Остров Божественной любви

Джорданвилльские зарисовки

[1]  [2]  [3]  [4] 

Дорога от монастыря до кладбища

Воистину, православные монастыри — это острова Божественной любви. Отцы-первоустроители Джорданвилля архимандрит Пантелеймон и архимандрит Иосиф в далеком 1928 году возлюбили сие место, тогда еще почти пустынное, и их любовь передалась тем, кто Христа ради подвизался в Джорданвилле после них. Веяние этой любви чувствуется и сегодня...

Бывают монастырские храмы, похожие на крепости, бывают храмы будто терема, а наш джорданвилльский Свято-Троицкий собор похож на корабль. Изящно вытянутые маковки напоминают корабельные мачты, высокое крыльцо и крутая лестница — словно трап. Так и кажется: сейчас войдут прихожане-мореплаватели — и двинется в путь корабль, оторвется храм от этой грешной земли и поплывет в пресветлые выси.

Но нет, стоит храм недвижим. Да и слава Богу, ведь стоит-то он на американской земле. Пусть же твердо, как крепость Православия, стоит наш храм, пусть мятущиеся души обретают за его стенами покой во Христе, дабы не храм, а души человеческие возносились ввысь, к духовному небу.

Джорданвилль — это, бесспорно, чудо и благословение Божие для американской земли. В чем же состоит это чудо? Да хотя бы в том, что многие десятки людей обрели здесь Россию и прикоснулись к тайне Святой Руси, осознали себя русскими православными христианами. Если вы, прилетев в Америку, сразу же из аэропорта отправитесь в Джорданвилль, а приехав туда, хотя бы неделю проживете в нем безвыездно, то у вас сложится впечатление, что вы находитесь не в Америке, а по-прежнему в России. И притом не в современной России, а в старой, дореволюционной матушке-России...

Давайте прогуляемся по монастырю. Самый излюбленный маршрут насельников — дорога от монастыря до кладбища. И это глубоко символично, ведь вся наша жизнь не что иное, как путь к кладбищу: кто бы мы ни были, где бы мы ни скитались, все равно земное странствие нашего тела окончится кладбищем. Как будто бы мрачные слова. Но наше монастырское кладбище не производит на душу подавляющего впечатления.

Выходим из монастыря. Нас провожает архангел Михаил. Это одна из последних фресок архимандрита Киприана, основателя джорданвилльской иконописной школы. На фреске изображено чудо архангела Михаила в Хонех. Фреска расположена на углу крайнего монастырского здания. Под этой фреской хорошо бы смотрелась подпись: «С добром к нам идешь — ангела тебе навстречу. На благое дело исходишь — ангела тебе в дорогу».

Архангел стоит как страж монастыря, стоит как живой. Я это остро почувствовал, когда однажды батюшка отец Киприан, прогуливавшийся около монастыря, сказал мне: «Смотри, вон стоит ангел». Я даже как-то опешил. Огляделся — никого не вижу. А батюшка говорит: «Ангел — он хотя и невидим, но реален». Долго я думал над этими словами, и как-то меня осенило: да ведь батюшка на фреску архангела Михаила мне тогда указывал, он для него был как бы живым, реальным, а я-то не догадался...

Идем дальше. Оставляем позади уютно устроившееся среди зелени семинарское общежитие. Дорога берет в гору. По обочинам дороги — елочки, за ними начинаются монастырские поля. А вон там, слева, за деревьями, виднеется пасека.

Пасечник отец Иннокентий

Много людей прошло через эту монастырскую пасеку, но мы поговорим об одном из них — о пасечнике иеродиаконе Иннокентии (Петрове).

Отец Иннокентий родился в России. С юности он отличался молитвенностью. В годы российского лихолетья он был белым казаком. Перед каждым боем будущий отец Иннокентий всегда усердно молился и часто крестился. Друзья над ним подшучивали: что, мол, ты все молишься да молишься. Но Господь за это сохранил его жизнь, в то время как большинство друзей погибло. Отступая с белой армией, отец Иннокентий попал в Китай, а оттуда выехал в Австралию, где, живя со своей семьей, стал довольно состоятельным человеком. Но богатство не могло удержать его благочестивую душу, стремящуюся служить Богу.

Во второй половине своей жизни отец Иннокентий решил оставить суетный мир и уйти в монастырь. В монастыре отец Иннокентий, помимо диаконского служения, нес послушание пасечника и кадиловозжигателя: заправлял и возжигал лампады и свечи перед богослужением. На пасеке отец Иннокентий работал без защитной сетки, пчел не боялся, и они его не кусали. Он часто говорил, что пчелы ему как детки. Когда отец Иннокентий приходил петь на клирос, то, бывало, у него на рясе замечали пчелу. Тогда он аккуратно брал ее и стряхивал к себе в карман, а потом относил на пасеку. А однажды был такой случай. В пасхальные дни пошла братия крестным ходом вокруг собора. Неожиданно налетело много пчел, и все они набросились на цветы, украшавшие архиерейские дикирий и трикирий. Иподиаконы перепугались и скорее отдали дикирий и трикирий отцу Иннокентию. Тот же нисколько не испугался, а даже обрадовался и важно шествовал с крестным ходом, держа дикирий и трикирий, облепленные пчелами.

При отце Иннокентии в монастыре всегда было изобилие меда, и он щедро его раздавал на благословение от обители, а люди в благодарность за это делали пожертвования. Отцу Иннокентию приходили заказы на мед со всех концов мира: из Аргентины, из Австралии, из других стран. Хотя мед везде есть, но люди хотели получить его именно от отца Иннокентия, как благословение. Чувствовалось, что мед этот добыт с молитвою. А молитвенник отец Иннокентий был изрядный. Молитвенное состояние было естественным его состоянием. Работу на пасеке отец Иннокентий совершал чинно, размеренно, непременно с молитвой. Его трудовое послушание действительно было как бы продолжением богослужения.

Сколько спал отец Иннокентий — трудно сказать определенно. Утром он вставал раньше других, чтобы возжигать лампады в храме. Придя в келью после повечерия, отец Иннокентий начинал вычитывать свое келейное правило. А потом уходил в молитву и мог так еще долго стоять — в сосредоточенном молитвенном внимании перед своим иконным углом. По ночам в его келье часто видели горящий свет. Говорят, что иногда он простаивал так до утра, когда ему вновь нужно было идти в храм возжигать лампады к полунощнице, начинающейся в Джорданвилле в пять часов утра.

Отец Иннокентий сильно постился, был аскетически худощав. Но свой пост он скрывал. Вообще, вел себя скромно и смиренно. Если на него кто-нибудь обижался, то он старался первым попросить прощения, сопровождая его земным поклоном, хотя бы и не был виноват. Отличался отец Иннокентий великим любвеобилием: кто бы к нему ни обратился за помощью, он старался помочь. Ему писали благодарственные письма со всего мира, присылали пожертвования, которые он, в свою очередь, рассылал нуждающимся. Но не всякие деньги он принимал. Один раз ему в монастырь одна австралийская фирма прислала чек на 10 000 долларов как плату за какие-то услуги, оказанные отцом Иннокентием еще в миру. Но он наотрез отказался получать эти деньги и настоял на том, чтобы чек был отправлен по обратному адресу.

Еще до прославления новомучеников и исповедников российских в 1981 году отец Иннокентий являлся большим почитателем царя-мученика Николая II и его августейшей семьи. В семинарском общежитии висел портрет царской семьи, и отец Иннокентий ежедневно утром приходил к нему, прикладывался и потом уже шел на послушание.

В конце жизни отец Иннокентий по состоянию здоровья вынужден был оставить послушание на пасеке и уйти на покой, но он всегда интересовался, как поживают его детки-пчелы. Вскоре у него обнаружили рак. Один раз несколько насельников монастыря поехали его проведать в больнице. Приезжают, а отец Иннокентий находится в бессознательном состоянии. Они стали обсуждать, как акафист почитать о здравии болящего. Один брат и говорит: «А зачем вообще что-то читать, ведь он все равно ничего не понимает». Тут, к удивлению всех присутствующих, отец Иннокентий открыл глаза и, повернувшись к говорившему брату, четко произнес: «Сам ты ничего не понимаешь».

Отец Иннокентий скончался 25 сентября (ст. ст.) 1983 года.

Левушка

Ну вот, заглянули на пасеку, а теперь пойдем дальше. Дорога становится еще круче, но недалека она, вон уже на взгорье виднеется монастырское кладбище... А кто это там идет нам навстречу? Левушка! Вот так радость. Что это он там несет? Большое пластиковое ведро с водой.

— Здравствуй, Лева. Куда ты ведро несешь?

— Надо цветы полить внизу, около семинарии.

— Так зачем же ты воду с кладбища несешь (на кладбище есть большие бочки, в которые собирается дождевая вода), ведь ведро-то тяжелое, а тебе его придется вниз с горы тащить. Набрал бы воды у семинарии да и поливал бы цветы.

Левушка заговорщически смеется и говорит:

— Нет, та вода не годится.

Вот и пойми его: то ли дурачок, то ли... Невольно вспоминаются примеры из патериков, когда монахи камни с места на место перетаскивали ради умерщвления плоти.

Джорданвилльский Левушка... Кто же его не знает! Без него и Джорданвилль не Джорданвилль, он ведь один из старейших насельников, наравне с владыкой Лавром и архимандритом Флором. Все они знакомы еще по Ладомировскому монастырю на Карпатах, братство которого в 1946 году приехало в Джорданвилль и соединилось с немногочисленной братией Свято-Троицкой монашеской общины в Джорданвилле.

Лев Павлинец называет себя москвичом, хотя родители вывезли его из России в 1919 году, когда ему был всего лишь год от рождения. Было это вскоре после революции, а сейчас Левушке уже восемьдесят лет. Когда он жил с родителями в Сербии, то был обласкан многими видными иерархами того времени. Патриарх Сербский Варнава возил его в своей машине, на коленях. Митрополит Антоний (Храповицкий) называл его шутливо и ласково Павлинчик. Митрополит Евлогий угощал конфетами. Всех их Левушка хорошо помнит, как помнит он и святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского. Для него он не только святитель, но еще и современник.

— А, это тот иеромонах, который в сербской семинарии преподавал, — говорит Левушка про владыку Иоанна (Максимовича), хотя и говорит с уважением.

— Лева, а что ты про него помнишь?

— Помню, он говорил, что бедных нельзя обижать.

— А ты что, обижал?

— Да нет. Там был такой нищий, по имени Божа, с кривой шеей. Сидел у Марковской церкви. Это про него Максимович говорил.

Если у Левушки подходящее настроение, то он может изобразить, как служил тот или иной иерарх, подражая им тембром голоса и манерой служить.

Левушкины родители были благородного сословия, в семье он получил начатки хорошего образования, но когда ему было около десяти лет, он переболел тяжелой болезнью. По милости Божией выжил, но так и остался на всю жизнь — Левушкой.

В Джорданвилле его нетрудно отличить от прочих насельников и семинаристов. Огромные, не по размеру, сапоги или ботинки (часто желтые), пиджак в клеточку, два или три галстука на шее, на голове женская шляпа (бывает и мужская) и непременный посох — вот облачение Левушки. Да, конечно, нужно упомянуть про большие кресты, которые он носит под рубашкой или поверх нее, причем иногда сразу несколько. Летом он еще любит нарвать огромный букет цветов или наломать веток сирени и засунуть их себе за полы пиджака, так что становится похож на живое дерево.

Несмотря на свой почтенный возраст, Левушка бодр, несет нелегкие трудовые послушания на поварне, да и вообще выглядит хорошо. На его примере наглядно видно, что монастырская жизнь укрепляет и обновляет не только душу, но и тело. С Левушкой дружат все в монастыре, особенно молодые семинаристы. Он с ними на равных. Один брат точно сказал про Левушку: «Слава Богу, что у нас есть хотя бы один такой человек, которого никто не боится». И действительно, с Левушкой общаться легко.

Излюбленные темы для разговоров Левушки: про женитьбу, про то, как на кладбище выглядит какая-нибудь могилка, про то, что умер друг Полкан (собака), часто интересуется у людей, не карпатороссы ли они, и так далее. Ну, в общем, дурачок дурачком. Это если судить внешне. А если приглядеться повнимательнее?

— Левушка, а Левушка, что самое главное в жизни?

— Вера. Православная вера, — отвечает твердо, уверенно.

— А неправославные спасутся?

— Не знаю.

— А как спасаться?

— Мячиком. Мячик катится по дороге и прикатится прямо в Царствие Небесное.

Произнося последние слова, Левушка добро улыбается. Глаза его, светло-прозрачные, в эту минуту кажутся мне темно-карими, глубокими. Взгляд пронзает душу. Но это только на мгновение. А потом опять — карпатороссы, женитьба, Полкан, кладбище...

Да, кстати, о кладбище. Вот и оно: раскинулось на две стороны дороги. Распрощавшись с Левушкой, войдем в наш джорданвилльский некрополь.

Под сенью кладбищенских крестов

Первоначально кладбище устроили слева от дороги, но теперь там уже почти никого не хоронят. Основная часть кладбища — справа от дороги — широко раскинулась на зеленом холме. Проходим под аркой ворот, и сразу внимание приковывается к белому, в новгородском стиле храму с куполами, напоминающими шлемы древнерусских богатырей, покрытыми блестящим нержавеющим металлом. А вокруг, по всему простору кладбища, — кресты, кресты без числа. Разнообразный вид крестов наводит на мысль, что и те, над чьими могилами они стоят, тоже были разными людьми.

Почти все кресты высокие — в человеческий рост и выше. Большинство восьмиконечные деревянные, крашенные белой краской. Очень много массивных каменных крестов, есть часовенки, надгробные памятники, изображающие ангелов, есть кресты из бетона, покрытые мозаикой. На одном из таких крестов мозаичная надпись: «Господи, Иисусе Христе, спаси святую Русь». К этим словам нечего добавить: это как бы памятник всей белой церковной эмиграции, это их боль, их думы, их борьба. Крест сей стоит на могиле Евгения Евлампиевича Алферьева, декана джорданвилльской духовной семинарии, автора книги «Император Николай II как человек сильной воли» и составителя книги «Письма царственных мучеников из заточения».

Надписи на прочих надмогильных крестах гласят, что здесь погребены белые воины, профессора, представители искусства и науки, простые русские крестьяне и, конечно же, духовенство. Да упокоит души их Господь в селениях праведных...

Около самого храма могила человека, которого знало и любило все церковное русское зарубежье, — могила убиенного брата Иосифа Муньоса, хранителя Иверской мироточивой иконы. Еще свежа его могила, еще свежа рана в наших сердцах. Подходим к могиле: горит алая лампада-свеча, колышутся четки, повешенные чьей-то рукой на крест. Губы шепчут слова, обращенные к брату Иосифу, сердце верит в его праведность. «Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего Иосифа и по его святым молитвам помилуй нас, грешных».

А рядом с его могилой покоятся честные останки приснопамятного Ивана Михайловича Андреевского, преподавателя нашей семинарии, писателя и церковного деятеля, труды которого так ценил иеромонах Серафим (Роуз). Иван Михайлович близко знал многих прославленных ныне новомучеников и исповедников российских, о коих и оставил свои драгоценные свидетельства и воспоминания.

В следующем ряду могила историка Николая Дмитриевича Тальберга, еще чуть дальше — протопресвитера отца Михаила Помазанского; это все преподаватели Свято-Троицкой семинарии, представители джорданвилльского направления церковно-богословской мысли, душой коего являлся архиепископ Аверкий (Таушев).

Среди прочих могил внимание привлекает могила, над которой возвышается крест необычной формы. Подойдем к ней. Вот она: красивые, но скромные цветы и небольшой каменный крест, напоминающий монашеский параманный крест, который возлагают на новопостриженного инока. Это могила монаха Исаакия (Шоттера).

Жизненный путь отца Исаакия необычен. Родился он в США в 1942 году, воспитывался и получил прекрасное образование в Европе. Красавец, статен собой. Блестящая карьера военного. Что ждало его дальше? Путь в высшие круги западного общества? Семейное счастье? Богатство?

Нет, не мирское, а небесное духовное богатство приготовил Христос для будущего монаха Исаакия. Это богатство ожидало его в лоне святой Православной Церкви, куда он и пришел после долгих и мучительных поисков. Крещение отец Исаакий принял в Европе, там же поступил в православный монастырь, потом жил на Афоне, затем Господь привел его в Джорданвилль, где и был он пострижен с именем преподобного Исаакия Оптинского в 1990 году. Выучил русский, преподавал на нем в джорданвилльской семинарии древнегреческий язык. Казалось, все только начиналось в этой его новой жизни... Но в 1996 году отец Исаакий скончался от рака.

Узнав о приближении кончины, он стал с великим тщанием изучать писания святых отцов о смерти и загробной жизни. Как-то он сказал, что раньше из-за текущих забот не было времени жить по-монашески сосредоточенно, а теперь Господь отсек все временные попечения, оставив ему лишь попечение о вечном. И все-таки предсмертное томление было велико. Отец Исаакий даже просил благословение у духовника на смерть. Духовник ответил, что Господь Сам знает, когда его призвать, и сначала нужно сдать все свои послушания. Отец Исаакий все сдал, причем все дела, которые он вел, были в образцовом порядке. И скончался. Умирал в монастыре, а не в больнице. Смерть была безболезненной, что само по себе, учитывая его заболевание, явилось явной милостью Божией. Память его 28 августа (10 сентября).

Вы спросите: но что же особенного было в жизни отца Исаакия? Отвечу: вся семья отца Исаакия, ранее совершенно далекая от Православия, пришла в лоно святой Церкви. Сестра и племянница покрестились еще при его жизни, мать приняла святое крещение на восемнадцатый день по его кончине. На свежую могилу своего сына-инока она пришла в белом крещальном одеянии.

Это ли не свидетельство праведности и богоугодности жизненного пути монаха Исаакия? К его могиле часто приходят люди. Особенно почитает его англоязычная братия Джорданвилльского монастыря. Да это и понятно: общность жизненного пути, ведь про каждого новообращенного американца можно написать поучительную повесть. Это будет повесть о том, как человек искал истину и нашел ее.

А вот другая документальная повесть — о русском человеке, хранившем истину и сохранившем верность ей до смерти. Подойдем к его могиле. Она скромно прячется в тени деревьев, в самом углу кладбища. Это могила «диакона Григорича». Жизненный подвиг его был сокровенным, неведомым «настоящим советским людям», зато известным Богу.

Родился Василий Григорьевич Шипилов в 1928 году на Алтае и тридцать восемь лет, с 1949 до 1987 года, провел в советских лагерях за исповедание православной веры. В списках «узников совести» он значился как дьякон Василий. Освободили его с началом «перестройки» благодаря просьбам с Запада. Только оказался он не дьяконом, а простым православным мирянином. А дьяконом его в тюрьме прозвали за то, что он переписал от руки Новый Завет. По тем временам это было подвигом, ведь Священное Писание даже на воле было небезопасно иметь, а что уж про тюрьму говорить. Новый Завет у него, конечно, отобрали, а вот тюремный срок прибавили.

С 1988 года Григорич (так он представлялся при знакомстве) поселился в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле. Привезли его сюда добрые люди уже исстрадавшегося, изломанного, искалеченного физически. Он все не мог поверить, что находится на свободе, а не в тюрьме улучшенного режима. Постепенно он оттаял, стал улыбаться, общаться с насельниками обители. Но если внешне он выглядел измученным, то внутренне он был духовно собран, целеустремлен ко спасению. Когда ему показывали достижения западной цивилизации, он говорил, что ему этого ничего не нужно, он хочет лишь спасти свою душу. Молитвенный подвиг его был вышеестественным: иногда братья, ухаживавшие за ним, войдя в келью, находили его стоявшим с молитвословом у красного угла, а Василий не замечал, что кто-то вошел, настолько он был углублен в молитву. Молитвенный навык привился Василию за долгие годы лагерной жизни: на его коленях образовались мозоли от молитвенного стояния. Скончался раб Божий Василий 3 (16) августа 1993 года.

Однако пора возвращаться в монастырь. Но все-таки хорошо, что мы начали знакомство с Джорданвиллем с монастырского кладбища. Ведь память смертная есть главнейшее делание всякого православного инока. Осененные неотмирным светом кладбищенских крестов, продолжим наш путь. Итак — в монастырь.

[1]  [2]  [3]  [4]