Православная Церковь на Украине в годы немецкой оккупации (1941–1944)

[1]  [2]  [3]  [4] 

После визита в рейхскомиссариат митрополит Алексий, отвечая протестовавшим епископам, назвал «акт примирения» пробным шаром, запущенным для выявления отношения духовенства Автономной Церкви к примирению с автокефалистами, и заявил, что негативная реакция его вполне удовлетворяет и он отказывается от дальнейших шагов к объединению. На исходе 1942 г. отношение немецких властей к двум церковным группировкам на Украине заметно изменилось. Общая стратегическая линия — поддерживать всяческие разделения на оккупированных землях — оставалась, конечно, неизменной, но прежняя ориентация на поддержку по преимуществу автокефалистов уступила место вначале сбалансированной тактике, а потом и более благосклонному отношению к Автономной Церкви. Причина перемены крылась в том, что автокефалисты были тесно связаны с украинским политическим национализмом, и из немецких сотрудников в начале оккупации постепенно превращались в силу оппозиционную. Со временем украинские националисты начали вооруженную партизанскую борьбу, которую они вели одновременно и против оккупантов и против красных партизан. С украинским националистическим партизанским движением поддерживали контакт автокефальные епископы Мстислав (Скрипник) и Платон (Артемюк). Им, несомненно, сочувствовал и администратор Поликарп Сикорский. Автономная же церковь, объединившая людей искренней и глубокой религиозности, от начала и до конца оккупации старалась держаться как можно более аполитично. Потому немецкие власти, в начале войны поощрявшие тогда еще германофильский украинский национализм автокефалистов (когда автокефалистский центр направил в Днепропетровск епископом Геннадия Шеприковича, гебитскомиссар на площади перед толпой народа вручал ему епископский жезл, а потом распорядился изгнать из сохранившейся в городе церкви общину Автономной Церкви, и передал ее Геннадию), со временем стали считать более приемлемой аполитичную лояльность автономного церковного центра.

Среди жертв террористических актов партизан-националистов, связанных с автокефалистскими кругами, были и священнослужители Автономной Церкви, в которых самочинники видели москвофилов — хранителей ненавистной им старой Российской империи. 7 мая 1943 г. Украинскими партизанами-бандеровцами был убит глава Автономной Церкви митрополит Алексий (Громадский). Участник погребения убитого архипастыря архимандрит Клавдиан (Моденов) писал впоследствии о совершенно злодействе:

«По поводу убийство митрополита Алексия должен сказать вам следующее: когда я приехал в Кременец впервые, Владыка меня очень тепло принял и приютил у себя в своих покоях, а в течение трех дней приглашал к себе обедать и ужинать, и приходилось мне с ним беседовать часа по два-три, и он один раз говорил: «Отец архимандрит, голубчик, меня убьют украинские самостийники». И как я ни старался отвлечь его от этих мыслей, он оставался непреклонным в своем убеждении. А такое убеждение сложилось у него на том основании, что когда-то, когда они были под Польшей (до 1939 г.). Владыка был единомышлен с ними (т. е. националистами), а потом отошел от них, поэтому и ждал с их стороны мести. На Пасху, в конце недели, он приехал в Лавру и намерен был там пробыть несколько дней, но вскоре ему из Кременца позвонили и сказали, что его вызывает к себе рейхскомиссар в Луцк (тут неточность: рейхскомиссар Кох находился постоянно в Ровно; в Луцке же, как и в Кременце, мог быть только гебитскомиссар — В.Ц.) и он вынужден был немедленно выехать из Лавры. Епископ Иаков (Заика), тогда архимандрит и ризничий, лично мне говорил, что Владыка, уезжая из Лавры, поклонился всем лаврским святыням и неоднократно говорил ему: «Прощайте, отец архимандрит». Когда же он возвратился R Кременец, то ему на второй день гебитскомиссар прислал утром свою автомашину и своего шофера, и он часов в 9 утра выехал в сопровождении секретаря протоиерея Феодора Юркевича и переводчика Марка Жихарева. Гебитскомиссар не один раз почему-то по телефону справлялся: «Что, митрополит въехал или нет?» — Между прочим. Митрополит говорил, что ехать им надо не через Смыгу, а другим путем, так как в лесу близ Смыги орудуют бандеровцы и там может произойти неприятность, но шофер отклонил это, говоря:

«Я много раз этим путем ездил и никаких бандитов никогда там не встречал». И они поехали через Смыгу. Через час или два после отъезда Митрополита в Кременец по телефону сообщили, что Митрополит и его спутники близ Смыги в лесу убиты. Подробностей всех я, конечно, теперь уже не помню, но говорили, что Митрополит лежал на обочине дороги и в нем было обнаружено шестъ огнестрельных пуль крупнокалиберного оружия. И каждая из них для него была смертельной. Из вещей при нем не оказалось белого клобука и сапог. Погребение митрополита Алексия совершалось в монастырском храме Богоявленского монастыря города Кременца. Отпевали его епископ Феодор (Рафалъский), тогда епископ Острожский, и епископ Никодим (Максименко), который был духовником Митрополита, поэтому и разрешительную молитву над покойником читал он. При погребении было много духовенства, в том числе и пишущий эти строки» (См. Феодосий (Процюк), архиепископ, лит. изд., т. 4. С. 701–703).

В народе распространилась тогда молва, что в убийстве замешаны Поликарп (Сикорский) и Мстислав (Скрипник), которые таким образом отомстили митрополиту Алексию за отход от Почаевского соглашения. Чтобы снять с репутации предводителей раскола кровавое клеймо убийц, в автокефальных кругах возникла версия о том, что митрополит Алексий явился случайной жертвой партизан-самостийников. Будто бы засада вблизи села Смыги на пути из Кременца в Луцк устроены была бандеровцами для покушения на гебитскомиссара, который будто бы должен был проехать здесь, направляясь в Луцк. Автомобиль, в котором ехал архипастырь, партизаны приняли за машину гебитскомиссара и о трагической ошибке узнали только когда подошли к двум обстрелянным машинам с погибшим митрополитом и его спутниками. Версия крайне неубедительная, и в народе ей не верили. Избрание преемника митрополита Алексия состоялось на Архиерейском соборе в Ковеле 6 июня 1943 г. В избрании участвовало всего 7 епископов. Председательствовал на заседании Ковельского Собора старейший по хиротонии епископ Каменец-Подольский Дамаскин (Малюта). По предложению епископа Ковельского Иова (Креовича) «старшим епископом» — название должности было предложено немецкими властями, — был избран епископ Дамаскин с возведением его в сан архиепископа. Он остался при этом на кафедре в Каменец-Подольском, которую занимал и раньше. А на вдовствующую после гибели митрополита Алексия Кременецкую кафедру Ковельский собор переместил епископа Иова (Креовича): викарный епископ Владимиро-Волынский Мануил (Тарнавский) стал после этого епархиальным архиереем с титулом епископа Владимиро-Волынского и Ковельского. Вскоре после Архиерейского собора в Ковеле епископ Мануил был убит. В августе к нему приходил Мстислав (Скрипник ) и требовал, чтобы беседа была «с глазу на глаз». Разговор продолжался в течение часа. Когда Мстислав ушел, епископ Мануил сказал находившемуся возле него протоиерею Тихону Войне, что Мстислав убеждал его вернуться к автокефалистам. В противном случае угрожал печальными последствиями. Через несколько дней после этого, в конце августа, угроза Мстислава исполнилась.

«Ко мне, — рассказывает протоиерей Тихон Война, — постучал наш новый настоятель о. Тит Яковлевич. На мой вопрос, что ему надобно, он ответил, что пришли посетители. На мое возражение, что уже поздно и что Владыка, вероятно, уже отдыхает, Яковлевич заговорил в успокоительном тоне, что это свои, что не надолго. Я стал отпирать дверь. Как только дверь была открыта, в комнату вошли три или четыре вооруженных человека, которые, направив на меня дула револьверов, спросили, где находится епископ. Я ответил, что он у себя, отдыхает. Они направились через нашу малую комнату, столовую и коридор в квартиру епископа. Один из пришедших оставался со мной. Потом, когда я пошел к Владыке, то увидел, что Владыка сидит на постели и одевается, а над ним стоят пришедшие бандиты с направленными на него револьверами и торопят скорее одеваться. Епископ Мануил, одевшись, стал прощаться с нами. Очевидно, он знал или предчувствовал свою близкую смерть, потому что когда мы обнялись, то он меня так сильно сжал и долго не освобождал, что я понял, что это прощание навсегда. Бандиты провели Владыку снова через нашу квартиру, квартиру Яковлевича и через черный вход спустились к реке Луге. Лодкой переправились на другой берег и ушли в лес» (Там же. С. 719–721).

Бандеровцы не стали скрывать, что именно они убили епископа Мануила. В сентябре 1943 г. они расклеили в разных местах листовки, в которых сообщалось, что по приговору Украинской Повстанческой Армии епископ Мануил, как изменник Отчизны, приговорен к смертной казни через повешение и что приговор приведен ими в исполнение. Так автокефалистская группировка, чьи связи с бандеровским движением были всем очевидны, откровенно демонстрировала свое лицо. Страстная вовлеченность в национал-политические интересы сочеталось у значительной части автокефального духовенства с весьма широким отношением к христианским нравственным идеалам. Продолжая традиции раскольников 20-х гг., автокефалисты ввели у себя белый епископат. Несмотря на то, что епископат автокефалистов был преемственно связан с иерархией Польской автокефальной церкви, благочестивые жители восточных областей Украины легко и сразу опознавали в автокефалистах продолжателей дела обновленцев и липковцев. Они так и назвали их: «новосамосвяты» или «новолипковцы».

Православных людей с традиционным благочестием отталкивало и то, что в автокефальных храмах богослужение совершалось на украинском языке. В этом они шли дальше галицких униатов, которые сохраняли в богослужении церковнославянский язык. В национальном отношении раскольники доходили и до курьезных вещей. Например, автокефальный протоиерей Кендзерявый потребовал вдруг, чтобы Божия Матерь на иконах изображалась непременно в украинском крестьянском платье, и чтобы архангел Михаил на иконе держал в руке не копье, а трезубец.

Всего строже и чище голос Православной Украины в выборе между автономной и автокефальной ориентацией выразили монастыри. И Киевская и Почаевская Лавры, и все другие монастыри, кроме Дерманского, во все время оккупации оставались в юрисдикции Автономной Церкви.

По всей Украине открывались приходы, богослужение возобновляли священники, оставившие его вследствие почти тотального закрытия церквей в 30-е гг., рукополагались новые клирики. Соотношение приходов Автономной и автокефальной церквей при этом распределилось следующим образом: в Киевской епархии в конце 1942 г. было 410 приходов у Автономной церкви и 298 — у автокефалистов. Для сравнения можно привести и такие данные: в 1913 г. в епархии было 1710 приходов, в канун Великой Отечественной войны — 2. Число священников до революции составляло 1435; в 1941 г. — осталось только 3 служащих священника, в конце 1942 г. в юрисдикции Автономной церкви в Киевской епархии состояло 434 священника, у автокефалистов — 455; но уже в начале 1943 г. Автономная Церковь имела более 600 священников, а автокефалисты свои ресурсы в этом отношении исчерпали к концу 1942 г. и практически не смогли уже увеличить число своих священнослужителей. В Полтавской епархии до революции было около 1200 приходов, в начале 1943 г. Автономная церковь имела здесь 140, автокефальная около 100 приходов. В Житомирской епархии летом 1943 г. было 300 приходов Автономной церкви и около 100 автокефальных. В Днепропетровске, где до революции было 27 церквей, а к началу Великой Отечественной войны не оставалось ни одного действующего храма, в 1942 г. Автономная церковь восстановила 10, а по всей епархии — 318 приходов. Архиепископ Днепропетровский Димитрий Маган, который прежде, до войны, знал церковную жизнь Западной Украины, не потрясенной столь свирепыми гонениями, как на Востоке, поражен был религиозным энтузиазмом православных жителей своего кафедрального города. Он рассказывал, что на Богоявление 1943 г. у кафедрального храма собралось около 60 тыс. верующих, чтобы идти крестным ходом на Днепр. «Такую огромную массу людей, — писал он, — я никогда не видел». Немецкая цензура не разрешила в газетной статье о празднике привести верные данные о числе участвовавших в крестном ходе и велела заменить 60 на 20 тыс. (См. Heyer, Friedrich, ibid. s. 208).

1944 г. был годом непрерывных побед русского оружия над войсками агрессора. Осенью 1943 г. была освобождена Восточная Украина. 6 ноября Красная Армия взяла Киев, 2 февраля 1944 г. взят был Луцк. Весной 1944 г. советские войска вышли на государственную границу; 27 июля от немцев очищен был Львов. 23 августа Харьков был взят Красной Армией. Митрополит Феофил (Булдовский) остался в городе, не воспользовавшись возможностью эвакуироваться. Через несколько дней после освобождения Харькова он обратился к Патриарху Сергию с приветственной телеграммой и просьбой о принятии его в молитвенно-каноническое общение. 9 ноября 1943 г. из Патриархии был получен телеграфный вызов в Москву. В ответ на вызов на другой день митрополит Феофил направил письмо экзарху Украины митрополиту КиевскомуНиколаю:

«Осмелюсь обратиться к Вашему Высокопреосвященству с покорнейшей братской просьбой. Давно уже мною с городским духовенством была послана Святейшему Патриарху Сергию приветственная телеграмма с избранием его в Патриархи и с просьбой принять мою епархию под свое окормление. Я хотел уже вслед послать и пояснительные письма Его Блаженству и Вашему Высокопреосвященству, но явилась некая задержка. Тем не менее я все время скорбел душой и горько каялся, вспоминая свои старые ошибки...Излагать свое дело на бумаге я не могу... И Вы, Владыко, это понимаете. И вот я, 78-летний старик, полубольной решаюсь ехать к Вам в Москву, чтобы у ног Его Блаженства сложить свои старые и новые ошибки и испросить себе у него прощения. Я не смел непосредственно обращаться к Его Блаженству и хотел просить Вас быть в данном случае братским посредником. Но вот вчера вечером неожиданно я получил от Святейшего Патриарха телеграмму, вызывающую меня в Патриархию. Приеду непременно, о чем сообщаю телеграфно... По поводу своего выезда считаю необходимым сообщить, что ввиду своего преклонного возраста и болезни вынужден взять с собой двух спутников: секретаря правления и для присмотра родную дочь, которая постоянно живет при мне и облегчает мои немощи. О дне выезда сообщу...» (Феодосий (Процюк), архиепископ, пит. изд., т. 4. С. 736–737).

Но в Москву митрополит Феофил не выехал. 12 ноября он был арестован НКВД и скончался в заключении 20 января 1944 г. Патриарх Сергий, получив информацию о деятельности лже-митрополита Феофила во время оккупации Украины, утвердил постановление 13 епископов Украинского экзархата от 12/25 декабря 1924 г, о лишении Феофила Булдовского и его сторонников-лубенцев архиерейского сана и отлучении их от Церкви. Феофил был единственный епископ-автокефалист, который не захотел эвакуироваться при отступлении немцев. Все остальные бежали вначале в Галицию или на Волынь, а оттуда в Варшаву и, наконец, в Германию, оказавшись после ее капитуляции в западных зонах. Вместе о ними эвакуировалась и часть клириков: многие из оставшихся на Украине священников-автокефалистов были арестованы.

Из епископата Автономной церкви эвакуировалась при отступлении немцев только часть архиереев, но и из них некоторым бегство не удалось. Так избранный после убийства митрополита Алексия главой Автономной церкви архиепископ Дамаскин (Малюта) при эвакуации из Каменца-Подольского был захвачен советскими военными властями, арестован и отправлен в сибирский лагерь, где он и скончался. За пределами Украины и впоследствии в эмиграции оказались: архиепископ Днепропетровский Димитрий (Маган), епископ Житомирский Леонтий (Филиппович), епископ Львовский, управлявший с 1941 по 1943 гг. Киевской епархией Пантелеймон (Рудык), а также епископ Ровенский Феодор (Рафальский). В эмиграции архиепископ Димитрий вошел в юрисдикцию Карловацкого Синода; Владыка Пантелеймон (Рудык) в 1959 г. в сане архиепископа был принят в общение с Московской Патриархией и скончался в 1968 г. Архиепископ Николаевский Антоний (Марпенко) и епископ Ростовский Николай (Амасийский) бежали в Румынию. Епископ Николай скончался там в 1945 г., а Владыка Антоний переехал из Румынии в Карловы-Вары, вошел в юрисдикцию Польской Церкви, потом в 1946 г. был принят в общение Московским Патриархом и получил назначение на Орловскую кафедру.

Большинство епископов и почти все духовенство Автономной церкви при бегстве немцев с Украины остались на Родине. Многие их священнослужителей были арестованы НКВД по подозрению в сотрудничестве с оккупантами, которое, как правило, выражалось только в том, что священники открывали храмы и совершали в них богослужения по разрешению немецких властей.

Епископ Вениамин (Новицкий) еще в феврале 1943 г. при приближении Красной Армии к Полтаве хотел остаться в своем кафедральном городе, но был принудительно эвакуирован недели за две до отхода из города немецких войск. Он поселился в Почаевской Лавре вместе с епископами Кременецким Иовом (Кресовичем) и находившимся там на покое епископом Никодимом (Гонтаренко). На родине остались архиепископ Черниговский Симон (Ивановский) и его викарий епископ Нежинский Панкратий (Гладков): оба имели на Украине репутацию горячих русских патриотов. При возвращении Украины под советский контроль еп. Никодим (Гонтаренко) оставлен был на покое в Почаевской Лавре, архиеп. Симон в 1945 г. получил назначение на Полтавскую, а еп. Иов в том же году на Измаильскую кафедру. Епископы Вениамин (Новицкий) и Панкратий (Гладков) были арестованы НКВД и отправлены в сибирские концлагеря, где владыка Панкратий вскоре погиб.

[1]  [2]  [3]  [4] 

«Единая Русь»