«Где-то свидимся?… Если бы в Москве!…»

В творчестве великого русского писателя Ивана Сергеевича Шмелёва (1873-1950), возродившего православный, народный дух в отечественной литературе, раскрываются глубинные моменты русской души, создаются яркие образы людей, жизнь которых была пронизана евангельскими заповедями, духом Христовой любви и простой, детской веры.

Православная русская душа в его произведениях поёт, сияет и плачет. Это чувствуешь сразу. И, читая книги Шмелёва, радостно узнаёшь своё, родное.

Символично, что именно так — «Родное» — назван один из сборников его рассказов. Они родились вдали от отчего Дома писателя — России...

На Рождество

Однажды я встретил Рождество Христово в храме святителя Николая в Толмачах при Государственной Третьяковской галерее.

И вот я иду по пустынному в этот час Толмачёвскому переулку, спешу, чтобы успеть до закрытия метро.

На углу с Лаврушинским переулком встречаю пожилого человека.

Почему он здесь? Какая беда у него?

В мир пришёл Спаситель. А этот такой несчастный на вид человек грустен. На его непокрытую голову падают снежинки.

Это — Иван Сергеевич Шмелёв.

Его скромный бюстик на постаменте днём едва приметен. За спиной вычурный, бездарный фонтан — неуместный здесь, в Замоскворечье, которое так любил Иван Сергеевич, так вдохновенно описал в своих произведениях.

Нередко специально приезжаю сюда, чтобы увидеть того, чьи книги нашли живой отклик в моей душе.

И теперь невозможно пройти мимо.

— Здравствуйте, Иван Сергеевич!

Кладу на постамент свечу, одну из тех. что не успел возжечь в храме, нёс на память об этом Рождестве домой.

— Это Вам, Вы так любите этот светлый праздник...

Крещусь, кланяюсь Шмелёву.

Молча стою, и, кажется, уже не спешу.

Только что молился в храме, молился у одной из величайших святынь Православия — Владимирской иконы Божией Матери.

Теперь молюсь вместе со Шмелёвым.

И эта молитва, верю, будет услышана Господом.

Бюст писателя был установлен здесь, в его родном Замоскворечье, рядом с Государственной Третьяковской галереей и Государственной педагогической библиотекой имени К.Д.Ушинского в мае 2000 года, в Дни памяти, посвящённые 50-летию со дня кончины Шмелёва.

Незадолго до смерти писателя известный в Русском Зарубежье скульптор Лидия Лузановская, дружившая с его семьёй, выполнила единственный прижизненный скульптурный портрет Ивана Сергеевича. Спустя полвека на основе этого скульптурного портрета и изготовили бюст.

Символично, что взгляд пожилого, измученного страданиями и болезнями человека, обращён в сторону библиотеки.

В этом здании — бывшей усадьбе А.П.Демидова, знаменитого богача, благотворителя и железозаводчика, о чём и сейчас напоминают великолепные по красоте и технике исполнения литые ворота, — в конце ХIХ — начале ХХ века помещалась 6-я мужская гимназия, где учился будущий писатель. Шмелёв смотрит в прошлое — в своё детство и юность. А книги его устремлены в будущее.

Крестик

Чеховских трёх сестёр жизнь обманывает, разочаровывает на каждом шагу. Их мечта о Москве, казавшаяся вначале пьесы такой близкой, легко достижимой, увы, призрачна. Билет «в Москву» им невозможно купить по одной простой причине: это билет в несбыточное счастье. И вот бодрые надежды постепенно сменяются тоской, стон «в Москву, в Москву» — жестокой реальностью: «В Москву мы не уедем».

Образ дома, домашнего очага у Чехова обычно ассоциируется с уютом, теплом, крышей над головой. Мирный быт может защитить человека от враждебного окружения.

Но здесь, в этой пьесе, ночной пожар третьего акта символичен. Ощущение грядущей «бездомовности», бесприютности входит в Прозоровский дом.

У Вани, Ивана Сергеевича Шмелёва, ставшего спустя годы в один ряд с классиками русской литературы, уже в гимназические годы страсть к «сочинительству» была необоримой. И некую побудительную роль, безусловно, сыграл Антон Павлович Чехов. Для Шмелёва, познакомившегося в библиотеке с его книгами и несколько раз мельком видевшего писателя, он на всю жизнь остался истинным идеалом.

«Это были встречи весёлые, в духе рассказов Антоши Чехонте,— вспоминал Шмелёв в очерке «Как я встречался с Чеховым». — Чехов был тогда ещё А.Чехонте, а я — маленьким гимназистом. Было это в Москве, в Замоскворечьи...».

...Иван Сергеевич родился 21 сентября (3 октября) 1873 года в Москве, в Кадашёвской слободе Замоскворечья в большом патриархальном купеческом доме.

Думал ли тогда Ваня, что и его, как чеховских сестёр, настигнет когда-то острое ощущение «бездомовности»?!

Семья отличалась патриархальностью, истовой религиозностью.

«В доме я не видел книг, кроме Евангелия»,— вспоминал Иван Сергеевич.

Неотъемлемой чертой этой патриархальности была любовь к родной земле и её истории. Патриархальны, религиозны были и слуги, рассказывавшие маленькому Ване истории об иконах и подвижниках, сопровождавшие его в путешествии в Троице-Сергиеву лавру.

Детство, проведённое в Замоскворечье, стало главным истоком его творчества, всю свою жизнь он черпал из этого неоскудевающего источника.

Жизнь, укорененная в церковности, тесно связанная с годовым кругом православных праздников, такая естественная и органичная для верующего человека, воспитала детскую душу. Она влила в нее силы, стала той основой, которая помогла будущему писателю не только выстоять в вынужденном изгнании первой волны эмиграции, но и исполнить задачу огромной важности — сохранить для потомков душу православного русского народа: его веру, обычаи, быт.

Только вглядываясь в жизнь Ивана Сергеевича, можно увидеть, до какой степени она — сочетание пасхальной радости и страданий, несение своего креста. Крест фигурировал в жизни Шмелёва с самого детства:

«Как-то приехала матушка от Троицы. Была она у батюшки Варнавы, и он сказал ей: „А моему... — имя мое назвал, крестик, крестик...“. Это показалось знаменательным: раза три повторил, словно втолковывал... „а моему... крестик, крестик!“ ... — „А тебе вот крестик велел, да всё повторял. Тяжелая тебе жизнь будет, к Богу прибегай!“ — не раз говорила матушка. И мне делалось грустно и даже страшно. Сбылось ли это? Сбылось».

Благословение «на путь»

В августе 1896 года студент юридического факультета Московского университета Шмелёв «случайно», как тогда казалось ему, выбрал по желанию своей невесты Ольги — худенькой, синеглазой девушки, дочери генерала Александра Охтерлони, героя обороны Севастополя, — местом для их свадебного путешествия Валаамский Преображенский монастырь.

Благодаря её набожности Иван Шмелёв во время поездки на Валаам вернулся к своей детской искренней вере уже на осознанном, взрослом уровне, за что всю жизнь был жене признателен.

Перед отъездом они с женой направляются в Гефсиманский Черниговский скит Троице-Сергиевой Лавры — получить благословение у старца Варнавы.

«Смотрит внутрь, благословляет. Бледная рука, как та в далёком детстве, что давала крестик...

Кладет мне на голову руку, раздумчиво так говорит: «превознесёшься своим талантом». Всё. Во мне проходит робкой мыслью: «каким талантом... этим, писательским?»

Тёплое воспоминание о встрече со старцем Варнавой, который чудесным образом провидел будущий писательский труд Шмелёва, провидел то, что станет делом всей его жизни, Иван Сергеевич пронёс через всю жизнь.

Впечатления от путешествия на Валаам были столь сильны, что Шмелёв должен был рассказать о них другим людям.

Так появилась изданная за его счёт первая книга — «На скалах Валаама». Обезображенная цензурой, она, правда, раскупалась плохо. Перерыв в творчестве Шмелёва затянулся на целое десятилетие.

Перед революцией

В 1898-м он окончил университет. После года военной службы Шмелёв восемь лет служит чиновником по особым поручениям Владимирской казенной палаты Министерства внутренних дел.

Годы эти обогатили его знанием уездной России.

«Я знал столицу, мелкий ремесленный люд, уклад купеческой жизни,— отмечал Шмелёв. — Теперь я узнал деревню, провинциальное чиновничество, фабричные районы, мелкопоместное дворянство».

В 1907 году, оставив службу, чтобы целиком отдаться литературной работе, Шмелёв возвращается в Москву.

Уже в 1912 году выходит первое его Собрание сочинений в 8 томах. В прозе этого периода, в том числе повести «Человек из ресторана», имевшей шумный успех, звучит идущая из девятнадцатого века тема «маленького человека», тема «униженных и оскорблённых». В «злобе дня», в общественной борьбе той поры это сыграло ключевую роль, выдвинув Шмелёва в первые ряды русских писателей-реалистов.

«Хлеб! Целая буханка!..»

Крым — одно из самых важных в судьбе писателя мест. Здесь Шмелёв не только любил отдыхать и работать, но даже мечтал иметь свою собственную творческую мастерскую.

Впервые Иван Сергеевич побывал в Алуште в 1907 году в Профессорском Уголке — на даче издателя детского журнала, своего редактора Д. И. Тихомирова. Крымская природа произвела на писателя большое впечатление. Позже это отразилось в рассказах «Под горами» и «Виноград».

В письмах к сыну Шмелёв не раз пишет, что ему хотелось бы поселиться в Крыму.

Летом 1917 года он живёт месяц на даче у С. Н. Сергеева-Ценского.

Иван Сергеевич намеревался строить дом, сажать виноград, наслаждаться чудесным Крымом...

Осенью 1918 года Иван Сергеевич и Ольга Александровна переселились из Москвы в Крым.

Шмелёвы бедствовали, голодали. В поисках заработка Иван Сергеевич часто ездил из Алушты в Симферополь. Там Шмелёв читал лекции по истории русской литературы студентам Таврического университета.

Позднее Шмелёвы жили в Алуште в собственном маленьком домике. Этот домик сохранился. В нём теперь открыт музей писателя.

...Из писем, воспоминаний писателя известно, как несчастные родители пытались разузнать об участи сына-офицера, погибшего во время гражданской войны в Крыму, как пробирались они в Феодосию, как тщетно стучались во все двери.

Сергей пропал, как пропали многие и многие в той круговерти коренного переустройства жизни в бывшей Российской империи.

Иван Сергеевич тщетно искал его могилу. Сам чуть не погиб с Ольгой Александровной в 1921-м во время страшного крымского голода.

Шмелёвы зарегистрировались в коммунальной столовой, где выдавали 200 граммов хлеба в день. Но столовая уже была закрыта: хлеб кончился.

Вдруг подошёл человек и, оглянувшись по сторонам, тихо спросил:

— Вы Шмелёв? Это Вы написали «Человек из ресторана»?

Шмелёв рассеянно кивнул. Незнакомец вложил ему в руку свёрток, завёрнутый в белый холст.

Хлеб! Целая буханка!

Шмелёв считал эту буханку лучшим своим гонораром.

«Голод отошёл, мы остались живы. Спасибо человеку, давшему нам хлеб», — писал он в одном из писем.

На чужбину

Весной 1922 года Иван Сергеевич и Ольга Александровна возвратились в Москву. Вскоре Ивану Сергеевичу предоставили возможность поехать за границу для лечения.

22 ноября 1922 года он с женой выехал в Берлин. А из Берлина по приглашению Бунина перебираются в Париж.

Шмелёв ещё не знал, что никогда не вернётся на Родину, ещё таил надежду, что его единственный сын Сергей жив, ещё не отошёл от пережитого в вымороженной и голодной Алуште.

Правду о трагедии родители узнали только много времени спустя. Не было у Ивана Сергеевича, впавшего в состояние душевной депрессии, превратившегося в старика, более глубокой незаживающей раны, нежели эта.

Летом 1923 года Шмелёвы решают в Москву не возвращаться.

...Эмигрантская жизнь Шмелёвых в Париже по-прежнему напоминала жизнь старой России с годовым циклом православных праздников, с многими постами, обрядами, со всей красотой и гармонией уклада русской жизни.

Православный быт, сохранявшийся в их семье, не только служил огромным утешением для самих Шмелёвых, но и радовал окружающих.

»...только о России, о русском человеке, о его душе и сердце...»

На чужбине писатель прожил около трёх десятков лет. Разочарованный в жизни, как чеховские сёстры, надломленный, он нашёл всё же в себе силы не просто жить — доживать свой век, но и активно заниматься творческой работой, сохраняя в своих произведениях память об особенном русском укладе жизни и быта. Шмелёв, по его собственному признанию, писал »... только о России, о русском человеке, о его душе и сердце...».

Поэтому ему удалось создать в своём творчестве, вновь обрести утерянный в жизни образ Русского Дома.

«Последний и единственный из русских писателей, — по слову А.И.Куприна, — у которого можно учиться богатству, мощи и свободе русского языка».

В эмиграции Шмелёв стал широко известным. Его выдвигали на Нобелевскую премию. Произведения Шмелёва, переведённые на двадцать языков, читали во многих странах Старого и Нового Света.

«Всё — чужое. Души-то родной нет...»

Шмелёв, постоянно окружённый заботой Ольги Александровны, даже и не подозревал, на какие жертвы шла его жена. Он понял это только после её смерти.

Ольга Александровна скончалась внезапно, от сердечного приступа 22 июня 1936 года. Эта утрата окончательно подорвала силы и здоровье Ивана Сергеевича.

Шмелёвы намеревались посетить Псково-Печерский монастырь, куда эмигранты в то время ездили не только в паломничество, но и чтобы ощутить русский дух. Монастырь находился на территории Эстонии, граничащей с бывшей Родиной.

Поездка Ивана Сергеевича состоялась спустя полгода. Благодатная обстановка обители помогла ему пережить новое испытание, и Шмелёв с удвоенной энергией обратился к написанию «Лета Господня» и «Богомолья», которые на тот момент были ещё далеки от завершения. Окончены они были только в 1948 году — за два года до смерти писателя.

«Доживаем дни свои в стране роскошной, чужой. Всё — чужое. Души-то родной нет, а вежливости много», — говорил он А.И.Куприну.

Два Ивана

Чужбина подарила Ивану Сергеевичу удивительную, трогательную дружбу. Он подружился и тесно общался с великим русским философом и публицистом Иваном Александровичем Ильиным, которому Шмелёв был особенно близок духовно и который нашел собственный ключ к шмелёвскому творчеству как творчеству глубоко национальному.

На протяжении долгого времени между ними велась переписка. Сохранились 233 письма Ильина и 385 писем Шмелёва. Это — важное свидетельство политического и литературного процесса времён русской эмиграции первой волны.

Как проникновенно и глубоко сказал Ильин о Шмелёве и его творчестве!

«Шмелёв всегда стоял, — пишет он, — вне всяких литературных „течений“, „направлений“ и „школ“. Он сам — и направление, и школа. Он творит не по программам, а по ночным голосам своего художественного видения, которые зовут его и указывают ему путь. Он может писать только тогда, когда в нём зреет, когда созревшее овладевает им, когда одержимость его творческих тайников требует развязки и разрешения. Не он „выбирает“ свой художественный предмет или свои образы, а они берут его».

Чехов подарил нам трёх сестёр, а жизнь, развенчавшая их мечты, как и круто изменившая судьбу русской интеллигенции, шедшей «в народ», — двух братьев во Христе, двух Иванов, Ивана Шмелёва и Ивана Ильина.

Рядом со Святым Евангелием...

После выхода в свет «Лета Господня» Анри Труайя сказал о Шмелёве:

«Он хотел быть только национальным писателем, а стал писателем мировым».

Святая Русь, старая Москва с её раздольем, богатством, красочностью быта живут и дышат в прекрасных автобиографических повестях Шмелёва «Лето Господне» и «Богомолье», которые стали венцом его православного миросозерцания.

В «Богомолье» он внимательно и тонко рассказывает о давней русской традиции паломничества в Троице-Сергиеву Лавру.

«Лето Господне» посвящено Иву Жантийому-Кутырину. Название явилось из Евангелия:

«И даша ему книгу Исаии пророка; и разгнув книгу, обрете место, идеже бе написано: „Дух Господень на Мне; Егоже ради помаза Мя благовестити нищим, посла Мя исцелити сокрушенныя сердцем, проповедати плененным отпущение и слепым прозрение, отпустити сокрушенныя во отраду, проповедати лето Господне приятно“» (Лк. 4:17–19).

Повесть «Лето Господне» Шмелёва передаёт восприятие десятилетним мальчиком Ваней православных праздников, семейных радостей и скорбей.

Сказ от лица маленького героя — великолепно найденное Шмелёвым художественное средство. Мир глазами ребенка — продолжение старой традиции Сергея Тимофеевича Аксакова, запечатленной им в его прославленной книге «Детские годы Багрова-внука».

Пережитые скорби дали Шмелёву не отчаяние и озлобление, а почти апостольскую радость. Через показ размеренной, светлой жизни глубоко религиозной семьи писателя в «Лете Господнем» и «Богомолье» нам явлена ушедшая эпоха.

Эти описания стали свидетельствами духовного и душевного здоровья нашего народа, его искренней веры, приверженности к правде и красоте. Неслучайно современники признавались, что «Лето Господне» и «Богомолье» хранятся в их доме рядом со Святым Евангелием.

Благодарственный молебен

Шмелёв, почетный гражданин Парижа, не покинул город во время Второй мировой войны.

Однажды почти в самом конце войны фашисты бомбили французскую столицу. Недалеко от дома Ивана Сергеевича упали сразу четыре бомбы, превратив два здания напротив в руины.

Обычно Иван Сергеевич вставал рано, но в то утро из-за недомогания залежался в постели. Это и спасло ему жизнь.

Он вспомнил приснившийся ночью сон. Сын обнимал его и говорил:

— Не бойся, папочка, я с тобой побуду...

Проснулся Шмелёв от адского грохота: ещё одна бомба упала на его дом, разрушила часть квартиры.

Стекла в окнах были разбиты вдребезги. Острые осколки изрешетили насквозь спинку рабочего кресла Шмелёва.

Хлопали пустые рамы, ветер гулял из угла в угол.

Вдруг маленький листок бумаги влетел в обезображенную комнату и, слегка покружив над письменным столом, опустился прямо под ноги Ивану Сергеевичу.

Он поднял картинку. Это была репродукция «Богоматерь с Иисусом» итальянского художника Балдовинетти.

Как залетела она сюда? Видимо, Царице Небесной было угодно сохранить жизнь больному и одинокому русскому писателю — эмигранту.

На следующий день в Сергиевском подворье Шмелёв отслужил благодарственный молебен.

В жизнь вечную...

Шмелёв хотел полнее проникнуться атмосферой монастырской жизни, получить благословение на продолжение работы над книгой «Пути небесные». Это — его последний роман о спасении души человеческой, который писатель посвятил светлой памяти Ольги Александровны. Шмелёв называл роман историей, в которой «земное сливается с небесным».

24 июня 1950 года Иван Сергеевич переехал из суетного Парижа в расположенную в 140 километрах от столицы тихую обитель — русский монастырь Покрова Пресвятой Богородицы в Бюсси-ан-Отт.

В тот же день сердечный приступ оборвал его жизнь. По Промыслу Божиему Шмелёв скончался в день памяти апостола Варнавы, небесного покровителя старца Варнавы Гефсиманского, который когда-то благословил его «на путь».

Монахиня матушка Феодосия, присутствовавшая при кончине писателя, рассказывала: «Мистика этой смерти поразила меня — человек приехал умереть у ног Царицы Небесной под её покровом».

Возвращение...

Какое волнующее и торжественное слово — возвращение! Нередко люди возвращаются после долгого отсутствия домой — к семье, близким. Или в родные места — туда, где прошли их детство и юность, где покоятся их предки, где их помнят и любят.

Шмелёв страстно мечтал вернуться в Россию, хотя бы посмертно. Уверенность, что он вернётся на Родину, не покидала его никогда.

»...Я знаю: придёт срок — Россия меня примет!», — писал Иван Сергеевич.

За несколько лет до кончины он составил духовное завещание, в котором отдельным пунктом выразил свою последнюю волю:

«Прошу душеприказчиков... когда это станет возможным, перевезти прах моей покойной жены и мой в Россию и похоронить в Москве, на кладбище Донского монастыря, по возможности возле могилы моего отца, Сергея Ивановича Шмелёва».

И в «Лете Господнем» высказано тоже желание:

«А потом и в Донской монастырь... Не надо бы отбиваться, Горкин говорит, — „что же разнобой-то делать, срок-то когда придёт: одни тама восстанут, другие тама поодаль... вместе-то бы складней...“».

А задолго до этого, в 1936 году, Шмелёв писал Ильину:

«Где-то свидимся?»... — Если бы в Москве!... — Что Господь даст».

И такой посмертной судьбы удостоились два Ивана, два брата во Христе! Сначала Иван Сергеевич Шмелёв. В 2000 году, спустя полвека после кончины во Франции, останки Шмелёва упокоились в родной московской земле.

Во исполнение его последней воли в некрополе Донского монастыря, неподалеку от подлинных барельефов Храма Христа Спасителя, сохранившихся в обители, состоялось перезахоронение с кладбища в Сент-Женевьев-де-Буа праха Ивана Сергеевича и Ольги Александровны.

В 2005 году в Донском монастыре обрёл вечный покой и Иван Александрович Ильин со своей супругой Наталией Николаевной.

Господь по вере исполнил их заветное желание.

Духовное наследие, сами судьбы Шмелёва и Ильина — прививка от «бездомовности».

Не пора ли выздоравливать, наводить порядок в Доме?! Из общества потребления возвращаться к истинным ценностям?!

velykoross.ru