Иеромонах Николай (Сахаров):

«Навязанное послушание духовного плода не принесёт»

[1]  [2] 

Архимандрит Софроний (Сахаров)

— Как Вы считаете, возможно ли такое же молитвенное общение с Богом для мирян, живущих в суете, в заботах?

— В разделении людей на монахов и мирян есть большая опасность, потому что все мы человеки, всех и каждого из нас любит Бог, за всех и каждого из нас Он распялся. Это разделение было опровергнуто еще в древние века, когда Господь послал преподобного Антония Великого в Александрию учиться у сапожника. Я думаю, что этот образ сапожника для нас является показателем того, что такого разделения между мирянином и монахом на самом деле нет. Есть прежде всего человек, у которого есть живое общение с Богом, доступное всем и каждому. Отец Софроний как-то написал, что нет такого места на земле, таких условий, таких обстоятельств, когда невозможно было бы исполнять заповеди Христовы. Я думаю, что и нет таких обстоятельств и таких мест, когда и где не было бы возможности молиться. Молитва ведь не есть просто взять книжку и пробубнить что-то. Молитва есть живой диалог с Богом в сердце, который при возможности выражается в словесной форме, а при отсутствии таковой — память о Боге, внутреннее предстояние Богу Творцу, Который всегда с нами, «везде сый и вся исполняяй». Это тоже есть молитва, которая доступна всем и каждому.

У отца Софрония был как-то диалог, даже спор, с Богом. Он как-то молился на Афоне и говорил: «Господи! Ну как я могу исполнить Твои заповеди? Ведь я же человек. Как Ты будешь меня судить? Ты — Бог, Вседержитель, всемогущий, всезнающий. У Тебя полнота бытия, Ты источник жизни, источник творения. А я кто? Я маленький человечек. Я не поем — я умру, меня ударят — я умру, я заболею — я умру. Я постоянно хожу под страхом смерти. Моя немощь не дает мне приблизиться к Тебе. Как Ты будешь меня судить?» Тогда он услышал ответ Бога в сердце: «Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну (Ин. 5, 22), потому что Он есть Сын Человеческий». Тогда отец Софроний понял, что он спор с Богом проиграл. Судить его будет не «далекий и всемогущий» Бог Отец, а Господь наш Иисус Христос, Богочеловек, Который есть и Бог, и Человек, Который почувствовал на себе все наши условия жизни. Люди говорят о суете, но ту суету, в которой жил Господь, трудно себе представить. Помните, как пишет Евангелист, что у Него не было даже времени съесть хлеба, не было времени помолиться. Господь уходил помолиться по ночам на гору, в уединённые места. Если мы или, как Вы говорите, «миряне», говорим: «Ну, у нас нет времени, чтобы молиться», то Господь посмотрит на нас и скажет: «Времени не было? У Меня тоже не было времени». Очень часто люди бегают от молитвы, от общения с Богом не оттого, что у них нет времени, а потому что нет желания, потому что есть некая духовная лень — говорю это по своему опыту. Поэтому молиться можно всегда и везде. Молитва всегда есть внутреннее предстояние Богу, а не просто вычитывание каких-то правил или канонов. Этого далеко не достаточно.

— Как Афон воспринял произведения отца Софрония о молитве?

— Во всех афонских монастырях, в которых я был, а посещал я Афон не как насельник Эссекского монастыря, а просто как паломник, меня поразило, что монахи духовно питаются творениями отца Софрония о молитве. Так, в Ватопедском монастыре их читали за трапезой.

Два года назад в Афинах проходил всемирный конгресс, посвящённый отцу Софронию и его наследию. Там был представлен весь Афон. Приехали они не для развлечения. Они приехали быть голосом Церкви, монашеским голосом Афона. Они устроили этот конгресс, чтобы почтить память отца Софрония как блаженного человека, за которым будущее Церкви, который, может быть, войдёт в историю Церкви.

— Вы говорили о доступности отца Софрония, о его простоте. Но мы знаем, что он был высоко ученейшим человеком. Как это совмещалось? Не ощущалось ли в общении с ним некоего его интеллектуального превосходства?

— Если Вы сейчас посетите наш монастырь, то Вас поразит то, что большая часть наших прихожан — это полуграмотные греки, которые едва умеют читать, бабушки, старички. Но это все те люди, которых отец Софроний согрел своей любовью.

Да, он знал очень много, был в полном смысле богословом академического уровня, и ответственность за каждое слово в его книгах имеет академический вес. Его положения в триадологии сейчас стали частью академического православного богословия. Это мы видим из произведений митрополита Иоанна (Зизиуласа), который питался духовно и богословски у отца Софрония, и в сочинениях митрополита Иерофея (Влахоса), и у владыки Калиста (Уэра), и у многих других православных богословов. Но в общении с отцом Софронием никогда не было ощущения, что он смотрит на тебя свысока. Он всегда повторял: «Любовь не любит свысока, она всегда смиряется перед человеком». Так же всегда смирялся перед каждым человеком и отец Софроний. Я думаю, то, что те люди приходят к нам, — это и есть свидетельство его искренней любви к ним. Многим он помог в духовной жизни, многим — в их физических болезнях молитвою за них. На конгрессе тогда присутствовало множество иерархов, монахов, профессоров, простых людей. Всем этим людям он помог — их тысячи. Зал Афинского Военного музея, где проходил конгресс, был переполнен, не хватало мест, пришлось поставить большой экран даже на улице. Как сказал на этом конгрессе насельник нашего монастыря отец Захария, отец Софроний посеял так много благословений в своей жизни, и вот теперь мы видим их плоды. А митрополит Иоанн (Зизиулас), открывавший конгресс, сказал: «Мы все были под его епитрахилью». Так что никакой дистанции в общении с отцом Софронием никогда не ощущалось.

— Отец Софроний общался и учился у людей, чье богословие довольно сомнительно, — у отца Сергия Булгакова, у митрополита Антония (Храповицкого). Насколько богословие отца Софрония зависит от них, удалось ли ему отфильтровать сомнительные вещи из их учения?

— Этим вопросом я занимался всерьез и объективно, без желания угодить своему дяде. Этой теме посвящена моя докторская диссертация «I love therefore I AM: theological legacy of Archimandrite Sophrony» («Я люблю, следовательно я существую: богословское наследие архимандрита Софрония»). Это критическая оценка богословия отца Софрония после глубокого анализа его работ и его жизни. Она сейчас вышла в Америке.

Надо твёрдо и уверенно сказать, что основой всего богословия отца Софрония является Предание Церкви, прежде всего аскетическое Предание. Все его богословие основано также на аскетическом опыте Афона и на его личном опыте. Хотя он мог черпать и черпал некоторые средства выражения и тематику из современного ему богословия, но ни в коем случае не дух, не идеи и не вкусы. Поэтому он с чрезвычайной осторожностью относился ко всему тому, что выходило бы за рамки Предания Церкви. Свидетельство тому — его переписка с отцом Георгием Флоровским. Когда он фактически сформировался как богослов, когда его триадология, христология, которую он сам не только пережил, но и жил, смогли выкристаллизоваться словесно, тогда он всю свою богословскую схему, если можно так сказать, со смирением послал отцу Георгию Флоровскому, который был тогда корифеем православного богословия, светочем православия. Из-за досконального знания отцом Георгием святых отцов никто не мог обвинить его в неправославии.

Меня поражает этот смиренный акт человека, который общался с отцом Силуаном, который жил на Афоне, который сам имел богатый опыт богообщения. Такой смиренный акт предания всего своего наследия на суд другого богослова — это акт соборности. Для отца Софрония это было решающим. Он никогда не отрывал себя от соборного мышления Церкви. В этом была его, так сказать, духовная страховка и защищённость. Он писал отцу Георгию Флоровскому: «Посмотрите, не написал ли я там чего-нибудь такого, что не соответствует православию». Отец Георгий Флоровский, прочитав его письма, его богословие, ответил глубоко взаимным пониманием многих вопросов и глубокой солидарностью в неприятии национализма в Церкви. От этого как раз отец Георгий очень страдал. Думаю, что наши знания патристики по сравнению со знаниями отца Софрония, который в совершенстве знал греческий язык и святых отцов, иногда заставляют нас задуматься, насколько глубоко мы знаем патристическую традицию. Ведь отец Софроний цитировал такие произведения святых отцов, которых в те годы на русском языке еще не было, например, «Амбигва» преподобного Максима Исповедника. Когда он цитировал даже просто мысли, идеи святых отцов, не ссылаясь на них, то сами эти идеи иногда могли вызывать у кого-то некое недопонимание, недоумение. Но если человек не способен усвоить некое учение святого отца, то в этом не виноват отец Софроний. Виновато в этом наше недостаточное знание патристической традиции. Мы должны учитывать, что русское Добротолюбие — это далеко не вся полнота Церковного Предания. Так же как и Византия не содержит все Предание. А отец Софроний имел доступ на Афоне к аскетическому преданию Церкви в совокупности: и к русским отцам, и к греческим, и к сирийским, — это было частью жизни каждого афонского монаха. Старец Силуан тоже, при всей своей неграмотности, знал святых отцов, хотя и не знал греческого.

Отец Софроний получил послушание от игумена Мисаила учить греческий язык. Он сам выучил его за 6 месяцев до такой степени, что когда учитель греческого пришёл через 6 месяцев, то не мог поверить, что отец Софроний писал на языке кафареуса с такой простотой и легкостью. Отец Софроний всегда даже в повседневном разговоре употреблял исключительно язык кафареуса — язык святых отцов Церкви. Это выражало и его духовное состояние.

— Каково сейчас положение монастыря в Эссексе, который основан отцом Софронием, каково его каноническое устройство, внутреннее устроение?

— Во многом монастырь уникален. Эта уникальность родилась из учения преподобного Силуана Афонского, который молился за весь мир, за всего Адама. Помните его молитву: «Господи, дай Тебя познать всему миру, всем народам земли». Этот вселенский масштаб мышления всякого настоящего христианина был очень близок отцу Софронию. Православие для него не было неким довеском к национальной культуре. Православие есть, прежде всего, вселенская истина. И всякое его умаление унижало в его глазах православие. Если Вы поедете в Грецию или в другую православную страну, то там всегда православие считается частью собственной национальной культуры. Отечество, православие — это почти что синонимы. Поэтому в условиях эмиграции чаще всего церкви являются неким довеском к культурной общине. А для отца Софрония, который в Церкви видел Творца всего мира, всех народов, Бога, который распялся за всего Адама, за все человечество, для него всякое умаление православия национализмом было кощунством. Поэтому наш монастырь многонационален; у нас есть люди 15-ти национальностей: православные из Греции, с Кипра, из Румынии, Дании, Швеции, Финляндии, Германии, Франции, наш игумен из Новой Зеландии. И в этом заключалась проблема для отца Софрония — к какой Церкви принадлежать? Навстречу пошёл Вселенский Патриарх Афинагор, который в письме к отцу Софронию написал, что, так как монастырь многонационален, он готов дать ему ставропигию, чтобы монахи жили свободно. Это стало большим подспорьем. Когда к нам приезжают люди в первый раз, то зачастую спрашивают:

— Это греческий монастырь?
— Нет.
— А, это русский монастырь?
— Нет.
— Ну, какой это монастырь?
— Это православный монастырь.

Назвать наш монастырь греческим, русским, румынским или английским нельзя. Думаю, что такая идея многонационального монастыря в православной стране — это утопия. Но в условиях эмиграции это возможно. Однако это не значит, что обязанность иметь такое вселенское сознание христианина не лежит на монахах любой Поместной Церкви. Преподобный Силуан молился за весь мир, за всего Адама. Для него не было врагов. Для него не было нечестивых. Для него существовало только разделение среди человечества — люди, познавшие и не познавшие Бога. Так вот за тех, кто не познал Бога, он молился со слезами, полагал свою душу в молитве. Такое сознание в наше время покажется очень странным для некоторых людей. Как я буду молиться за человека, который хочет мне зла? Так вот старец Силуан молился. Должен еще сказать, что существует много монастырей на Западе, которые хотели бы перенять опыт отца Софрония, например, монастырь преподобного Силуана во Франции.

— Есть ли интерес к наследию старца Софрония в России?

— На этот вопрос, наверное, Вам надо отвечать. Однако я скажу, что интерес на самом деле колоссален. Книги отца Софрония, которые мы издаём, может быть, расходятся не так быстро, но они всегда находят своего читателя. Судя по тому, как люди ждут нового издания его творений, насколько это для них важно, интерес этот есть. Мне трудно говорить об отце Софронии как о некоем богослове, представляющем какое-то течение Церкви. Для меня отец Софроний ответил на важные жизненные вопросы. Он для меня стал опорой в моей церковной жизни, помог понять разные церковные явления, разобраться в том, как жить в нынешних условиях, как служить Богу. Он, фактически, открыл мне глаза на духовную жизнь. И я такой не один.

Многим людям, зашедшим в жизненный тупик, книги отца Софрония помогают найти выход, выход не из каких-то там догматических недоумений и абстрактных споров о Боге. Наше богословие проверяется тогда, когда ты в жизненном тупике. Любое научное богословие, если человек рассуждает о Боге и философствует об аскетике с чашечкой кофе в теплой комнате с кондиционером, — это не живое богословие. Оно мало кому поможет, каким бы мудрым оно ни казалось. Но именно в трудные моменты жизни богословие отца Софрония становится решающим, так как оно способно помочь. Для меня лично в богословии отца Софрония чувствуется дыхание вечности.

Я не хотел бы его хвалить как своего дядю и своего старца, хотя на Афоне есть традиция, что у послушника должно быть такое мнение: «Все старцы святы, но мой старец святее всех». С отцом Софронием это несложно, потому что он действительно показал мне некий идеал, полноту синтеза богословия, аскетической и литургической жизни. Любовь к литургии он прививал всем своим чадам.

— Спасибо, отец Николай, за интересную беседу об архимандрите Софронии (Сахарове).

[1]  [2] 

Беседовал иеромонах Адриан (Пашин)
Портал «Богослов.Ru»