Вы здесь

Рождество в доме скорби

В коридоре больничном поставили елку. Она
И сама смущена, что попала в обитель страданий…
Жизнь со смертью — в соседях. Каталка всегда не пуста —
Лифт в ночи отскрипит равномерность ее упаданий.
(Белла Ахмадулина, «Елка в больничном коридоре»)

Фрунзе, 103 — печально известный киевский адрес, где находится одна из самых страшных лечебниц Украины — центральная психоневрологическая больница имени академика Павлова, больше известная в народе, как «Павловка». Глупые шутки, кривые усмешки и пренебрежительное отношение к «психам» только прикрывает глубокий ужас обывателей перед психическими заболеваниями. Павловку стараются обходить стороной, а от ее пациентов шарахаются, как от прокаженных. В нашей стране слово «психиатр» вызывает страх, а сама неприятная тема табуирована (неудивительно, что кроме двух миллионов наших сограждан, состоящих на учете у психиатров, согласно статистике, каждый четвертый житель Украины и не подозревает, что его психическое здоровье нуждается в соответствующем лечении…).

Между тем в 28 отделениях больницы находятся сотни людей. Кто-то лечится здесь месяц-два и выписывается, но некоторые, безнадежно больные, годами лежат затворниками в палатах, пока каталка не увезет их в последний путь по безлюдным больничным дорожкам мимо старинных корпусов, где когда-то жили иноки Кирилловской обители, мимо полуразрушенной башни, одинокой свидетельницы былого величия монастыря, к маленькому одноэтажному зданию над обрывом. Раньше там был дом священника, после революции — морг.

Тех, кого не навещали при жизни, не оплакивают и после смерти. Руки санитаров привычно, отчужденно везут каталку, а бедная душа наконец на воле, ее больше не сдерживает тесные больничные стены, но эта свобода бесполезна — она бесконечно одинока в огромном, чужом мире. Только один светлый луч в этом горниле страданий дарит надежду и самой безнадежной, пропащей душе:

«О лечебнице сей, врачех и врачующихся в ней, Господу помолимся!»

Трижды повторит за священником хор: Господи! Помилуй… Перекрестятся прихожане. Идет молитва о тех, за кого некому помолиться. За наших болящих братьев и сестер во Христе, имена же их Ты, Господи, знаешь...

*   *   *

Батюшка разворачивает записку, на которой ровным почерком настоятеля написано: «отец Виктор — 3,16,23,24,19 отд.»:

— Кто со мной?

Прихожане толпятся у актового зала, где только что закончился рождественский концерт, подготовленный детьми из воскресной школы. Мы находимся на территории психбольницы — «павловки». Такому соседству наш приход обязан Екатерине II — по ее воле Кирилловский монастырь был упразднен, а в бывших кельях разместился дом умалишенных, но храм, построенный еще во времена Киевской Руси, остался. Его восьмисотлетние стены много повидали на своем веку: нашествия иноплеменников и междоусобные брани, монголо-татарское иго и разорение Киева польско-литовскими войсками, революционную смуту и немецко-фашистскую оккупацию. Здесь была родовая усыпальница черниговских князей Ольговичей, среди которых — основатель монастыря, Всеволод Ольгович, в монашестве — Кирилл, его жена, княгиня Мария Мстиславовна, также принявшая перед смертью схиму, его сын Святослав Всеволодович, великий киевский князь, герой «Слова о полку Игореве», и внук — князь Всеволод Чермный. Тут принял постриг и шесть лет игуменствовал святитель Димитрий Ростовский, родители которого были ктиторами обители и похоронены под спудом Кирилловской церкви. Эти стены сохранили первые фрески юного Михаила Врубеля и уникальный иконостас его работы. Вынужденным затворником бывшего монастыря был выдающийся композитор Артем Ведель, проведший последние годы жизни в этой лечебнице и похороненный на ее территории (могила не найдена).

Расположенный на высоких холмах над урочищем Дорогожичи, наш храм — молчаливый свидетель многих трагедий. Топоним «Дорогожичи» указывает на то, что в древности здесь сходились важнейшие пути. Отсюда открывались дороги на Вышгород, Чернигов, Новгород, Полоцк, Галич, Владимир-Волынский и порой происходили кровопролитные бои на подступах к великокняжеской столице. В годы Великой Отечественной войны недоброй славой прогремел соседствующий с Кирилловскими горами на западе Бабий Яр, а в шестидесятые годы с юго-востока обрушился селевый поток, унесший десятки жизней и вошедший в историю, как Куреневская трагедия.

Но есть трагедии, о которых не пишут в учебниках, хотя они не менее страшны — это поломанные судьбы сотен людей, пациентов Павловки, отторгнутых обществом. Православная Церковь учит, что перед Богом «нет ни элина ни иудея, ни мужского пола, ни женского — все едины во Христе Иисусе», и болящий — не человек второго сорта, а такой же, как и ты, ничем не хуже тебя. Весной 1993 года с Благой Вестью в больничные стены, семьдесят лет не видевшие священника, пришел протоиерей Федор Шеремета. Батюшка вдохнул новую жизнь в древнюю обитель — возрожденный приход стал обителью милосердия. С самого начала прихожане Кирилловской церкви считали своим христианским долгом посещать тех больных, которые не могут сами прийти в храм, рассказывать им о Церкви и готовить к принятию Таинств. Вскоре было создано сестричество во имя свт. Димитрия Ростовского, руками прихожан построен домик, в котором разместилась кухня и благотворительная столовая. Ежедневные службы в храме, отсутствие расценок не только на Таинства, но и на любые требы, бесплатные свечи для пациентов больницы и малоимущих. Настоятель, батюшка Федор, говорит, что иначе и быть не может — ведь для немилостивых к ближним и суд будет без милости…

… Рождество в доме скорби — великая радость. Сестры милосердия каждый день посещают отделения, а в праздники славить Христа по палатам идут все батюшки и прихожане, от мала до велика.

Я присоединяюсь к группе о. Виктора. Всего нас, вместе с батюшкой, 9 человек, все взрослые, потому что предстоит посетить взрослые, тяжелые корпуса. Дети из воскресной школы пошли к болящим сверстникам — здесь есть два детских отделения. Наши маленькие прихожане с удовольствием посещают болящих деток, сдруживаются и играют с ними, в то время, как взрослым очень тяжело там находится — почти все считают детские отделения самыми страшными и предпочитают посетить тюрьму, наркоманов или алкоголиков. Сестры милосердия, говоря о детях, не могут сдержать слезы: «я прихожу — а они все бегут ко мне наперегонки и кричат: мама, мама пришла!». Для многих из этих ребят наши прихожанки стали крестными матерями, были случаи усыновления.

Кто-то задумывается о Боге и смысле жизни, лишь оказавшись в больнице, крестится в нашем храме (баптистерий позволяет совершить Таинство полным погружением), впервые исповедуется и причащается. У сестры Любови — 15 крестных детей, среди которых есть даже бывшие католики. Сестры знают пациентов «своих» отделений поименно и заботятся о них так, как часто не заботятся кровные родственники…

Подъезжает приходской микроавтобус, мы начинаем разгружать ящики с подарками и переносить их в холл больницы. Возле проходной висит табличка: «Довготермінове перебування в лікарні шкодить вашому здоров’ю» («Долгосрочное пребывание в больнице вредит вашему здоровью»). Унылые белые стены, зарешеченные окна. Мы поднимаемся по лестнице. У входа в само отделение еще одна проходная. Нас пересчитывают, и двери тихо закрываются за спиной. Я вдруг замечаю, что все внутренние двери без ручек — медперсонал и наши сестры милосердия носят с собой специальные отмычки — «гранки». Мне становится немного не по себе… Очевидно, подобные помыслы появились не только у меня, потому что батюшка посмотрел на наши серьезные лица и громко провозгласил:

— Ну что, споем, что ли, песню про американского хлопца Тоби?

Мы в недоумении переглядываемся. О. Виктор наслаждается нашим удивлением и подсказывает:

— Guten evening, Toby…

До нас наконец доходит каламбур неутомимого батюшки, уныние бесследно исчезает и мы громогласно подхватываем:

— Добрий вечір тобі, пане господарю, радуйся! Ой, радуйся земле — Син Божий народився…

Из палат начинают выглядывать бледные, измученные люди. Когда мы пропели последний куплет «а на цьому слові бувайте здорові… Радуйся! Ой, радуйся, земле — Син Божий народився!!!» вокруг нас собралось все отделение.

— Пришел приказ сверху — чтобы вы все выздоровели ! С Рождеством Христовым, братцы!

Батюшка запевает тропарь Рождества, мы все поем и раздаем подарки — каждому кулек фруктов и коробка конфет. Получив подарки, почти никто не уходит, стоят и слушают так напряженно и внимательно, как будто от этих слов зависит их жизнь... Кто-то подбегает к батюшке, берет благословение со слезами: «благословите, чтобы я выздоровел»… Со всех сторон его дергают за рясу, что-то спрашивают. Кто—то восклицает: «Христос воскресе!», кто-то достает из-под рубашки крест и доверительно показывает всем — а я тоже крещеный!

Мы идем к тем, кто не смог выйти из палаты — они лежат и только слабо улыбаются, когда на тумбе возле кровати оказываются подарки. Среди пациентов больницы много бездомных, таких, от которых отказались родственники. Их никогда никто не посещает. Трудно передать их радость от того, что они нужны кому-то, что их не забыли. Все — и верующие, и неверующие, очень рады нам. Даже заявивший гордо «а я — кардинал», немного покапризничав, принимает подарок и только одна старушка выгнала нас из своей палаты, прокричав что-то очень агрессивно про советскую власть, мол, о. Виктора еще тогда расстрелять надо было… Кстати, будущий батюшка впервые посетил Кирилловскую церковь уже после перестройки, а до этого вообще был неверующий. К вере пришел через беседы с о. Федором, который и крестил раба Божьего Виктора, стал его духовным отцом, благословил пономарить, а со временем и принять священство.

Спустя несколько часов мы вышли из последнего отделения. За это короткое время я наконец поняла многократно пропущенную через уши, а не через сердце, притчу Спасителя о милосердном самарянине, которой он ответил на фарисейский вопрос «кто мой ближний?». Ближний — любой человек, который здесь и сейчас нуждается в помощи. Я впервые увидела эту больницу изнутри. Изнутри все гораздо страшнее, чем снаружи и привыкнуть к этому невозможно… но если мы на самом деле ученики Христа, мы не должны избегать трудностей и бояться боли — эти несчастные люди нуждаются в нашей помощи, а значит, мы должны сойти к ним во ад, разделить их страдания, и помочь им подняться.

Фото автора