Как обучали чтению в Древней Руси

Милон (с негодованием). Я воображаю все его достоинства.
Софья. Всех и вообразить не можешь. Он хотя и шестнадцати лет, а достиг уже до последней степени своего совершенства и дале не пойдет.
Правдин. Как дале не пойдет, сударыня? Он доучивает часослов; а там, думать надобно, примутся и за псалтирь.
(Д. И. Фонвизин. «Недоросль»)

Этот диалог из известной пьесы по традиции принято сопровождать скудным учительским комментарием, о том, что Митрофанушка-де — недоросль, в своем весьма солидном возрасте, когда можно уже загадывать и о женитьбе, все еще едва-едва умеет читать. Потом автор еще раз покажет нам сего «грамотея» на уроке, когда он послушно повторит за дьячком-учителем странную фразу «Аз есмь червь», — и дальше читательское внимание понесется от недалекого юнца к финалу истории про справедливую императрицу и счастливый венец верной и умной любви. А зря. Остановимся на минуту и зададимся простым вопросом: а как же, действительно, учили читать в Древней Руси?

Первым печатным восточнославянским учебником исследователи называют «Азбуку» Ивана Федорова. Правда, оба ее издания — 1574 и 1578 годов соответственно — увидели свет уже после того, как русский первопечатник был вынужден покинуть пределы Московского государства — во Львове и Остроге. За весь XVII век в Москве вышло всего лишь шесть изданий букваря, не считая цельногравированного «Букваря» Кариона Истомина 1696 года, в общих чертах повторявшего рукописную иллюстрированную книгу, незадолго перед тем преподнесенную сестрам Петра I. Впрочем, истоминский букварь интересен скорее как пример первой русской книжки для детей с картинками, тираж его, даже если прибавить несколько экземпляров, вновь отпечатанных в начале XVIII столетия для царевича Алексея Петровича, был весьма невелик. Так значит ли это, что в Древней Руси учили чтению вовсе без специальных пособий? Конечно, нет.

Как мы уже поняли из истории фонвизинского недоросля, в качестве первой книги для чтения на Руси традиционно использовался «Часослов». Причем, как показывает статистика изданий XVII века, чаще всего в этой роли выступал так называемый «малый Часослов» или «Часовник». Разница между этими видами книг была небольшой. По сложившейся традиции, помимо неизменяемых молитвословий суточного богослужебного круга (т. е. собственно часов, а также изобразительных, вечерни, повечерия, полунощницы и утрени), «Часослов» включал в себя еще и тексты утренних и вечерних молитв, некоторые часто используемые тропари и псалмы. Иногда, по желанию составителя, в него могли вноситься и другие дополнения — например, канон ко причастию, часы Пасхи или службы Страстной седмицы, что мы и наблюдаем у Фонвизина, где Митрофанушка цитирует 21 псалом, читаемый на Царских часах в Великую пятницу. В «Часовнике» же тропарей и произвольных авторских прибавлений не было, псалмы обозначались лишь по номерам, без приведения полного текста — впрочем, все необходимое древнерусский клирошанин мог легко найти в иных богослужебных книгах — Тропарионе и Следованной Псалтири. Зато компактный «Часовник» становился книгой в известной степени универсальной, — помимо нужд церковной службы, он мог служить одновременно и личным молитвословом, и учебным пособием. Учитывая это, легко понять своеобразную любовь древних печатников к такому виду изданий — ведь из пятисот видов книг, вышедших в Москве на протяжении второй половины XVI — XVII веков, «Часовник» переиздавался 30 раз. Более того, именно «Часовник» был второй по счету книгой, которую выпустил в свет в московской типографии Иван Федоров уже через полгода после знаменитого «Апостола».

Использование «Часовника» в качестве книги для чтения привело к тому, что в него довольно часто стали включать различные дополнения учебного характера. Так, издание 1631 года открывалось разделом «Начальное учение человеком», в котором содержались обычные для того времени упражнения для обучения грамоте — алфавит в прямом и обратном порядке и вразбивку, а также слоги двубуквенные и трехбуквенные. (Кстати, подобные упражнения входили и во все издаваемые тогда буквари).

Особый интерес представляет также специальное предисловие для учителей, впервые включенное в Часовник 1646 года и после повторявшееся в разных изданиях с небольшими изменениями. Из него ясно следует, что основным умением, которого стремились добиться древнерусские учителя от своих подопечных, было отнюдь не понимание и толкование текста, но просто красивое и внятное чтение вслух. Отсюда понятно, почему величайшим проступком и даже позором автору предисловия казалось смешение в речи звуков, обозначаемых разными буквами церковнославянского языка — е (есть) и h (ять): «Сие бо есть велми зазорно и укорно, еже ять вместо ести глаголати, такоже и есть, вместо яти. От сего бывает велие несмысльство учению». Впрочем, на этом прегрешения учеников, по мнению автора не заканчиваются, и еще более страшным проступком кажется ему смешение оу и у — совершенно неведомый современному читателю звуковой нюанс, в древности различавший слова доухъ и душа: «А о семъ наипаче молитъ васъ наше худоумие...еже бы вамъ всякими с...потщанием наказати ученикам и в начале часовника, первого стиха о царю небесныи утешителю доуше истинныи и прочая. А не говорити и не учити вместо доуше душе... Зело же и вельми Богу в Троице славимому бранно...«Особое внимание автор предисловия уделял также фразовой интонации и ударению. Так, запятую следовало показывать гораздо меньшей паузой в речи, нежели точку. Еще следовало непременно различать в речи три различных вида ударений, обозначенных на письме специальными значками, — острую оксию, тяжелую варию и среднюю камору. А если добавить к этому знание различных знаков, обозначавших необходимость придыхания и произнесения звуков разной продолжительности, то, вероятно, древнерусский порядок чтения «Часовника» современному читателю уже вовсе не покажется простым. Не казался он таковым и неизвестному наставнику XVII века, настойчиво просившего своих коллег не торопить процесс обучения: «А от спеха разума учению не будет, и языку учеником великая спона, паче же и Богу досада, и душамъ нашимъ великий грех».

Освоив все описанные выше фонетические тонкости, ученики затверживали «Часовник» наизусть и затем переходили к изучению Следованной Псалтири. После того, как и эта книга бывала выучена, процесс общеобязательного обучения завершался. Впрочем, каждый человек мог продолжить его самостоятельно по своему усмотрению и выбору. Подобный способ некритического освоения, фактического заучивания книг, который принято также именовать начетничеством, приводил к тому, что в голове каждого образованного человека того времени складывалась своеобразная «библиотечка» текстов; причем признаком грамотности и начитанности считалось умение воспроизводить эти тексты, к месту приводя цитаты, умело сочетая фрагменты, используя в речи устойчивые эпитеты и повторяющиеся фразы — т.н. «общие места» — «топосы». Ярким примером подобной «игры ума» является, например, знаменитый древнерусский памятник — «Моление» Даниила Заточника, в котором, если мысленно вычеркнуть все заимствованные автором выражения и образы, авторского текста почти не останется. Некоторыми сходными приемами пользовались порою и древнерусские летописцы.

Впрочем, учебные издания второй половины XVII столетия наглядно показывают нам постепенный переход от механического начетничества к заботе о научении студентов основам веры, к душепопечению о них. Своеобразным толчком в этом вопросе, вероятно, послужило возникновение русского церковного раскола. По крайней мере, именно с середины 50-х годов XVII столетия «Часовники» довольно резко исчезают из книжного ассортимента Московского Печатного двора и заменяются изредка выходящими букварями, причем последние значительно изменяются в своей внутренней структуре — если в букварях Феодора Бурцова 1630-х годов, как и в Азбуках Иоанна Федорова, мы найдем лишь уже знакомые нам упражнения для усвоения алфавита, некоторые правила просиди и чтения слов под титлами да молитвы все из того же «Часовника», то буквари 1657 и 1664 года, помимо прочего, содержат уже и краткий катехизис, рассуждения о заповедях, христианских таинствах, «блаженствах» и «совершенствах».

Венцом подобных изменений в педагогическом подходе стало появление в 1720 году книги Феофана Прокоповича «Первое учение отроком», также начинавшейся с упражнений по изучению алфавита, но в которой привычные примеры из Часослова были заменены на толкование Символа веры и заповедей блаженства. Лишь освоив этот материал, ученики духовных школ могли отныне переходить к изучению привычных Часослова и Псалтири. По распоряжению властей, «Первое учение» должны были иметь у себя также все священнослужители, диаконы и причетники, а 26 февраля 1723 года последовал указ Святейшего Синода о том, чтобы новонапечатанный букварь читали в храмах во время Великого поста.

Такова была вкратце эволюция процесса обучения чтению в России в XVI — начале XVIII века.

«Издательский совет РПЦ»