролл — это, конечно, я. Потому что никого рядом нет.

— Один против всех?

— Нет, не против всех. Просто я считаю, что один в поле — воин. И когда я направляю микрофон в зал и каждый человек кричит в него «рок-н-ролл — это я!», это тоже его личная ответственность.

— Александр Васильев из «Сплина», Гарик Сукачев, Кинчев опять-таки, другие коллеги говорят о тебе с уважением как о музыканте, но при этом замечают, что «достал Шевчук всех учить жить»…

— Не учу я никого жить. Просто высказываю обо всем собственное мнение, и им это не нравится. Видимо, сами не способны сейчас на такую позицию, к сожалению. Многие из них готовы и пиво рекламировать, и сигареты, и на «корпоративках» каких-нибудь выступать (я не о Кинчеве в данном случае), и в казино — перед той сволочью, что распродала Россию. При этом они вроде в Бога веруют, и, значит, болит совесть-то у них, а сказать нечего. У меня, может, совесть тоже не чиста, я, конечно же, грешен, но по крайней мере русский рок не продал никому за 30 сребреников.

— Я бы сказал об этом несколько иначе: есть ощущение, что большинство твоих коллег дистанцируются сегодня от любой революции, а ты по-прежнему ищешь с ней встречи?

— Это очень тяжело. Но я легких путей никогда не искал, и ты это знаешь. Такая карма у меня, видать. Скажу простым, уличным языком: я за любой кипеж! За кипеж, где дух живет, где начинается борьба с мертвечиной.

— Недавно Филипп Киркоров через нашу газету поздравил тебя с грядущим 50-летием и сказал, что он «прощает тебе все». Ты принимаешь его прощение?

— Мы с ним живем в разных Россиях. Наши миры практически не соприкасаются. Мы говорим на разных языках. Бог ему судья, и я желаю России, в которой живет Киркоров, не испустить дух.

— Олег Газманов сказал мне в прошлом году, что он будет с тобой судиться — из-за того, что ты обвинил его в плагиате, публично сказал, что его песня «Сделан в СССР» чрезвычайно похожа на твою тему «Рожденный в СССР». Но суда пока вроде не было?

— Да какой суд… Бред полнейший. Прицепился он ко мне, как та муха к царю Эдипу. Пусть делает, что хочет. Если дойдет до драки, я отвечу. А сейчас мне совершенно не до того. Не хотел даже говорить на эту тему. У меня много чего крадут, но никогда я на этом не заострял внимания. А в данном случае… Кто-то из журналистов спросил: правда, что песня Газманова похожа на вашу? Мне ее поставили, я послушал и ответил: ну да, похожа. Из-за этого все и началось. Пусть воруют, что хотят, мы новое напишем. Хорошо, что они у нас копируют, а не у каких-нибудь «Поющих штанов».

— Почему одна из «гвоздевых» тем твоего нового альбома «Я пил у генерала ФСБ» на обложке диска названа не столь конкретно — «В гостях у генерала»?

— Я хотел расширить смысл этой песни. Она о подавляющем количестве наших начальников. Но я знаю и нескольких действительно замечательных генералов. Я знал тяжело раненного в Чечне генерала Романова и генерала Рохлина, якобы застреленного женой. Он был удивительный человек. Я знаю адмирала Балтийского флота, получающего зарплату менее 20 тысяч рублей в месяц, но честно тянущего лямку и являющегося по-настоящему «отцом солдатам». Есть прекрасные генералы и в ФСБ, зачем их обижать? Песня-то, в принципе, о парадоксе русского мышления, с которым я неоднократно сталкивался, о тех, действительно странных, зажиточных генералах, что имеют сейчас роскошные особняки и такие банковские счета, что нам и не снились, но которые, выпивая, начинают тосковать по Сталину, по «твердой руке». Это песня о парадоксальной ностальгии по рабству. У меня есть и другая песня на эту тему, со словами «олигархи на кухне поют комсомольские песни». Даже у олигархов есть подобная ностальгия.

— Мне не понравилось твое короткое прозаическое вступление к этому диску. Я услышал в нем ту же риторику, те же тривиальные приемы, что используют критикуемые тобой представители власти, депутаты разные и т.п. Ты пишешь на обложке альбома о том, что пел эти песни «в окопах, лагерях, больницах», о том, что живешь жизнью «обычных людей», знаешь «их чаянья, иллюзии, беды и надежды». К чему такая преамбула?

— Знаешь, когда приезжаешь в какой-то далекий город, где публика уже мало что о нас помнит, большинство народа, кроме песни «Осень», ничего не знает. И мое вступление — этакая объяснительная записка, напоминающая о том, кто мы есть. Тебе все ясно, ты следишь за нашим творчеством, а для людей, ограниченных в информации, я осознанно до предела все упростил.

— «Разговор на войне» из этой же пластинки композиционно и драматургически перекликается с темой Высоцкого «В тот вечер я не пил, не пел». Это умышленно?

— Не то чтобы умышленно, но продолжить линию от Владимира Семеновича в наши дни мы пытались.

— Через несколько дней после твоего появления на свет умер Александр Вертинский. Факт, претендующий на символичность. Главный русский шансонье первой половины ХХ века словно передал эстафету тому, кого сейчас иногда называют главным российским бардом?

— Отвечу тебе строкой: « …и поведет нас под венец, у алтаря откроет тайну, что все на свете не случайно, и смерть для жизни не конец».

«Известия»