Проповеди в Страстную седмицу

[1]  [2] 

Триодь постная: Страстной понедельник

Тема о суде Божием. Если вы прочтете евангельские отрывки, которые положены на сегодня, то увидите, что тема суда проходит через них красной нитью; и она ставит перед нами вопрос: каковы мы?.. Чем мы кажемся, чем мы на самом деле не являемся? В чем наша лжеправедность, в чем наше ложное бытие перед лицом подлинного?

По-гречески суд называется «кризис»: мы сейчас — и в течение всей истории — находимся в состоянии кризиса, то есть суда истории, то есть, в конечном итоге, суда Божиих путей над нами.

Каждая эпоха — время крушений и обновлений; и вот все кажущееся — погибнет, все ложное — погибнет. Устоит только целостное, устоит только истинное, устоит только то, что на самом деле есть, а не то, что будто бы существует.

Каждый из нас чем-то кажется: и в хорошем, и в плохом смысле; и все то, что кажется, рано или поздно будет смыто и разнесено: Божиим судом, человеческим судом, грядущей смертью, жизнью. И мы должны, если мы хотим вступить в эти дни страстных переживаний, раньше всего подумать: чем мы являемся на самом деле? — и только настоящими встав перед судом своей совести и Бога, вступить в последующие дни: иначе мы осуждены...

Триодь постная: Страстная среда. 6 апреля 1977 г.

Мы уже подходим к самим Страстям Господним, и из всего, что мы слышали, так ясно делается, что Господь может все простить, все очистить, все исцелить и что между нами и Ним могут стоять две только преграды. Одна преграда — это внутреннее отречение от Него, это поворот от Него прочь, это потеря веры в Его любовь, это потеря надежды на Него, это страх, что на нас у Бога может не хватить любви...

Петр отрекся от Христа; Иуда Его предал. Оба могли бы разделить ту же судьбу: либо оба спастись, либо оба погибнуть. Но Петр чудом сохранил уверенность, что Господь, ведающий наши сердца, знает, что, несмотря на его отречение, на малодушие, на страх, на клятвы, у него сохранилась к Нему любовь — любовь, которая теперь раздирала его душу болью и стыдом, но любовь.

Иуда предал Христа, и когда он увидел результат своего действия, то потерял всякую надежду; ему показалось, что Бог его уже простить не может, что Христос от него отвернется так, как он сам отвернулся от своего Спасителя; и он ушел...

Часто нам думается, что он ушел в вечную погибель; и от этого у нас — может быть, недостаточно — содрогается сердце и ужасается: неужели он мог погибнуть? К Петру пришли другие ученики, они его взяли с собой, несмотря на его измену; Иуда среди них был какой-то чужой, нелюбимый, непонятный; к нему, после его измены, никто не пошел. Если измена Иудина случилась бы после Воскресения Христова, после того, как ученики получили дар Святого Духа, думается, что они не оставили бы его погибнуть в этом страшном одиночестве, не только без Бога, но и без людей. Христос не оставляет никого... И как бы ни страшно было думать об Иуде, о том, что его слово погубило Бога, пришедшего на землю, однако где-то должна в нас теплиться надежда, что бездонная премудрость Божия и безграничная, крестная, кровная Его любовь и его не оставит...

Не будем произносить и над ним последнего, страшного суда — ни над кем. Как то, много лет тому назад, светлый русский богослов Владимир Николаевич Лосский, говоря о спасении и погибели, закончил свое слово надеждой; говоря уже не об Иуде, не о Петре, ни о ком из нас, он сказал о сатане и о споспешествующих ему аггелах, что мы должны помнить, что на земле, в борьбе за спасение или за погибель человека, Христос и сатана непримиримые противники; но что в каком-то другом плане и сатана, и темные, падшие духи являются тварью Божией, и Бог Свою тварь не забывает...

И мы сегодня видим и другой образ. Я только что говорил, что нас может отделить от Бога наше, и только наше отречение от Него и бегство от Него, невера в Его любовь, в Его верность. Но есть другое, что нас может отделить от Бога; об этом мы слышали постоянно в эти дни: это ложь и лицемерие. Это ложь людей, которые не хотят на себя посмотреть, не хотят себя видеть, какие они есть, которые хотят обмануть себя, обмануть Бога, обмануть других и прожить в мире иллюзий, в мире нереальности, в котором им на время спокойно, безопасно; это нас тоже может отделить от Бога...

Одного подвижника раз спросили, как может он жить с такой радостью в душе, с такой надеждой, когда он себя знает грешником? И он ответил: Когда я предстану перед Богом, Он меня спросит: Умел ли ты Меня любить всей душой твоей, всем помышлением, всей крепостью твоей, всей жизнью?.. И я отвечу: Нет, Господи!.. И Он меня спросит: Но поучался ли ты тому, что тебя могло спасти, читал ли ты Мое слово, слушал ли ты наставления святых? И я Ему отвечу: Нет, Господи!.. И Он тогда меня спросит: Но старался ли ты хоть сколько-то прожить достойно своего хотя бы человеческого звания?.. И я отвечу: Нет, Господи!.. И тогда Господь с жалостью посмотрит на мое скорбное лицо, заглянет в сокрушенность моего сердца и скажет: В одном ты был хорош — ты остался правдив до конца; войди в покой Мой!..

Сегодня утром мы читали о том, как блудница приблизилась ко Христу: не покаявшаяся, не изменившая свою жизнь, а только пораженная дивной, Божественной красотой Спасителя; мы видели, как она прильнула к Его ногам, как она плакала над собой, изуродованной грехом, и над Ним, таким прекрасным в мире таком страшном. Она не каялась, она не просила прощения, она ничего не обещала, — но Христос, за то, что в ней оказалась такая чуткость к святыне, такая способность любить, любить до слез, любить до разрыва сердечного, объявил ей прощение грехов за то, что она возлюбила много... И когда Петр был Им прощен, он тоже сумел Его много любить, может быть, больше многих праведных, которые никогда не отходили от Спасителя, потому что ему было прощено так много...

Скажу снова: мы не успеем покаяться, мы не успеем изменить свою жизнь до того, как мы встретимся сегодня вечером и завтра, в эти наступающие дни, со Страстями Господними. Но приблизимся ко Христу как блудница, как Мария Магдалина: со всем нашим грехом, и вместе с тем отозвавшись всей душой, всей силой, всей немощью на святыню Господню, поверим в Его сострадание, в Его любовь, поверим в Его веру в нас, и станем надеяться такой надеждой, которая ничем не может быть сокрушена, потому что Бог верен и Его обетование нам ясно: Он пришел не судить мир, а спасти мир... Придем же к Нему, грешники, во спасение, и Он помилует и спасет нас. Аминь.

Триодь постная: Страстная среда — таинство елеопомазания.
2 апреля 1980 г.

Сейчас мы будем совершать Таинство Елеопомазания больных.

Установлено это Таинство было еще в апостольские времена, но на Страстной неделе оно стало совершаться со времени Крымской войны, в осажденном Севастополе. Болезнь, насильственная смерть грозили каждому, и архиерей города повелел всем — что я говорю: просил, чтобы каждый приготовился к смерти и к тому, чтобы предстать перед Богом очищенным от всякой скверны. Каждый каялся в своих грехах перед лицом угрожавшей или даже верной смерти; и затем каждый помазывался во исцеление души и, следовательно, тела от болезни, от хрупкости, от голодной слабости.

Нам не угрожает, поскольку мы знаем, насильственная смерть; но все мы стоим перед лицом собственной смертности. Смерть придет на каждого из нас, болезнь поражает каждого из нас в его время. И есть болезнь тела, но есть также в постепенном умирании человека нечто, что относится к его духу: злопамятность, ненависть, горечь, страх, зависть, ревность — все чувства, которые направлены против нашего ближнего. А также чувства — или бесчувствие, — которые отчуждают нас от Бога, разрушают нас в душе и в теле так же верно, как болезнь.

И вот сейчас, когда мы будем стоять перед Богом, слушая призыв Апостолов о том, чтобы нам покаяться, слушая Евангелие, провозглашающее о прощении и об исцеляющей силе Божией, будем, каждый из нас, помнить о нашей смертности, о нашей хрупкости, о том, что мы изо дня в день стоим перед судом нашей души и нашей совести и так мало слышим его; о том, что каждый из нас в какой-то день встанет перед Богом и увидит, что полжизни, а то и большую ее часть он потратил напрасно: потому что единственный плод жизни — это любовь, благодарность, поклонение Богу, стяжание Духа Святого.

Покаемся же, то есть обернемся от смерти к жизни, от самих себя к Богу, от потемок и мрака — к чистому свету Христову. И затем, со всей искренностью принеся Богу в течение этой службы сердце сокрушенное, дух кающийся, приняв решение не допустить, чтобы Христовы жизнь и смерть оказались для нас напрасными, примем помазание святым Елеем во исцеление души и тела, елеем радования, елеем, который восстанавливает силу, который приготавливает нас на борьбу со всяким злом, духовным и прочим, приготавливает нас стать воинами Христа. Встанем же сейчас перед Богом в обнаженности правды, в обнаженности души, которая не ищет скрыться и защититься от своей совести, и получим исцеление. Исцеление души и, в той мере, в какой это полезно для нас, исцеление тела: потому что мы призваны быть сильными силой Господней, но мы также призваны, таинственным и иногда пугающим нас образом, нести в нашем теле смерть Христову, нести в нашем теле раны Христовы, чтобы восполнить в наших телах недостающее страстям Христовым.

Станем же чистыми духом и душой, так, чтобы всякая душевная боль или страдание или всякое страдание тела были плодом не смерти в нас, но нашего единства со Христом, и блаженны мы, что будем в эти дни призваны разделить с ним Его страсти...

Триодь постная: Страстная среда и таинство елеопомазания.
26 апреля 1989 г.

В сегодняшней службе мы с чувством ужаса, но также и трагического трепета вспоминаем предательство Иуды; и в этой же службе вспоминается событие, когда трое юношей были брошены в огненную печь царем вавилонским. Остановимся на мгновение на иудином предательстве.

Он был учеником; он был так же близок к Господу Иисусу Христу, как и каждый из других Его учеников. Каким-то образом, слишком таинственным, чтобы мы даже могли строить догадки, что-то с ним случилось: он избрал стяжательство, властолюбие, он избрал мир вместо нищеты, вместо предельного истощания Божия. Он был свободен: он сделал выбор. И одновременно само это его предательство раскрывает нам еще раз по-новому — что есть Божественная любовь: на фоне этой человеческой хрупкости и этой человеческой измены мы видим, как Христос говорит ему: Иди и делай, что собирался!.. Ни слова осуждения; только обращенные к ученикам слова, пронизанные болью: Лучше было бы тому человеку не родиться, который предает Сына Божия... И снова: когда Иуда приходит в Гефсиманский сад, принося смерть и предательство, Христос к нему обращается со словом такой силы любви, такой полноты любви: Друг! На какое дело ты пришел?.. В момент, когда Иуда предает Христа, чтобы Он был убит, Он зовет его: «Друг!», потому что Он не изменяет никому; Он остается верным... И вечная судьба Иуды тоже покрыта для нас тайной; мы можем только представить себе, что, когда Христос сошел во ад и победил ад, Иуда и Христос снова встретились лицом к лицу. К чему привела эта встреча, мы гадать не можем. Но мы можем ставить перед собой вопросы о нашей собственной верности или наших изменах. Предательство Иуды было вызвано его привязанностью к вещам земли, его политическими планами, его желанием обогатиться; в конечном итоге — его непониманием Христа и путей Божиих. Тут предостережение: он — как человек из притчи, который отказался прийти на брачный пир, потому что купил поле и думал, что владеет им, а на самом деле он оказался во власти того, что приобрел; который отказался прийти, потому что купил волов и ему надо было испытать их, у него было дело на земле и не было времени на брачный пир; который отказался прийти, потому что сам нашел себе жену и сердце его было полно собственной радостью, не было в нем места для радости и счастья другого... Не похоже ли это на нас самих в стольких отношениях? Но, сказав все это, можем ли мы забыть слово Христа: «Друг!» — верность Того, Кого Книга Откровения называет «Верным»: Он верен навсегда.

Верность мы видим также во втором образе сегодняшнего богослужения; это образ Ветхого Завета: трое юношей, которые отказались поклониться ложным богам — жадности, властолюбию, ненависти, — которые все это отвергли и были за это приговорены царем вавилонским к сожжению в пылающей печи. И когда царь пришел посмотреть на зрелище их казни, он воскликнул: Не троих ли мужей мы бросили в огонь связанными? И вот я вижу четырех мужей, ходящих без цепей, и вид четвертого подобен Сыну Божию... — В самых страшных, самых жестоких испытаниях, в самых лютых искушениях, когда искушение пламенеет и горит страдание, Христос с нами. Не достаточно ли этого, чтобы напитать нашу надежду уверенностью и из нашей робкой, шаткой надежды сделать такую надежду, которая есть уверенность, что Бог с нами!

Но относится ли это только к тем, кто праведен? Трое юношей страдали ради Бога — как же грешники, преступники, злодеи? Вспомним небольшой холм вне стен града — Голгофу; три креста; на одном умирает Сын Божий, непорочный, но несущий на Себе грех, зло всего мира. И два человека, которые были действительно злы. И поскольку один из них признал, что он зол, что творил зло, он обернулся ко Христу с воплем раскаяния, сожалея о том, чем он был, что он сделал, принимая последствия того, чем был и что сделал как справедливое возмездие за свои грехи. Вспомним его слова, обращенные к другому злодею, чтобы унять его богохульство: Мы справедливо осуждены, потому что мы преступники, а Он умирает обреченный, засуженный несправедливо, потому что Он не сделал ничего дурного... И вот первый принял все последствия, всю боль, все страдание, весь ужас, который выпал ему, потому что увидел в этом справедливость: Божию правду и карающую справедливость людскую. И Христос обещал ему, что в тот самый день он будет с Ним в раю.

О чем это снова говорит нам? Это говорит, что все мы стоим перед Богом осужденными. Не творили ли мы зло? Не преступники ли мы, то есть не преступили ли мы грани из Земли Обетованной, земли Божией в землю, которая еще под властью врага? Не предали ли мы правду, отвернувшись от закона жизни и избрав закон смерти? И опять: когда мы оглядываемся на себя, не можем ли мы увидеть себя как изуродованную икону, образ Христов? И изуродованный не обстоятельствами, не другими людьми, а прежде всего нами самими? И тогда мы можем повернуться к Богу и сказать: Да! Я признаю, что я обманул Твое доверие! Я оказался недостоин Твоей веры в меня — и я принимаю все последствия своей неверности. Господи! Я распинаюсь болью и стыдом; Господи, прими меня в Твое Царство... И ответ: Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я дам вам мир! Придите ко Мне!..

И вот мы подходим сегодня к Таинству Елеопомазания с этим многогранным сознанием, которое предлагается нам сегодняшней службой. Мы идем в уверенности, что Бог с нами в нашем испытании и в нашем искушении, в опаляющем пожаре зла и в пламенеющем горниле очищения, если только мы примем последствия того, чем мы являемся. И если мы обратимся к Богу и скажем: Господи! Я согрешил против Неба и перед Тобой! Я больше недостоин называться Твоим сыном, Твоей дочерью — мы будем приняты Богом, как блудный сын был принят своим отцом: прощенные, принятые в объятия, получившие нашу первую одежду, одаренные Божиим доверием, названные нашим подлинным именем: сын Мой, дочь Моя...

Примем же это Таинство Помазания во исцеление души и тела просто потому, что мы пришли к Богу, просто потому, что говорим: Господи, спаси нас! — как Петр кричал, когда тонул. И мы будем очищены, исцелены, поставлены на путь спасения... Какое диво! Как дивно быть так любимыми и так уверенными, что мы любимы.

Будем поэтому идти с уверенностью, с надеждой, которая и есть надежда явленная, и принесем Богу столько любви, сколько можем: иногда благодарность может быть началом любви. Принесем Ему наше доверие, нашу благодарность и примем от Него прощение и обновление жизни. Аминь.

Служба «Двенадцати Евангелий» Страстного четверга. 1980 г.

Вечером или поздней ночью в Страстной четверг читается рассказ о последней встрече Господа Иисуса Христа со Своими учениками вокруг пасхального стола и о страшной ночи, одиноко проведенной Им в Гефсиманском саду в ожидании смерти, рассказ о Его распятии и о Его смерти...

Перед нами проходит картина того, что произошло со Спасителем по любви к нам; Он мог бы всего этого избежать, если бы только отступить, если бы только Себя захотеть спасти и не довершить того дела, ради которого Он пришел!.. Разумеется, тогда Он не был бы Тем, Кем Он на самом деле был; Он не был бы воплощенной Божественной любовью, Он не был бы Спасителем нашим; но какой ценой обходится любовь!

Христос проводит одну страшную ночь лицом к лицу с приходящей смертью; и Он борется с этой смертью, которая идет на Него неумолимо, как борется человек перед смертью. Но обыкновенно человек просто беззащитно умирает; здесь происходило нечто более трагичное.

Своим ученикам Христос до этого сказал: Никто жизни у Меня не берет — Я ее свободно отдаю... И вот Он свободно, но с каким ужасом отдавал ее... Первый раз Он молился Отцу: Отче! Если Меня может это миновать — да минет!.. и боролся. И второй раз Он молился: Отче! Если не может миновать Меня эта чаша — пусть будет... И только в третий раз, после новой борьбы, Он мог сказать: Да будет воля Твоя...

Мы должны в это вдуматься: нам всегда — или часто — кажется, что легко было Ему отдать Свою жизнь, будучи Богом, ставшим человеком: но умирает-то Он, Спаситель наш, Христос, как Человек: не Божеством Своим бессмертным, а человеческим Своим, живым, подлинно человеческим телом...

И потом мы видим распятие: как Его убивали медленной смертью и как Он, без одного слова упрека, отдался на муку. Единственные слова, обращенные Им к Отцу о мучителях, были: Отче, прости им — они не знают, что творят... Вот чему мы должны научиться: перед лицом гонения, перед лицом унижения, перед лицом обид — перед тысячей вещей, которые далеко-далеко отстоят от самой мысли о смерти, мы должны посмотреть на человека, который нас обижает, унижает, хочет уничтожить, и повернуться душой к Богу и сказать: Отче, прости им: они не знают, что делают, они не понимают смысла вещей...

[1]  [2]