Почему мы отпадаем от любви

Наша здешняя жизнь — это, безусловно, подготовка к тамошней жизни, вечной. Здесь мы учимся любить своих родителей и детей, чтобы научиться любить всё человечество, а более всего — Бога. Ведь жизнь — это школа хороших манер вечности, сокровенная педагогика небесных высот, это ясли человечества, в которых мы учимся ходить по небу и говорить с возлюбленным Логосом.

Я тоже задавался вопросом, почему Бог требует от нас стольких трудов при воспитании детей. Какой-то маленький комочек плоти, однако он имеет бессмертную душу, и сколько нужно приложить непрестанных трудов, чтобы увидеть ребёнка большим — и привыкнуть к тому, что он тебя покинет. Сколько тысяч раз нужно накормить младенца, согреть, взять его на руки, переодеть, успокоить, приласкать — пока он не забудет о тебе. И я ответил себе после долгих философических умозаключений, что младенцы — это высший дар, который дается нам от Бога для того, чтобы мы могли своими глазами увидеть природу рая, привыкнуть к нему и захотеть его, дабы унаследовать его навсегда. Мы растим детей краткий промежуток времени, чтобы унаследовать вечное младенчество рая.

Возвращаясь к любви. Святые удостоились славы Христовой и наименования отцов, потому что любили всех людей, как мы любим своих детей. Представьте себе, как должно было расшириться (сокрушением) сердце их во Вселенной, чтобы они с любовью и жалостью болели за всех людей. Каким огромным было сердце их — больше всего мира, ведь у него была сила расширяться вместе с бескрайней любовью, входящей в него.

Вместе с любовью ко всем людям у них, без сомнения, безмерно возрастало сострадание к страдающим. Ведь любить — это значит болеть за кого-то сердцем, втайне и неисцелимо страдать всякий раз, при каждой неудаче и падении любимого. Святые — это отцы человечества, ибо они любили человечество отцовской любовью, воспитывая его на своих добродетелях, выслушивая, как больно ему по причине его немощей, проливая слезы ночами напролёт у изголовья человечества, мечущегося в лихорадке ужасающего небытия.

Скажу и так: любовь — это боль при виде боли любимого существа. Только на мгновение представим себе, как бесконечно больно Богу видеть неудачи всех людей, миллионы погибающих блудных сынов, слышать безмолвный, но оглушительнее небес плач человечества, попавшего в рабство смерти по собственной воле.

Если сузить тему, то супружеская любовь, дарующая свет и жизнь во Вселенной через рождение детей, — это олицетворение любви Создателя. Однако при всем том мало кто из семейных людей по-настоящему счастлив и осознает эту иконическую силу своей любви — представлять собой олицетворение невидимой любви Вечного.

В большинстве своем мы отпадаем от любви, не понимаем её или уже не впускаем её в свое сердце. Отпадение от любви — это самый печальный феномен в жизни человека. Вместе с ним в душу при содействии лукавого входит ненависть, то есть убийство другого человека в сердце нашем, ревность как тотальный контроль и нарциссистское собственничество, безразличие как запустение души, эгоизм как разрастание опухоли «я» на окружающий мир и т. д.

Какова же причина этого недуга, этой нашей ущербности и отпадения каждого из нас — в определенной мере — от любви? Я думаю, что это миметизм. Миметизм — это свойство человека подражать тому, что он видит. Мы любим тех, кто любит нас, ненавидим ненавидящих нас, подражаем манерам, словам, поведению окружающих. Французы говорят: «Un bon bailleur en fait bailler sept» («Кто хорошо зевает, за тем семеро зевать начинают»).

С самого младенчества подражание является фундаментальным свойством нашего естества. Мы подражаем окружающим («Почему ты смеёшься?» — «Потому что вы смеётесь»). Воспитание — это не что иное, как следование великим в истории человечества. Научение — это подражание некоторым основным действиям, но его нужно постоянно стимулировать посредством творчества.

Миметизм — это также и мирской фундамент законов. Мы наказываем тех, кто совершил зло, и делаем добро тем, кто делает добро. Он также является фундаментом и земной нравственности. Каждое дело получает соответствующее ему воздаяние. Закон возмездия и вообще все моральные, юридические или религиозные кодексы человечества являются вариациями на тему социального миметизма. Когда приходит Спаситель и заповедует нам любить врагов наших, все миметические ходунки мира вмиг рушатся, они ломаются под грузом бесконечной любви Создателя, пришедшего к нам. Всё, что мы когда-либо знали о мире, сокрушено, сломлено на Пути любви Того, Кто отдал Тело Свое на преломление нас ради.

Но в любви миметизм разрушителен. Он привносит с собой торговлю чувствами, которая неминуемо приводит к смерти. «Я люблю, потому что ты любишь меня». И если тебе скажут: «Я люблю тебя», — то ты непременно должен ответить: «Я тоже»... Однако миметизм не учитывает того, что естество у людей падшее: если ты получаешь оскорбление, то и сам в ответ оскорбляешь, и любое слово может быть возвращено назад сказавшему его, словно в каком-то пинг-понге ненависти и мести. Миметизм — это масло, постоянно подливающееся в огонь всех ссор на свете.

А что было бы, если бы мы научились отгонять от себя этот дух подражания? Полностью нам это не удастся, но всё-таки каждому из нас под силу сделать шаг вперёд в этом направлении. На всякое плохое слово отвечать с любовью. На каждую оплеуху подставлять другую щеку. Чтобы каждый удар получал в ответ утешение. Благословление следовало за проклятием. Ведь именно это и есть заповедь Божия: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф. 5:44—45). И без миметизма у нас не было бы страдания, не было бы разлук, ненависти, мести, войн, боли, смерти.

Таким же внутренним миметизмом является ожидание того, что другой подтвердит свою любовь к нам. У каждого человека имеются свои ожидания в тех экзистенциальных рамках, в которых он подражает другим. Однако ожидание до бесконечности этого подтверждения любви убивает саму любовь. Человек должен сознавать, что он бесконечно любим Богом. Этой любви у него никто никогда не отнимет. Если мы посредством молитвы приучим свои внутренние чувства к тому, чтобы они ощущали эту любовь, то мы уже никогда не будем нуждаться в том, чтобы окружающие подтвердили свою любовь к нам.

Очень многие люди страдают от неудач подобного рода, ожидая, что получат нечто совершенно иное, чем оно есть на самом деле. Люди ужасно страдают из-за чего-то такого, о чём другой даже не узнает никогда. Это абсурдная игра воображения и замыкания в своих собственных инсектариях^[1] ценностей, которая ни к чему привести не может, кроме страдания. И каждая боль, которая следует за неисполнением наших ожиданий, в действительности оборачивается тотальной анестезией нашего духовного чувства, которым мы воспринимаем любовь Божию. Это тот же атеизм, немного приукрашенный, но такой же разрушительный, когда мы уже не чувствуем жертвенной любви Того, Кто создал нас.

Наше вхождение в любовь Всевышнего совершается через любовь к людям смертным и несовершенным, окружающим нас. И эта любовь никоим образом не должна ни ожидать от других подтверждения, ни функционировать по миметическим законам слепой природы, а должна быть тем созидательным и небесным ферментом, благодаря которому пшеница, с трудом перемолотая в сердцах наших, превращается, теплотою Духа Святого, в просфору живую, замешенную руками Божиими и трепетно ожидающую того, чтобы стать пречистым Телом Христовым, подающим жизнь и любовь миру.

Перевела с румынского Зинаида Пейкова

^[1] Инсектарий — помещение для содержания насекомых.