Ребенок приходит в мир, в семью, в Церковь, ч. 2

— Могут ли неверующие отец и мать, не говоря о неверующих крестных родителях, привести ребенка к крещению?

— Если бы родители должны были ждать, когда сами созреют полностью и станут такими христианами, какими являлись апостолы, конечно, никогда вообще никакие родители не могли бы воспитать своих детей или даже принести их ко крещению. Так что речь не идет о том, чтобы родители были уже созревшие и достигшие совершенства. Нужно, чтобы у них было основное знание, основной внутренний опыт и, с другой стороны, устремленность к цели. Если родители, пусть они даже очень примитивны в вере, пусть они очень многого не понимают, кроме некоторых основных вещей, всем существом, и сердцем, и умом, и волей — то есть жизнью, которую они ведут — рвутся к Богу и к совершенству, ребенок от них научится всему, чему должно научиться. И это совершенно ясно из житий святых, потому что почти нет святых, родители которых были сами святы и воспитали детей в святости. Да, есть Сергий Радонежский и его родители, есть ряд других святых. Но большей частью родители святых были люди простой, цельной веры, здравой нравственности, они воспитали ребенка в благочестии, в любви к Богу, и на этом фундаменте, уходя корнями в эту почву, данный мальчик, или девочка, или юноша расцвел и стал святым.

— Скажем, родители не обладают нужными качествами, хотя в них есть, может быть, основная вера и они сами крещены. Могут ли они передать это воспитание крестным родителям?

— Крестные родители для того и существуют, чтобы восполнять то, чего не хватает у родителей. Во-первых, в случае смерти родителей на них лежит обязательство взять на себя ребенка и материально, и в порядке его духовного воспитания. Но с другой стороны, они являются как бы родителями по Божию благословению, по выбору самих родителей и по их собственному соизволению, и на них лежит задача восполнить то, чего не хватает в родителях в порядке знания, а порой они должны указать и родителям: вот, вы говорите, что вы верующие, но смотрите — ваши поступки, ваше поведение в том или другом случае доказывают, что ваша вера мертва. Ребенок, смотря на это, будет знать, что можно исповедовать веру на словах, но жить, как хочется... И в этом отношении роль крестных родителей может быть решающая.

Родители должны выбирать крестных очень вдумчиво, то есть выбирать таких людей, которых они уважают, к которым их сердце открыто, от которых они готовы, если нужно будет, услышать правду о себе, а не просто людей, которые могли бы подарить что-нибудь ребенку в день крестин и заботиться материально о нем.

Готовить к крестинам и взрослых, и детей надо в течение достаточного времени, чтобы заложить какой-то основной фундамент. Между прочими другими вещами должен стоять и этот вопрос о крестных. С другой стороны, надо принимать в учет то, что крестные не только представляют собой людей, которые смогут заменить родителей в случае нужды, — они являются перед общиной, то есть перед Церковью, свидетелями того, что этот ребенок может быть принят в христианское общество и его родители тоже. Даже если они несовершенны, даже если они ощупью движутся к Богу, если они могут сказать: Верую, Господи, помоги моему неверию! — и этого порой достаточно для чуда, как мы видим из Евангелия.

— Ребенок родился, названо имя, он крещен, живет в определенной обстановке. Что он должен видеть вокруг себя?

— В идеале, конечно, он должен видеть дружбу, мир и радость родителей. Если ребенок видит, что родители друг друга любят, что они друг в друге находят радость, что они изнутри этой радости его обнимают тоже радостью, он может расцветать. Также одна из самых важных задач воспитания — это научить ребенка обладанию самим собой, то есть тому, чтобы он не сдавался на каждое побуждение, на каждый свой порыв. А для этого родители должны быть таковы, потому что ребенок головой этого выдумать не может. А когда он видит, что родители таковы, он может вдохновиться тоже им подражать. Я думаю, что все это сводится к тому, что уже давным-давно сказал в Послании апостол Иаков: Покажи мне веру твою без дел твоих, а я покажу тебе веру мою из дел моих (Иак. 2:18). Ребенок видит, ребенок переживает то, что вокруг него совершается. Когда родители ему дают добрые наставления и он видит, что сами родители не применяют того, чему они его учат, он начинает приучаться к тому, что достаточно говорить, а жить можно по-своему... И это совершенно разрушительно, потому что те основы, которые закладываются в раннем детстве, потом служат опорой для всего здания.

— Может ли дитя своим простым пониманием, восприятием того, что его окружает, обучать родителей?

— Дитя очень часто понимает то, чего не понимают его родители.

Конечно, родители могут научиться чистоте сердца у своих детей. Я помню ребенка, который на Пасхальной неделе встал перед иконой Спасителя и стал повторять тропарь: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав. Мать его остановила после третьего раза, говорит: нельзя так повторять эту молитву... Мальчик на нее посмотрел с удивлением, даже с каким-то негодованием и сказал: «Ты ничего не понимаешь. Ему очень приятно!»

И другой случай помню. Была очень уставная семья, и ребенка вечером заставляли вычитывать целый ряд молитв. Как-то он вычитал эти молитвы (ему тогда было лет шесть-семь), потом посмотрел на мать и говорит: «А теперь, что мы помолитвословили, давай помолимся немножко». Он чувствовал, что то, что он выполнял, было дисциплинарным упражнением, а ему хотелось сказать Богу: «Знаешь, Господи, я Тебя люблю!» Или, может быть, сказать: «Господи, я маму люблю, и папу, но папа в отъезде, обереги его!» Или: «Мама сегодня была на меня сердита, утешь ее!» Потому что у ребенка очень часто чуткость и восприимчивость более тонки, чем у родителей, у которых они как бы омозолились, и непосредственность большая, никакой расчетливости. Я думаю, что надо давать ребенку возможность себя выражать по отношению к Богу как можно более свободно. Причем родители должны давать какое-то направление его духовной жизни, но заковывать ребенка в формы, которые выработались взрослыми за почти два тысячелетия, не надо.

— Это с одной стороны, так сказать, «формальные» молитвы. А что если он занимается импровизацией, то есть по-детски лепечет перед Богом?

— Ребенок должен научиться с Богом разговаривать. Но, как я уже упоминал, надо его воспитать так, чтобы он говорил с Богом как с любимым человеком, но с глубоким чувством почтения, уважения, благоговения, и чтобы он знал, что можно всё Богу сказать, но что нельзя Его просить ни о чем дурном, ни о чем недостойном ни Самого Бога, ни даже просто того мальчика или той девочки, какие они есть, если они хотят быть достойными дружбы Божией.

— Мы говорим о домашней молитве, и поэтому должны, конечно, сказать о домашних иконах...

— Нормально, если в православном доме есть хоть одна икона или несколько икон. Икона помогает духовно связаться с Богом. Но надо постепенно учить ребенка говорить не с иконой, а через икону — дальше. Надо научить его тому, что икона делается прозрачной. Стать перед иконой — это увидеть, а дальше не надо рассматривать икону, а надо говорить из глубин своей души с Богом, Которого ты не можешь себе представить даже иконописно. С другой стороны, можно объяснить отношение к иконе даже ребенку сравнением с тем, как мы относимся к фотографии любимого человека, с которым редко встречаемся. Это не сам любимый человек, но стоит нам посмотреть — и все, что мы знаем об этом человеке, поднимается в нашей душе как воспоминание, как опыт, как знание. И в этом смысле икона вызывает в нас все то, чему мы уже научились о Боге, о Божией Матери или о святых. И как церковное пение с первых дней может иметь влияние на ребенка, так и иконы, скажем, икона того святого, в честь которого ребенок назван, имеет влияние и значение. При условии, что это не просто красивая картинка, а действительно икона, которая выражает личность, житие, сущность святого — поскольку мы его знаем и поскольку можно выразить в линиях и красках то, что, в общем, невыразимо.

— Но как насчет неудачных икон — неканонических, слащавых? — их теперь довольно много...

— Конечно, лучше было бы, чтобы их не было, чтобы иконы были, я бы не сказал уставные, а достойные того, что они должны передавать нам о Боге. Но, с другой стороны, ребенок очень часто не замечает того, что шокирует взрослого человека. Будь то в фотографии, будь то в иконе, он улавливает существо того, кто на ней изображен и с кем можно говорить. Порой бывает, что очень хорошая икона древности ничего не говорит ни взрослому, ни ребенку, потому что она того стиля и той эпохи, которые отошли, — она принадлежит к миру, в который ребенок еще не врос; а очень простая, незатейливая икона, которую иконописец назовет слащавой или неудовлетворительной, может положить свою печать на душу ребенка той ласковостью, той доступностью, которая в ней есть. Это не значит, что надо потакать плохой иконописи, но это значит, что даже такая икона может донести до сердца какое-то теплое впечатление, которое останется на всю жизнь.

— Какое значение имеют в духовной жизни младенца такие предметы, как просфора, святая вода?

— Да, ребенок должен научиться тому, что есть святые предметы, что эти предметы принадлежат лично Богу, и мы к ним относимся соответственно. Например, святой Серафим Саровский говорил, что Евангелие можно читать, только вымыв руки и став на колени. Мы этого большей частью не делаем, но это стоит запомнить.

Так же и иконы. Икона — это взор Божий на нас. Надо научить ребенка, сознавая присутствие этой святыни, рассматривать свою комнату как место, где он живет с Богом, живет с ангелом-хранителем, живет со святыми. И они ему не «мешают», в том смысле, что они не «толпятся» так, что ему прохода нет, но они тут, ласково глядят на него, готовы помочь ему. И мне кажется, что в этом отношении может вырасти сознание, что эти предметы святые, что через их присутствие вся комната, вся квартира делается Божией, святой, что в ней ничто не может происходить такое, что является богоотступничеством, или кощунством, или отрицанием Бога через грех.

— Есть родители, которые в буквальном смысле боятся Бога и заставляют и младенца, ребенка, переживать страх перед Богом, и тем самым создают совершенно не ту творческую атмосферу, не ту положительную атмосферу любви, о которой мы говорим...

— Я думаю, нам надо всегда помнить то, что отцы Церкви говорили, что есть три рода страха: рабский страх — если я не поступлю так, как мне велено, то я буду сурово наказан; наемнический страх — я буду делать все возможное для того, чтобы выслужиться и чтобы меня за это наградили, буду бояться, как бы хозяин не заметил, что я не то делаю или что я не сделал в совершенстве то, что мне поручено. И есть еще страх, который отцы Церкви называют сыновним страхом. Это страх — как бы не огорчить и не ранить любящее существо. И по отношению к Богу рабский и наемнический страхи не имеют никакого места. Эти страхи могут иногда вкрадываться ввиду нашей греховности, но, по существу, у нас должен быть только этот трепетный страх — как бы не огорчить Бога, Который так меня любит, как бы не оказаться для Него неверным другом... И когда мы говорим о страхе Божием, мы должны настаивать именно на этом, а не на том, что «Бог накажет». Знаете, как бывает в обычной жизни ребенка — он поступил нехорошо, его наказали, выдрали, и он считает: теперь мы квиты, вот и все... И еще вдобавок ребенок часто думает: «Ну вот, я сделал небольшую глупость, а меня наказали гораздо строже, чем я заслуживаю...» Если создавать такую психологию в ребенке, то он никогда от души по отношению к Богу ничего не сделает и по отношению к Богу. Он будет как испуганный преступник, который боится, как бы его не наказали даже напрасно, просто потому, что имеют власть над ним... Мне кажется очень важным учить ребенка тому, что Бога не надо бояться, а надо Его ласково любить и стремиться Его не огорчить.

— Какие книги предпочтительно должны читать родители своим маленьким детям и какие рекомендовать детям повзрослее?

— Вопрос не в том, чтобы найти такую литературу, которая была бы поучительна, а такую, которая захватывала воображение и сердце. Я могу только вспоминать о себе. По обстоятельствам жизни я научился читать очень поздно, но помню, как моя бабушка мне читала вслух. Во-первых, она выбирала такие рассказы или книги, которые могли меня вдохновить так, чтобы, когда кончали читать, я, играя, продолжал жить тем, что она мне читала, как бы делая инсценировки для себя самого, похожие на то, что было прочитано. Во-вторых, она читала без спешки и, прочитав что-нибудь, периодически останавливалась на таком месте, над которым она хотела бы, чтобы я задумался. Если я задумывался и реагировал, то мы начинали какой-то разговор; если я никак не реагировал, она высказывала какое-нибудь замечание, подвигавшее меня отреагировать на фразу или на картину, на образ, который мне был представлен чтением. Это одно. Второе: мне кажется, что надо читать такие книги, которые могут служить вдохновением — вдохновением к благородству, правдолюбию, мужеству, жертвенности, самообладанию, чтобы через чтение и образы, представляемые нам в чтении, развивать любовь к этим и подобным свойствам.

И еще одно. Конечно, особое место имеет чтение Евангелия. Мне кажется, что дети могут читать Евангелие, и до них одно доходит, другое нет. Но из опыта занятий с детьми (я довольно много занимался с детьми) я знаю, что самое доходчивое — это чтобы преподаватель или родители взяли какой-нибудь отрывок Евангелия и своими словами, как можно более живо, красочно, его рассказали. Причем не отходя от текста, не прибавляя ничего, не делая его более «интересным», а просто выражая на языке ребенка и современности то, что там сказано. И когда все рассказано, с ребенком надо об этом поговорить: «Как ты на это реагируешь? Как тебе это нравится? Как ты думаешь: Христос был прав или этот человек прав? Как тебе кажется: ты мог бы поступить так или иначе?..» А затем сказать: «Я теперь прочту этот отрывок так, как он был написан почти две тысячи лет тому назад, чтобы ты запомнил, как ты будешь его слышать в церкви». И затем неспешно, в русском переводе, прочесть этот же отрывок по Евангелию. Тогда ребенок начнет узнавать текст, узнавать слова, образы, потому что он уже их в себе имеет. Тогда как если мы читаем ребенку, который еще мал, текст на несколько устарелом русском языке, это слишком для него коротко и не всегда до конца понятно.

Ноябрь 1995 г. — февраль 1996 г.
Из архива Е.Л. Майданович