Ключ, отворяющий внутреннюю жизнь

Очень важную истину открыл мне святой Феофан Затворник: все я недоумевал, как собрать мысли, как перестать развлекаться и расточаться на разные глупые мечтания. Оказывается, необходимы три главных приема.

Первый — постоянно хранить чувство присутствия Божия, что Господь близ , что Он тебя всего видит, что Он совсем рядом. «В сем памятовании надо всячески укрепиться до того, чтобы оно было неотходно от внимания. Бог везде есть и всегда с нами, и при нас, и в нас есть. Но мы не всегда с Ним бываем, ибо не помним о Нем и, потому что не помним, позволяем себе много такого, чего не позволили бы, если бы помнили. Возьмите на себя труд навыкать этой памяти. Тут ничего особенного не требуется, только намерение принять и напрягаться помнить, что Господь в Вас есть, и близ есть, и смотрит на Вас и в Вас так же зорко, как кто смотрел бы Вам в глаза. Что бы Вы ни делали, все помните, что Господь близ и смотрит. Станете трудиться навыкать сему и привыкнете и, как только привыкнете или еще только мало-мало навыкать станете, увидите, какое спасительное действие происходит от этого в душе. Не забывайте только, что память о Боге надо иметь не как о всякой другой вещи, но соединять ее со страхом Божиим и благоговеинством. Благоговейными люди все от этого бывают»[1].

«Мысли ума нашего все обращены на земное, и никак не подымешь их к небу. Предмет их — суетное, чувственное, грешное. Видали вы, как туман стелется по долине? Вот это точный образ мыслей наших. Все они ползают и стелются по земле. Но, кроме этой низкоходности, они еще бурлят непрестанно, не стоят на одном, толкутся, как туча комарей летом. Между тем они не остаются без действия.

Нет, под ними лежит сердце, и от них в сие сердце непрестанно падают удары и производят соответственное себе действие. Какая мысль, такое и движение сердца. Отсюда то радость, то досада, то зависть, то страх, то надежда, то самоуверенность, то отчаяние — одно за другим возникают в сердце. Остановки нет, и порядка никакого, так же как и в мыслях. Сердце непрестанно дрожит от чувств, как осинов лист.

И на этом дело не останавливается. Мысль с чувством всегда рождает желание, более или менее сильное. Под мятущимися мыслями и чувствами беспорядочно мятутся и желания: то приобресть, другое бросить; одному подоброхотствовать, другому отомстить; то бежать от всех, то выступить на средину и действовать; в одном послушаться, а в другом поставить на своем, и прочее, и прочее, и прочее. Не то чтобы все это исполнялось, но загадки — то на то, то на другое — непрестанно роятся в душе. (Присмотрите за собою, когда, например, сидите Вы за работою; все это увидите происходящим в себе, как на сцене.)

Так вот какое у нас нестроение и смятение внутри. От него нестроение и в жизни, и мрак какой-то вокруг. И не ждите порядочной жизни, пока не уничтожите этого внутреннего нестроения. Оно и само по себе много зла причиняет, но особенно оно недоброкачественно потому, что к нему подседают бесы, и крутят, и мутят там внутри еще более, направляя все на зло нам и на нашу пагубу»[2].

«Если бы для исправления нашей внутренней жизни достаточно было захотеть и все бы там явилось в наилучшем виде, или дать слово и за словом тотчас явилось бы и дело, то Вам более не о чем было бы и хлопотать… Но таков уж закон нравственно-свободной жизни, наипаче в существе поврежденном, что и твердая решимость есть, и благодатная помощь готова, а все же надо напрягаться и бороться, и прежде всего — с самим собою. <…> Требуется и предлежит усиленный труд над собою, над своим внутренним, — труд и усилие, обращенные на то, чтобы царствующее внутри нестроение уничтожить и вместо него водворить порядок и строй, за чем последует внутренний мир и постоянное обрадовательное состояние сердца. <…> Внутри нестроение: это вы опытно знаете. Его надо уничтожить: этого вы хотите, на это решились. Беритесь же прямо за устранение причины сего нестроения. Причина нестроения та, что дух наш потерял сродную ему точку опоры. Опора его в Боге.

Итак, первое: надо навыкать непрестанному памятованию о Боге, со страхом и благоговеинством. <…> Все с Господом будьте, что бы Вы ни делали, и все к Нему обращайтесь умом, стараясь держать себя так, как кто держит себя пред царем. Скоро навыкнете, только не бросайте и не прерывайте. Если будете добросовестно исполнять это небольшое правило, то этим внутреннее смятение будет стеснено извнутри и хоть будет прорываться то в виде помыслов пустых и недолжных, то в виде чувств и желаний неуместных, но Вы тотчас будете замечать сию неправость и прогонять этих непрошеных гостей, спеша всякий раз восстановлять единомыслие о едином Господе»[3].

«Чтобы удобнее навыкнуть помятованию о Боге, для этого у христиан ревностных есть особый прием, именно непрестанно повторять коротенькую, слова в два-три, молитовку. Большею частию это есть: Господи, помилуй! Господи, Иисусе Христе, помилуй мя, грешную! <…> Ходите ли, сидите ли, работаете ли, кушаете, ложитесь спать — все твердите: Господи, помилуй! Господи, Иисусе Христе, помилуй мя, грешную! От долгого упражнения в этом слова эти так навязнут на языке, что сами собою будут повторяться. А это очень остепеняет парение и блуждание мыслей. Но опять не забудьте соединять с словом сим благоговеинство»[4].

«Воодушевляю Вас! Возьмитесь поретивее и продолжайте не прерывая — и скоро достигнете искомого. Установится благоговейное внимание в едином Боге, а с ним придет и мир внутренний. Говорю: скоро, однако ж не чрез день или два. Потребуются, может быть, месяцы. О, когда бы и не годы! Просите Господа, и Он Сам Вам поможет.

В пособие к сему приложите и следующее: ничего не делать, что запрещает совесть, и ничего не опускать, что велит она делать, — большое ли то или малое. Совесть всегда есть наш нравственный рычаг. Что внутри нас детки наши — мысли, чувства и желания — предаются непозволительной резвости, причина сему, между прочим, и та, что совесть потеряла силу. Возвратите ей силу, изъявляя полную ей покорность. Вы теперь просветили ее, выяснив все, что Вам должно делать и чего не делать. Извольте же следовать сему неуклонно и так решительно, что хоть умереть, а ничего против совести не позволять себе сделать. Чем решительнее будете так поступать, тем могущественнее будет становиться совесть, тем полнее и сильнее будет она внушать Вам должное и отклонять от недолжного и в делах, и в словах, и в помышлениях, — и внутреннее Ваше будет спешнее упорядочиваться. Совесть с благоговейною памятию Божиею — биющий ключ истинной духовной жизни. <…>

Больше этих двух правил ничего и не требуется. Дополните только их терпением. Вдруг не придет успех, надо ждать, трудясь, однако ж, неутомимо. Надо трудиться и, главное, ни в чем не уступать себяугодию или мироугодию. Непрестанные будут противления начатому порядку. Надо одолевать их, следовательно, напрягать силы и, следовательно, терпеть. Облекитесь же в это оружие всемощное и никогда не падайте духом, видя неудачи. Все придет со временем. Воодушевляйтесь в терпении сею надеждою. Что это так бывает, оправдано опытами всех людей, искавших и содевавших спасение.

Так вот и все! Памятовать благоговейно о Боге, следовать совести и вооружаться терпением с надеждою. Это немногое — семя всего. Благослови Вас, Господи, так настроиться и стоять в сем настроении»[5].

Как это все важно! И действительно, у нас чаще всего устанавливается неправильное воззрение на себя, на Бога, на мир окружающий оттого, что уму всегда представляется, будто мы совсем одни, вокруг нас огромный холодный и чужой мир, а Бог где-то далеко-далеко, где-то за высоким небом, за едва видимыми звездами, где-то еще бесконечно дальше. Он, конечно, оттуда с высоты все видит, знает, но все-таки — издалека, свысока. Мы ищем «след» Его, «тень» Его в близком нам мире, чтобы как-то оживить в своем сердце память о Нем. Мы смотрим на иконы, на приближенный к нам Его образ, лик, писанный на доске красками из растертых камней, чтобы собрать свои чувства в один луч, направить его куда-то далеко в неизмеримую даль, и нам представляется, что наша молитва должна лететь в эту бесконечную высь, где-то там долго стучать в наднебесную дверь у пренебесного жертвенника, чтобы быть услышанной. Но наше молитвенное обращение к святым скорее достигает своей цели, наши святые ходатаи, если мы расположим их заступиться за нас, возьмут наши прошения, пойдут с ними (опять же далеко-далеко, высоко-высоко) и там будут просить за нас…

Но ведь все это образы, которые только отдаленно рисуют нам тень реальности. Беда, когда мы саму реальность начнем путать с ее тенью. Как уныло, вяло, безрадостно такое настроение, тем более что молитва наша и без того не имеет горячности и дерзновения. И как меняется все, когда вспоминаешь, что Бог здесь же, рядом, совсем близко к тебе, ближе всех и всего. Он «вокруг» и «внутри» — и всюду! Он весь здесь же, сейчас же, во всей Своей полноте, в трех Лицах — Отец, Сын, Дух Святый! И Он не только слышит мою молитву сразу же, но даже прежде, чем я успеваю ее произнести, знает мою мысль прежде, чем я сам успеваю ее рассмотреть, облечь в слова. Он ближе к моей душе, чем я сам. Он видит меня лучше, чем мое внутреннее око, — видит насквозь; как я могу видеть сосуд из прозрачнейшего стекла на ярком свете, так Он видит меня всего здесь же, сейчас же, в каждое мгновение моего бытия. Он весь здесь и всюду во всем Своем могуществе, славе и силе! И мы отдалены от Него не местом, не расстоянием, не временем, а лишь грубостью, дебелостью, омраченностью своего падшего состояния. Нам не дает видеть Его, Его славу и сияние чехол грубой, оземлянившейся, поработившейся праху душевности, словно мешок из плотной ткани, как смирительная рубашка, наброшенная на наше возгордившееся, вознесшееся «я».

Потому-то и надо не устремляться сердцем и умом за пределы видимого мира, в «далекую высь», чтобы там докричаться до Бога, но собирать их воедино, сосредоточивая в самой сердцевине нашей жизни, здесь смиренно звать и днем и ночью Того, Кто ближе всех и всего к нам, Кто душе необходимее и вожделеннее всех и всего. Именно для этого взираем смиренно на иконы, чтобы, тут же потупив взор, искать Того, Кто промелькнул тенью, — вернее, блеснул светлым лучом сквозь писанный красками лик: искать Его через глубину своего сердца здесь же, в самой близкой к душе, касающейся ее области духа. Потому обращаемся к святым, просим их помощи, ходатайства, что здесь же — у души — те запертые двери, в которые надо стучать непрестанно, что здесь же надо присидеть запертым вратам в надежде, что стучащему отворят[6] и ходатаи могут исходатайствовать скорейшее их отворение. Но все это здесь же, совсем близко от нашего сердца![7]; войди в клеть твою и затвори двери и помолись втайне[8]; и Мы приидем и обитель у него сотворим[9]. Как все близко, как рядом, — кажется, только руку протяни и прикоснешься. Как это важно для оживления внутренней жизни — чувство вездеприсутствия Божия. Пожалуй, здесь ключ к внутренней жизни, здесь и дверь в нее.

[1] Святитель Феофан Затворник. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться. С. 184.
[2] Там же. С. 186-187.
[3] Там же. С. 188-190.
[4] Там же. С. 185.
[5] Там же. С. 190-191.
[6] Ср.: Мф. 7, 8; Лк. 11, 10.
[7] Ср.: Лк. 17, 21.
[8] Ср.: Мф. 6, 6.
[9] Ср.: Ин. 14, 23.