Многодетная живопись
Татьяны Чувашевой

[1]  [2] 

Эту женщину многие знают по ее картинам: за последний год у нее было восемь персональных выставок в крупнейших столичных галереях. Можно много говорить о ее живописных полотнах, но мы хотим рассказать о «полотнах» другого рода: Татьяна Чувашева — многодетная мама. И она знает о героях своих картин нечто такое, что заставляет нас говорить с ней не только как с художницей.

Многодетная семья в сегодняшней России — для многих, увы, нонсенс. Поэтому немудрено, что в общественном сознании представление о многодетности превратилось в миф. Вернее — два.

Миф первый, отрицательный. Многодетность — это порок. Многодетные родители, как правило, — социально безответственные, распущенные люди, плодящие нищету. Их образ жизни, быт, наконец, число детей — тому подтверждение. Они не могут обеспечить даже элементарный социальный минимум своей семье, но все равно рожают. Миф второй, положительный. Многодетность — «подвиг самоотречения» родителей. Но к этому определению «доброжелатели» всегда добавляют: «подвиг», ведущий к деградации. Мол, не может не опуститься женщина, годами стоящая у плиты.

Чтобы понять, насколько эти мифы далеки от реальности, нужно снова и снова рассказывать о многодетных семьях — больших, счастливых, творческих.

Портрет многодетной мамы

С Татьяной Чувашевой, молодой матерью четверых детей, мы договорились встретиться у метро. Выходя на улицу, я глазами искала укутанную в платки женщину, с тоскливым лицом и в длинной юбке. У меня тоже есть стереотипы: ну не наманикюренная же дамочка с обложки глянцевого журнала выйдет меня встречать. Я почему-то была уверена, что многодетных видать за версту. Но ошиблась: Татьяна, в короткой курточке и джинсах, уже меня ждала. Она приветливо улыбнулась, сняла капюшон, и я сразу узнала ее круглое румяное лицо, длинную русую косу.

Всю дорогу до дома она весело щебетала. Я чувствовала, что так она не только готовит меня к встрече с детьми, но и инстинктивно пытается их уберечь от пытливых журналистских глаз. «Петя у нас на контакт не идет. Миша школьник. Маше два с половиной. Леночке уже десять месяцев. Встает. Квартира съемная, — объясняет она. — Мне не очень хотелось бы говорить об этом. Все очень сложно, и перспектив улучшить жилищные условия у нас немного... Конечно, это не то, о чем я мечтаю для своих детей... Кстати, звонок не работает, нам так удобнее, чтоб детей никто случайно не разбудил...»

Властелин мира. Холст, масло. 2004-2005 гг.

Мы колотим кулаком по мягкой дерматиновой обивке. Дверь распахивается, и передо мной оказываются четыре пары любопытных детских глаз. Они с интересом рассматривают незнакомую тетю и без всякой паузы берут меня в оборот, начинают рассказывать, что на даче у них две комнаты: одна спальная, другая игрушечная, что поедут туда, когда выпадет снег. Старшие поправляют маленькую Машу: когда снег сойдет.

Еще рассказывают, что любят пить чай с молоком — это такой детский кофе. Тут же тащат свои игрушки, фотографии…

Чувство дома

Как создать уют в доме, когда дом — не твой и твое нехитрое богатство — это четверо детей, жена, ты сам и книги?! Обстановка съемной квартиры хозяйская, осталась еще с тех, кооперативных времен: шифоньер, забитый чужими вещами, кровати и кроватки, коробки, красный ковер на стене, как модно было в советских семьях с достатком. И все равно уютно. Дети, перебивая друг друга, комментируют фотографии, рассказывая о важных событиях своей жизни. «Вот костюм лейб-гвардии гусарского полка», — не без гордости говорит пятилетний Петя, протягивая мне красный китель.

В этом костюме все настоящее. И каракуль, которым оторочен воротник, и пуговицы, за которыми специально ездили, и чикчиры, и кивер, и султан из перьев. Мама сшила.

На Рождество они ставят елку. До потолка. Только живую, настоящую, душистую, с колючими иголками. И еще ставят спектакли, каждый год разные. Декорации из картона смастерил папа Андрей, вместе слепили из теста кукол, придумали сказку про гномов, которые отправились за Вифлеемской звездой. Было весело. В их семье никто не отменял Деда Мороза. Он присылает детям поздравительные открытки и просит забрать рождественские подарки на почте. И это тоже событие. Такое же важное, как Благовещенье, когда папа приносит в огромной золоченой клетке целую стаю разноперых птиц. Всю эту чирикающую братию дети вместе с отцом Леонидом (Калининым) после службы отпускают на волю. Однажды, когда Мишка, а вместе с ним и остальные дети болели ветрянкой и все, разукрашенные зеленкой, сидели дома, птиц выпускали в форточку. А еще Пасха. Они расписывают диковинными узорами яйца, пекут куличи и чуть не всю неделю ездят в Андроников монастырь звонить в колокола. Звонница открыта для всех, и потрезвонить могут даже малыши. Для Татьяны и ее мужа Андрея в этих семейных торжествах первостепенно ощущение всеобщего праздника, которое, в свою очередь, рождает такое необходимое семье чувство дома.

Вера из любопытства

Шепот моря. Холст, масло. 2003-2004 гг.

Недавно они отметили десятилетие совместной жизни. Андрей и Татьяна поженились еще в институте. Они одноклассники и однокурсники: вместе учились в Московской средней художественной школе им. Сурикова (МСХШ), потом в Суриковском институте, где как-то незаметно окрепло их взаимное чувство. Неожиданно для всех однокурсников они венчались. В Спасо-Андрониковом монастыре.

— Монастырь стоит прямо рядом с общежитием, через дорогу, — говорит Андрей. — Мы поняли, почувствовали, что нужно венчаться.

Одна из Татьяниных подруг рассказывает, как однажды, работая на пленере в Андрониковом монастыре, решила зайти в храм погреться. Входит и видит толпу людей, среди которых замечает два знакомых лица.

— О, Андрей, Таня, а что здесь происходит?

— Венчание, — с улыбкой отвечают они.

— Как интересно. А кто венчается?

— Мы.

Андрей и Таня выросли в атеистических семьях, и оба пришли к вере, скорее, из любопытства. Или пытливости. «Понимаете, занимаясь искусством, нельзя обойти стороной христианство, — рассказывает Андрей. — Когда на экзамене по древнерусскому искусству тебе показывают икону и просят объяснить ее сюжет, а ты не знаешь, кто такой Авраам и не подозреваешь, как зовут его жену, становится неловко. Рядом с МСХШ стоит храм Иоанна Воина, который не закрывался даже во времена советской власти. Мы много рисовали его, там и практику проходили. Бывало замерзнешь, зайдешь отдохнуть, но больше — из любопытства. На последнем курсе школы Татьяна там крестилась. А потом в институте лекции по истории искусств читал ныне покойный Николай Николаевич Третьяков. Он был человеком религиозным и много говорил о Боге.

Честно говоря, поначалу мы посмеивались над ним, а на занятиях откровенно спали».

Птичка. Холст, масло

Однако то, что посеял в их сердцах Третьяков, потом выросло в настоящую веру. Не случайно они вспоминают именно этого человека.

«Жизнь духовная — очень личное дело. Мое и моего священника, — как-то даже строго говорит Андрей. — Не хочется это обсуждать, не хочу, чтобы кто-нибудь подсматривал за моей жизнью в замочную скважину. Это удел желтой прессы. Мы такие же сомневающиеся, нам так же как и многим, тяжело и одновременно радостно быть православными. Мы не хотим разливать елей и сыпать сахар, не хотим говорить о том, как все чудесно, или, наоборот, как тяжело… мы просто счастливы».

Им повезло со священником. Их духовник — отец Леонид Калинин — тоже художник по образованию. Это совпадение интересов, возможно, и обусловило столь необходимое взаимопонимание между батюшкой и его духовными чадами.

«Когда я прихожу к священнику, я ему не о том, что у меня сантехника течет, рассказываю. Ходишь в церковь, хочешь быть православным, вникаешь, стараешься понять. Батюшка хорошо мозги вправляет, зная нашу ситуацию, — поясняет Андрей. — Он сводит евангельскую притчу о зарытом таланте к одному слову, говорит просто: «Работайте».

[1]  [2]