Литургия верных: общее дело?
Насколько сегодня в нашей Церкви, в наших самых обычных (не миссионерских, не семинарских, не заграничных) общинах верные участвуют в совершении Литургии? Допущены ли они вообще до активного участия в ней? Это не праздный вопрос. От ответа не него зависит, состоится ли подлинное церковное возрождение.
Об условиях этого возрождения писали в XX веке многие православные богословы, наиболее ярко и обстоятельно — священномученик Анатолий Жураковский («Евхаристический канон теперь и прежде»), протопресвитер Николай Афанасьев («Трапеза Господня») и протопресвитер Александр Шмеман («Евхаристия. Таинство Царства»). Сегодня, в XXI веке, о том же продолжают размышлять и писать наши современники, например, митрополит Пергамский Иоанн (Зизиулас) («Церковь и Евхаристия»). Их книги активно издаются, охотно читаются. Большинство из нас, церковных читателей с их содержанием согласны. Мы утешаемся богословской мыслью этих великих литургистов, умиляемся над страницами их исследований. Но почему, почему же по-прежнему так мало в нашей литургической практике соответствий тому, о чем пишут эти, так любимые многими из нас церковные писатели, пытающиеся освободить литургическое предание от вековых искажений, «раскутать» его от позднесредневековых и совсем новых обычаев.
Литургия в евхаристическом собрании — едина, цельна, неразрывна. Это предполагается всем строем и всем содержанием евхаристического богослужения. Оно совершается всей общиной, всеми верными во главе с предстоятелем. Поэтому, нельзя не считать литургическим искажением общераспространённую практику, когда совершается одновременно две разных молитвы — молитва клириков в алтаре и (одновременно с ней!) молитва верных под руководством клироса. По сути, происходит одновременно два разных богослужения!
Для недопущения верных к слышанию евхаристической молитвы искуственно растянуты клиросные песнопения. Это создаёт «звуковую завесу»: народ при таком порядке (или беспорядке?) слышит лишь пение клироса и не слышит молитвы своего предстоятеля. Другая завеса, разделяющая верных в алтаре и верных в храме — визуальная: глухой иконостас и особенно — закрытые царские врата и задёрнутая катапитасма. Народ оказывается допущен лишь к отдельным несвязным обрывкам Евхаристического канона. Причастники, таким образом, не участвуют в евхаристической молитве — главной молитве Церкви.
Совершенно очевидно: закрывать врата во время Литургии значит отлучать верных от церковной молитвы, от таинства Церкви — от Евхаристии. То есть — от вечной жизни, от Христа!
Евхаристия — сердце церковной жизни. Подлинное церковное возрождение невозможно без возрождения евхаристического. А оно, в свою очередь, предполагает активное и полное участие всех верных в Литургии — не только в причащении, но и в самой евхаристической молитве. Верные должны внимать каждому её слову, ум и сердце всех их должны быть заняты только её словами, и никакими другими. Предстоятель молится не от себя, но от лица всех членов Церкви, он — «уста церкви», и все верные подтверждают его молитву общим «аминь». А как говорить «аминь», если не слышали слов молитвы? Когда молились совсем другими словами, совсем другой молитвой?
Некоторые позднесредневековые обычаи — закрытие царских врат в самые важные моменты богослужения, задёргивание завесы, «глушение» клиросом евхаристической молитвы — разделили верных. Но ведь Литургия, если она не совершается «единым сердцем и едиными устами», перестаёт быть литургией, «общим делом». Почему? Да просто потому, что в таком случае она не объединяет верных в единую евхаристическую общину, а разделяет их.
В Евхаристии разделённый когда-то мир через Христа и во Христе вновь собирается воедино. Евхаристическое собрание не может быть разъединённым, разделившимся в себе самом, иначе как ему, самому не собранному, собрать в теле Церкви разрозненный мир? Как исполнить божественное поручение — привести потерянное и разделённое творение к своему источнику, к Богу?
Опубликовано: 02/09/2010