Путь Отцов

IV
О воздержании и молитве

[1]  [2]  [3]  [4]  [5] 

Вот некоторые примеры применения Отцами этой добродетели: «Когда душа гневом подвигается против страстей, ведать надлежит, что тогда время молчать, ибо это есть час брани. Если же увидит, что это возмущение улеглось — молитвою ли, или милостыней — тогда путь уступает влечению любви к изречению божественных словес, сдерживая однако крылья ума узами смирения» (блаж. Диадох, Д III — 15).

«Не в том мудрость, чтоб говорить, но в том, чтоб знать время, когда подобает говорить. С разумом молчи, с разумом и говори» (преп. авва Исаия, Д 1—454).

«Есть уныние естественное от бессилия, и есть уныние от беса... Естественное уныние бывает тогда, когда человек трудится выше силы своей... При сем должно испытать силу свою и упокоить тело, по страху Божию» (авва Иоанн-Пророк, В — 381).

«Когда сердце с жгучею некоею болью принимает бесовские стреляния, так что боримому думается, будто он носит самые стрелы, — это знак, что душа стала ретиво ненавидеть страсти. И это есть начало очищения ее» (блаж. Диадох, Д III — 73).

Имея в виду недостаток в человеке собственной рассудительности, а также для воспитания истинного смирения и отвержения себя, Отцы придавали громадное значение послушанию духовным руководителям.

«Два дарования дал Бог людям, чрез которые могут они спастись и избавиться от всех страстей ветхого человека: смирение и послушание» (Варсонофий Великий, Д III — 590).

«Держись послушания, которое возводит на небо, и приобретших его делает подобными Сыну Божию» (он же, Д II- 576).

«Послушание есть действие (действование) без испытания, добровольная смерть, жизнь чуждая любопытства, беспечалие в бедах, неуготовляемое пред Богом оправдание, бесстрашие смерти, безбедное плавание, путешествие спящих» (св. Иоанн Лествичник, Л — 20).

«Сказали старцы: если увидишь юношу, последующего своей воле и восходящего на небо, то возьми его за ногу и низвергни на землю, потому что такое восхождение на небо пагубно для него» (От. 488).

«Для того, кто добре совершил духовное послушание, плоть подчинив духу, не требуется послушание человеческое, ибо таковый в послушании состоит слову Божию и Закону, как благодарный раб. Но для тех, у коих идет борение и война против тела души, необходимо иметь вождя и правителя и слушаться его, как умеющего со знанием дела править рулем жизни нашей (преп. Феогност, Д III — 417).

Но превознося послушание, как отсечение самоволия и проявление смирения души, Отцы одновременно не оставили нам безусловной заповеди в отношении его практического осуществления. Для того, чтобы войти в послушание человеку, надо сначала найти такого человека, которому не опасно вверять свою духовную жизнь.

«Не мал труд найти руководителя незаблужного ни в делах, ни в словах, ни в разумениях» (св. Григорий Синаит, Д V — 243).

«Не всякому человеку открывай свои помыслы, а только тем, о коих дознаешь, что они духовны» (преп. Ефрем Сирин, Д II — 447).

«Авва Пимен сказал: „Не открывай совести своей тому, к кому не извещается сердце твое“ (От. 408).

„Молитвами и слезами умоли Бога послать тебе руководителя бесстрастного и святого. Исследуй и сам Божественные Писания, и особенно деятельные писания св. Отцов, чтоб, с ними сличая то, чему учат тебя учитель и настоятель, мог ты, как в зеркале, видеть — насколько они согласны между собою, — а затем согласное с писаниями усвоять, а несогласное, рассудив добре, отлагать, чтоб не прельститься. Ибо знай, что во дни сии много явилось прелестников и лжеучителей“ (преп. Симеон Новый Богослов, Д V — 16, 17).

„Если духовный отец тебе — юному — разрешит пить вино на пиршествах, то смотри, каков он сам: если он богобоязнен, то можешь немного разрешить, а если он не совсем радив, то лучше тебе, не обращая внимания на его благословение, хранить воздержание“ (св. Иоанн Лествичник, Д II — 516).

Правда, у Отцов иногда бывает и другое рассуждение об этом. „Ты должен слушаться во всем, хотя бы тебе и казалось, что дело повеленное не безгрешно. Авва, назначающий тебе оное, понесет и грех твой, и с него взыщется ответ за тебя“ (авва Иоанн-пророк, Д II — 578).

В связи с этим противоречием можно вспомнить слова того же св. Иоанна Лествичника: „Есть мужественные души, которые от сильной любви к Богу и смирения сердца покушаются на деяния, превосходящие меру их; но есть и гордые сердца, которые отваживаются на такие же начинания (по внушению врагов наших)“ (Д II — 510).

Очевидно, что тот, кто хочет идти путем „вседоверия“ по совету аввы Иоанна-пророка, должен сам разуметь, правильно ли он поступает. Есть смирение, которое хуже гордости, — „от неправильного и человекоугодливого послушания рождается ложное смирение, отчуждающее человека от даров Божиих“ (еп. Игнатий Брянчанинов, От. 155), — и есть смирение мужественной души, которое, как и любовь, все может.

О несоответствии дел и жизни духовных наставников их наставлениям от. Амвросий Оптинский говорил так: Вся, елика рекут вам творити, творите; по делом же их не ходите (Мф. 23, 3). Эти Евангельские слова ясно показывают, что не следует разбирать жития и дела наставников, а только наставления их принимать, если они согласны со словом Божиим и не противны оному. А за дела свои каждый сам отвечает перед Богом, и наставник и повинующийся» (АМ — 51).

«Подвиг послушания утверждается на отречении себя и от всего. Проходящий его да оградит себя тремя оплотами: верою, надеждою и любовью всечестною и Божественною» (св. Федор Эдесский, Д III — 355). Какой трепет в словах Отцов, когда они говорят о любви! Здесь все их сокровище.

«Спрашивать других св. Антоний считал столь спасительным делом, что даже сам, учитель всех, обращался с вопросом к ученику своему, преуспевшему однако же, и как тот сказал, так и поступал. Ибо повествуется, что когда авва Антоний получил от императора Констанция письменное приглашение прибыть в Константинополь, то обратился к Павлу Препростому с вопросом: должно ли мне идти? И когда тот сказал: если пойдешь, будешь Антоний, а если не пойдешь, то будешь авва Антоний, — чем не одобрялось такое путешествие,-то он спокойно остался на месте... Впрочем, и другим доверять советовал он не без ограничений. Надобно наперед удостовериться в правомыслии и в опытности старца, и тогда уж доверяться его слову и беспрекословно принимать его советы. Признак, по которому это можно распознать, есть согласие слова его со Словом Божиим» (преп. Антоний Великий, Д I — 123, 124).

Слово Божие, которое, по слову Апостола, острее всякого меча обоюдоострого(Евр. IV, 12), было для Отцов безусловным и совершенно непреложным критерием духовной жизни.

«Священное Писание, — говорит еп. Игнатий Брянчанинов, — издревле признавалось основным руководством для монашества. Только те советы и наставления старцев принимались за правило жизни, которые были согласны со Священным Писанием» (От. 32).

Среди наставлений Отцов есть особые советы о том, как находить правильное решение в срочных случаях жизни, при отсутствии духовного отца.

«Когда не можешь спросить своего старца, то надо трижды помолиться о всяком деле; и после сего смотреть — куда преклоняется сердце, хотя на волос, так и поступить; ибо извещение бывает заметно и всячески понятно сердцу... Если имеешь свободное время, помолись три раза в течение трех дней; если же случится крайняя надобность, как во время предания Спасителя, то прими в образец, что Он отходил трижды для молитвы, и молясь трижды, произносил одни и те же слова» (авва Иоанн-пророк, Д II — 581).

«Знай, брат мой, что всякий помысл, которому не предшествует тишина смирения, не от Бога происходит, но явно с левой стороны. Господь наш приходит с тихостию; но явно с левой стороны; все же вражеское бывает со смущением и мятежом» (преп. Варсонофий Великий, В — 18).

«Сердце христианское, приняв что-либо Божественное, не требует стороннего убеждения в том, что сие от Господа, но самым тем действием убеждается, что восприятие его есть небесное, ибо ощущает в себе плоды духовные: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость, воздержание (Гал. V, 22). А диавол, хотя бы и преобразился „и в Ангела светла“, или представлял мысли самые благовидные, сердце все будет чувствовать какую-то неясность, волнение в мыслях и смятение чувств» (преп. Серафим, ДС — 234).

«Доколе человек не возлюбит Бога от всей крепости своей, доколе не прилепится к Богу всем сердцем своим, дотоле не даруется ему покой от Бога» (преп. авва Исаия. От. 167).

Узкий путь христианства и совершенной любви включает в себя не только скорбь от подвига, но и скорбь от обстоятельств жизни, не имеющих по существу отношения к воле человека, направленной на подвиг, и потому часто застигающих его врасплох.

Отцы различают два вида скорбей: произвольные, т. е. вызываемые волей или зависящие от воли человека в его душевном и телесном самоограничении, и непроизвольные, как посылаемые ему для очищения, испытания, вразумления или наказания. Ко вторым относятся: болезни и немощи, смерти близких, материальные потери, служебные неудачи, незаслуженные оскорбления и т. п.

«Всякий совершенства достигает через подъятие произвольных или непроизвольных трудов и лишений... Но одни свои — произвольные — не так благотворны, как находящие со вне, не по нашей воле. И любовь к Богу наиболее испытывается прискорбностью искушений непроизвольных» (св. Григорий Палама, Д V — 295).

Замену первых скорбей вторыми объясняет преп. Никита Стифат: «Поелику прежде заложенный в нас яд многообилен, то многого и огня требует для очищения своего, т. е. слез покаяния и произвольных подвижнических трудов. Ибо мы очищаемся от скверн греха или произвольными трудами или невольными скорбями. Когда то, что от воли (произвольные труды подвига) предупредит сделать требуемое, тогда не встречается нужды в том, что не от воли (невольные скорби). Когда же первое не производит должного очищения, тогда второе посылается в сильнейшей степени к восстановлению в нас древнего устроения» (Д V — 123).

«Если сами не смиряемся, то Господь нас смиряет» (преп. Амвросий Оптинский, АМ — 27).

«Для того-то и предлежат на пути искушения, многия испытания, скорби, борения и пролития пота, чтобы явными соделались те, которые действительно от всего произволения и всеми силами даже до смерти любили Единого Господа и при такой любви к Нему не имели уже ничего иного для себя вожделенного» (преп. Макарий Великий, Д I — 196).

«Как неразогретый и неумягченный воск не может хорошо отпечатлеть налагаемую на него печать, так и человек, если не будет искушен трудами и немощами, не может вместить печати... божественной красоты» (блаж. Диадох).

«По попущению Божию, чтобы человек достигал наслаждения добром не иначе, как проходя через бурю, огонь и искушение. Ибо говорится: проидохом сквозь огнь и воду и извел ны еси в покой (Пс. LXV, 12) (он же, Д III — 70, 71, 53).

Невольные скорби, несмотря на всю нашу, казалось бы, опытность, мы чаще всего встречаем с полным непониманием их духовного значения. Мы, допустим, совершаем внутри себя какую-то духовную борьбу с помыслами, но на всю остальную жизнь, при ее вторжении в нашу, смотрим как на какую-то арену случайностей. Всякая болезнь, особенно близких, лишение чего-нибудь, неудача в чем-нибудь, или незаслуженная обида, воспринимаются нами как нечто совершенно стихийное, несправедливое и непромыслительное. И замечательно, что это непонимание даже чаще проявляется нами в скорбях мелких, которыми мы окружены ежедневно и которые ежедневно сбивают нас с толку.

«Перенеси терпеливо удары печальных и душераздирательных случайностей, ибо таковыми очистить тебя хочет Божие промышление» (св. авва Фалласий, Д III — 315). «Каждодневно будь готов к подъятию всякой скорби, помышляя, что скорби суть избавления от многих долгов» (преп. Симеон Благоговейный, Д V — 69).

Терпение — учат Отцы — нужно и в большом и в малом, терпением достигается все: и значительное и небольшое.

«Желающий придти в страх Божий, терпением достигает сего... Терпением скорбей спасаем мы души наша, и не иначе делаемся сообщниками Христовых страданий, как терпением скорбей... Долготерпение есть матерь всех благ» (преп. Варсонофий Великий, В — 16, 11).

«Мужайся и да крепится сердце твое(Пс. XXX, 25), — пишет в одном письме преп. Амвросий Оптинский, — ...как и чем объяснить то, что возлюбленный наперсник Христов, Иоанн Богослов, обязанный проповедовать Евангелие, вместо того принужден был неподобною женщиною топить городскую баню и нес эту тяготу в продолжение шести лет? Но за такое притеснение апостола Господь сотворил такое чудо, что весь город обратился к христианской вере... Зная и памятуя это, мы да подклоняем выю нашу, когда возлагается на нас тягота скорбных обстоятельств или поношения, или какого стеснения, имея надежду, что впоследствии выйдет что-либо полезное... Дивны дела Господни и неисследимы путие Его. Не напрасно и не вотще взывал св. Давид к Господу: По множеству болезней в сердце моем, утешения Твоя возвеселиша душу мою (Пс. XCIII, 19). Да веруем и да надеемся мы, что за понесенные скорби силен Господь утешить и нас, каждого в свое время и по усмотрению каждого» (А — 159, 160).

Способность терпения Отцы возносят на величайшую высоту: ставят его рядом со смирением и любовью.

«Есть добродетели больше других добродетелей, как объемлющие и совмещающие в себе очень многие, или даже и все добродетели, каковы — божественная любовь и смирение и божественное терпение. О последнем говорит Господь: В терпении вашем стяжите души ваши (Лк. 21, 19). — Не сказал: в посте вашем, или в бдении вашем. Терпение ж я разумею то, которое бывает по Богу и есть царица добродетелей и основание мужественных доблестей. Оно есть само в себе — мир в бранях, отишие в бурю и непоколебимое утверждение для стяжавших его» (св. Григорий Син., Д V — 213).

Из этого определения терпения видно, что Отцы понимают его не как какую-то пассивную придавленность, а как активную творческую силу, — «основание мужественных доблестей». Терпение есть мужество верной души, несущей в себе любовь Божию. В этой верности любви — его непобедимая сила.

Один брат сказал авве Пимену (Великому): «Вижу, что где бы я ни был, обретаю помощь». Старец сказал: «Тем, которые имеют меч в руках своих, Бог помогает во время всей жизни. Если будем храбры, то Он сотворит с нами милость» (От. 408).

И наоборот: недостаток терпения есть признак недостатка любви.

«Кто не хочет случайностей тяжелых подъять, печальных перенести, болезненных перетерпеть, — тот шествует вне Божией любви и цели Провидения» (св. Максим Исп., Д III — 233).

«Всякая скорбь обличает настроение нашей воли, — направо склоняется она или налево. Случайная скорбь потому и называется искушением, что подвергает испытанию сокровенные расположения подвергшагося оной... Когда найдет искушение, не ищи отчего и для чего оно нашло; но (о том позаботься), чтоб благодарно, бесскорбно и незлопамятно перенести его» (св. Марк-подвижник, Д I — 558).

«Нечаянное какое-нибудь приключение, или напасть, расстраивают обычно мысленное внимание и, исторгши ум из спасительного благонастроения... увлекают его к грешным любопрениям и распрям. Причиною... бывает то, что не имеем никакого попечения об искушениях» (преп. Филофей Син., Д III 461).

«Бог не увеселяется никакою добродетелию столько, как когда кто впадает в какую-либо скорбь и терпеливо переносит ее до конца с благодарением. Равным образом от больного Бог не истязует поста или подвига телесного, — требует от него только терпения, благодарения и умной молитвы, состоящей в том, чтобы иметь ум всегда направленным к Богу. Пост и труды телесные совершаются человеком для обуздания нечистых страстей, а телесная болезнь выше и крепче поста подвига и телесного труда. Поэтому с немощного не спросится поста и труда телесного; он только должен непрестанно благодарить Бога и молить Его, чтоб даровал ему терпение» (От. 474).

Состояние, противоположное христианскому терпению, есть желание телесного покоя во всем и во что бы то ни стало.

«В том-то и вся ошибка с нашей стороны, — пишет преп. Амвросий Оптинский, — что не хотим покориться воле Всеблагого Промысла Божия, указующего нам чрез обстоятельства душеполезный путь, а все ищем своего какого-то покойного пути, который существует только в мечтательности, а на самом деле его на земле нет; не всем, а некоторым только будет покой тогда, когда пропоют: со святыми упокой. Земный же удел человеческий — скорбь, труд, болезни, подвиг, печали, недоумения, теснота, лишение того или другого, оскорбления, смущения, восстания страстей, борьба с ними, одоление или изнеможение, или безнадежие, и подобное сим. Не вотще сказал пророк Давид: „...несть мира в костех моих от лица грех моих“. И праведный Иов взывал: „...не искушение ли есть человеку житие его?“ А мы все путаемся на том, нельзя ли как устроиться в покое и на покое и часто думаем: если бы не такое-то неудобство и не такие-то обстоятельства, и не такой-то поперечный человек, то, может быть, было бы мне удобнее и покойнее; а забываем, что неудобства сии часто нисходят извнутрь нас, как и злые помышления» (А — 112).

«Надежда покоя во все времена заставляла людей забывать великое, благое и добродетели. Если человек небрежет о Царстве Небесном, то по надежде малого здешнего утешения. Кто не знает, что птицы приближаются к сети, имея в виду покой?» (св. Исаак Сирин, Д II — 685).

Но с терпением принимая непроизвольные скорби, Отцы не забывали и скорбь произвольную — основное дело своего подвига. Один ученик спросил Варсонофия Великого: «Молю тебя, честный Отец, скажи мне, что значит добрая и злая воля?» Старец ответил: «Брат! Всякий покой телесный мерзок Богу нашему, ибо Он Сам сказал: узкий и тесный путь, вводящий в жизнь (Мф. 7, 14). Избрать этот путь есть добрая воля, и тот, кто держится его, во всяком деле произвольно избирает себе скорбь по силе своей. Или не знаешь, что говорит Апостол: умерщвляю тело и порабощаю (1 Кор. 9, 27). Видишь ли, что божественный муж волею порабощает тело свое, хотя оно и противилось тому. Имеющий сие доброе желание спасения ко всякому из требуемых нуждаю действий своих примешивает небольшую скорбь. Например: могу лечь спать на мягкой, набитой пухом постели, но предпочитаю небольшую скорбь (если только это скорбь) и по собственному желанию ложусь на рогоже... И еще: могу иметь хорошую пищу и чистый хлеб, — должен предпочесть худшее, чтобы поскорбеть хоть немного, вспоминая томящихся голодом... а тем более Владыку нашего Иисуса, Который вкусил желчи и меня ради. Это-то и есть воля по Богу. Воля же плотская состоит в противном тому, то есть чтобы во всем иметь покой... Это-то и есть злая воля; отсеки ее — и спасешься. Если же побеждаешься этим, то укоряй себя, а ближнего своего оправдывай. Трудно спастись! И как заблуждается тот, кто думает спастись, упокоивая себя во всем! Царствие Небесное получают лишь те, которые нудят себя (Мф. 11, 12) (В — 101).

„Расслабление и тягота телесная, прибывающие в душу от лености и нерадения, отбивают от обычного правила и производят омрачение ума и малодушие... Молись со стенаниями сердечными, в сокрушении и слезах, испрашивая избавления от тяготы расслабления и уныния и помыслов злых“ (св. Симеон Новый Богослов, Д V — 20, 21).

„Сей тепло-хладной разленяющей страсти мы избежим, если в крайне тесные вставим пределы нашу мысль, держа во внимании одну память Божию; ибо только таким образом дух, востекши в свойственное ему горение, может отогнать от себя неразумное свое разленение“ (блаж. Диадох, Д III — 40).

Терпение несправедливых обид и огорчений Отцы всегда включают в те невольные скорби, которые промыслительно посылаются нам.

„Не подумай, что, получив, от брата удар, ты потерпел нечто великое; ибо Господь неба и земли потерпел биение и все прочие страдания“ (преп. Варсонофий Великий, В — 336).

„Если скажут о тебе что-нибудь несправедливо и ты смутишься, нет в тебе страха Божия“ (преп. авва Исаия, От. 268).

Оптинский старец от. Макарий в одном своем письме говорит: „Вы кажетесь мирны, спокойны, когда никто не беспокоит вас; а страсть внутри вас лежит; при какой-нибудь противности она воспаляется и действует. Итак, тот, кто нас трогает (задевает), только показывает нам оную (страсть), дабы мы попеклись об исцелении — самоукоренением, смирением, снисхождением, милостию. Люди, показующие нам (наши) страсти, суть орудия Божии“.

В этом смысле наверное говорил и блаж. Зосима: „Никто не говорит о нас прямой истины, кроме того, кто укоряет нас“ (Д III — 121).

Св. Марк-подвижник пишет: „Должно прощать тому, кто нас обидел, зная, что воздаяние за прощение обид превосходит воздаяние всякой иной добродетели... Это есть плодоносие веры, этим доказывается вера наша во Христа; чрез сие можем взять крест свой и последовать Христу; это есть мать первых и великих заповедей, ибо посредством сего можем возлюбить Бога от всего сердца и ближнего, как самого себя; для сего должны мы поститься, пребывать во бдении и удручать свое тело, дабы сердце наше и внутреннее расположение отверзлись, приняли это (любовь) в себя и уже не извергали. Тогда за то, что мы прощаем ближнему согрешения, найдем, что благодать, сокровенно данная нам при святом крещении, будет действовать в нас уже не безызвестно, но ощутительно для нашего сознания и чувства“ (Д I — 501, 502).

„Не всем принадлежит терпеть бесчестие за имя Христово, но только святым и чистым. Дело же подобных нам людей — с благодарностью принимать бесчестие, исповедуя, что справедливо терпим за худые дела наши“ (блаж. Зосима, Д III — 126).

„Хотя мы перед людьми, может быть, и правы в чем-нибудь, но когда (так как) не правы перед Богом, то должны без самооправдания переносить всякое злострадание, всякое неудобство и всякое утеснение, никого из людей не обвиняя в этом, но принимая все скорби, как посланные от руки Божией к очищению грехов наших, к исправлению нашему, и больше всего к смирению возносительного мудрования нашего“ (от. Амвросий Оптинский, А — 120). „Однажды спросили авву (блаж. Зосиму): как достигнуть того, чтобы не гневаться, когда унижают и злословят другие? Он ответил: кто в сердце своем имеет себя ничтожнейшим, тот никаким унижением не возмущается, как сказал авва Пимен: если уничижишь себя, будешь иметь покой“ (Д III — 132).

Святые могли не только терпеть обиды и бесчестия, приходящие к ним, но иногда сами искали их, как бы домогались их, ища венца мученического.

„Если Бог страдает плотию, быв человек, то кто не возрадуется, когда страдает, имея Бога соучастником в страдании?“ (св. Максим Исповедник, Д III — 269).

Тут грань соприкосновения пути подвига Отцов-аскетов с отдельным путем юродства.

[1]  [2]  [3]  [4]  [5]