Максим Бутин: О мышлении, его радостях и печалях…

«Платон называл философов «друзьями идей». Так вот, если человек не знаком и не дружит с этими многочисленными наполнителями ума, мыслить он никогда не будет. Ибо мышление — это движение идей, сочетание идей, отвержение идей, приглашение идей. Кусочки суждений, ошмётки понятий в его речь могут и залететь — кто ж может ему запретить их туда пускать! — и потому видимость рассуждающего существа он может у окружающих создавать, а вот мышления в его речи не будет совсем...»

— Что такое мышление?

— Как и всё на свете, мышление можно понимать по-разному. Здесь можно даже пуститься в самый отчаянный произвол. Как говорил знакомый мне капитан И. Т. Лебядкин, «даже вошь и та могла бы быть влюблена и той не запрещено законами». Вот, уповая на эту широту законов, мы могли бы сказать, неслыханно и вдохновенно капризничая в своей мысли:

«Мышление есть процесс последовательного опускания грязных носков в чайник с кипящей водой. Мышление — процесс последовательный, поэтому каждому мыслителю важно не запихивать сразу все свои носки в чайник, а опускать их в него по одному. Образующиеся при этом испарения всегда уникальны и составляют дух мышления данного мыслителя. Широта, масштабность мышления зависит не только от количества скопившихся носков соответствующего качества, но и от ёмкости чайника и качества воды. Родниковая ли она из родных мест мыслителя или привозная заморская? Достаточно ли минерализована или представляет собой чистый дистиллят? А опускание носков в чайник с холодной водой даст нам холодное, незаинтересованное, совершенно объективное мышление. И т. д. И т. п.»

Всё это, может быть, приемлемо в качестве не слишком чистой шутки. Но если мы отнесёмся всерьёз к такому определению, нам с ним придётся жить и как-то пускать его в дело. Тут мы со своим так понимаемым «мышлением» непременно потерпим крах. Ибо очевидно, что при всём структурном подобии мышлению, речь в этом определении идёт вовсе не о мышлении, а о чём-то весьма практическом, хотя и довольно нелепом. Более того, мы потому только и смогли описанный процесс уподобить мышлению, что о мышлении мы что-то уже знаем, так что ощутили в себе способность и уподоблять его чему угодно и как угодно.

Но нам ведь требуется узнать, что такое само мышление, а не то, в какие произвольные казусы мы способны его поместить. Поэтому, мельком глянув на историю философии в целом, установим пределы, в которых понимание мышления меняется, но за которые это понимание может уйти лишь путая мышление с носками, опускаемыми в чайник с кипящей водой.

Эти пределы таковы.

Снизу мышление понимается как функция мозга, который выделяет мысль, как почки мочу или желудочно-кишечный тракт продукты дефекации. Не уточняется, какого мозга — головного, спинного или того, что является наполнителем мозговых косточек, то есть содержимым влагалищ трубчатых костей. Не уточняется, чьего мозга — человека или животных. Не уточняется, каким образом материальный процесс на материальном же субстрате выдаёт в конце концов нематериальную мысль. Но нематериальную ли? Порядочная мысль должна считаться здесь чем-то материальным, а кроме материи, пожалуй, ничего и нет. Вспомните ленинское: «В мире нет ничего, кроме движущейся материи…» и т. д., хотя Ильич и не был столь вульгарным материалистом. Кажется, это недалеко отошло от нашего примера с носками и чайником. Во всяком случае такое понимание имеется. Зафиксируем его в качестве предельного. И не будем больше его критиковать. Как говорится, «и не оспоривай глупца».

Сверху же мышление понимается как движение идей, осуществляемое умом в уме, то есть в себе самом. Что такое ум? Ум — это (1.1) породитель и (1.2) источник идей, (2) вместилище идей, (3) двигатель (субъект движения) идей. А что такое идея? Идея есть полнота бытия. Когда мы говорим об идее дерева или идее собаки, то речь наша обобщает в идеях все бывшие, бывающие и будущие деревья, как и всех на свете собак. Ясно, что ни с какой индивидуальной собакой или индивидуальным деревом идея собаки или идея дерева не совпадут. Ясно, что идею нельзя ни понюхать и насладиться её цветением (в случае дерева), ни помыть с ароматизирующим шампунем (в случае жестоко воняющего псиной вашего домашнего питомца). Ясно, что в идеи как-то вмещается бытие других деревьев и других собак. Потому идеи и суть полнота бытия. Но с другой стороны, ваша собака — недоидея собаки, с вашей собакой как-то связано небытие, несуществование. Потому, кстати, она и умирает, умирает постоянно и когда-нибудь умрёт окончательно. С идеей собаки такого случиться не может, ибо в ней нет небытия, она как раз — полнота бытия. Идея собаки — вечна и бессмертна.

Видимый, слышимый, вообще — чувствуемый, мир есть мир такого сочетания неполного бытия с неполным небытием. Но ясно же, если мы будем мыслить мир в его полноте, мы должны говорить об уме и идеях. Мир ума есть предельный и совершенный мир, а его идеи — это сигнальные ориентиры развития чувственного мира.

Ну и в самом деле, когда вы говорите о безобразии, то, хотите вы того или нет, но некоторое представление о прекрасном у вас уже имеется, иначе бы вы никак не могли отличить безобразие от небезобразного, то есть как-то (пусть ограниченно и неполно) прекрасного. Стоит после этого вам помыслить прекрасное само по себе и в его полноте, и то или иное отражение идеи прекрасного в вашем сознании должно уже сложиться.

А где и как существует этот совершенный ум с этими идеями, полнотами бытия? Мы не можем локализовать его, как одиноко растущее дерево или посаженную на цепь собаку, и дать его координаты по GPS или Глонасс. Сознавая несовершенство индивидуальных человеческих умов и людей в целом, мы не можем этим умом считать ум ни человечества вообще, ни индивидуального человека. Что касается нашего чувственного и несовершенного мира, этот ум — везде и нигде в этом мире, он в нём (ибо с его помощью осмысляются конкретные собаки и деревья) и он вне его (ибо ничто в нашем чувственном мире не достигло полноты бытия).

Я изложил две предельные позиции людей в отношении мышления: (1) вульгарно-материалистическую и (2) платоническую. Между этими краями размещается бесчисленное множество точек зрения на мышление. Но сказанного достаточно. Кто осмыслил пределы, найдёт подходящий себе чайник и поищется в своих носках.

— Почему так мало людей умеет мыслить?

— Люди — существа свободные, свободные настолько, что даже становятся лёгкими жертвами бессмысленных обстоятельств и удручающе тупых и одновременно до узости стеснённых условий бытия. Зарождению свободного мышления способствует свободное общество, в котором культ ума и истины — естественная религия социальной жизни. Если в вашей деревне говорят, положим, чинно по-татарски и лишь немного матерятся по-русски, откуда в ней взяться знатокам греческого языка да ещё и бойко на нём говорящим и пишущим? Так и с мышлением. Нет образцов, не будет и подражателей. Вот почему нет ни великих цыганских философов, ни светочей камчатской мысли.

Но многим людям мышление и не нужно. Они вполне обходятся без него. И проживают «счастливую жизнь» животных в обществе. Нам же следует помнить, что животные в обществе — это скот.

Это обыкновение. Другая ипостась бытия животных в обществе экзотическая. Это клеточный зоопарк, охраняемый заповедник или национальный парк. То есть это привилегированные части человеческого общества животных, отделённые от тела общества...

— Так было всегда или наше время в этом смысле особенное?

— В смысле — мало мыслящих? В общем, люди не слишком склонны к мышлению и пониманию мысли. Так что большинство людей на всём протяжении истории человечества вело животный образ жизни, обезображивания лиц интеллектом счастливо избегая. Поэтому можно сказать, в уме люди едва родились и ведут себя как младенцы.

Но я бы полностью игнорировал историческое развитие людей, если бы не сказал, что внутри этого младенчества были более умные и, скажем помягче, менее умные народы.

(1) Греки — учители мысли для всей европейской цивилизации. От этого отречься — себе дороже выйдет. Абстрагируйся от греческой составляющей европейского мышления, останешься полным и первозданным дураком.

(2) Другое обстоятельство уже не общенародного, но индивидуального плана. Это — выдающиеся достижения мысли отдельных людей. Конечно, древние греки — народ мысли, народ философии. Но выдерните из него Платона и Аристотеля, Плотина и Прокла и никакого «народа мысли» не останется. Тут важен греческий полис, он способствовал развитию мысли. И потому греческая философия завоевала всемирную славу и получила всемирное признание. Но более подходящие поясняющие примеры даст нам история России. В России не было и нет философии, к философствованию менее всего расположено российское государство, а общество ему в этом не только не перечит, но и всячески содействует. Это вам не Греция V в. до Р. Х. А вот философы в России хоть и редко, но появляются. И даже философы пусть местной закалки, зато мировой силы мысли, но не скажу — мировой славы. Для девятнадцатого века это Владимир Сергеевич Соловьёв, для века двадцатого — Алексей Фёдорович Лосев.

Всё это не отменяет одного печального наблюдения: в России идёт массовое оскотинивание людей, селекция их по признаку безмыслия.

— В чём выражается умение и неумение мыслить?

— На этот вопрос я отвечу просто и формально: выражается в том, что один человек мыслит, а другой с умом не дружит. И с моей стороны это не отговорка. Действительно, Платон называл философов «друзьями идей». Так вот, если человек не знаком и не дружит с этими многочисленными наполнителями ума, мыслить он никогда не будет. Ибо мышление — это движение идей, сочетание идей, отвержение идей, приглашение идей. Кусочки суждений, ошмётки понятий в его речь могут и залететь — кто ж может ему запретить их туда пускать! — и потому видимость рассуждающего существа он может у окружающих создавать, а вот мышления в его речи не будет совсем.

Поясню на простом примере. Допустим, я говорю о бесконечной скорости движения. И тут, как чёртик из шкатулки, выскакивает какой-нибудь физик и назойливо сообщает мне, что он отказывается понимать, что такое бесконечная скорость, ибо предельная скорость, зафиксированная экспериментально и взятая в качестве одного из постулатов теории относительности А. Эйнштейна, есть скорость света в вакууме:

c=300.000 км/сек.

Э! «Да тут арифметика!» А наш физик-чёртик не способен сложить:

300.000+1+1+1…+1=∞

То есть физик не осознал вполне идею скорости, потому ему недоступна ни нулевая скорость, ни бесконечная, а только промежуточные конечные явления скорости. Итог: физик не способен мыслить, зато способен путать идею с реальностью, эмпирию с теорией.

— На философском факультете учат ли мышлению?

— Разные бывают философские факультеты. На философском факультете Московского государственного университета, например, учат даже менеджерячеству по рекламе. То есть готовят расклейщиков объявлений (заметьте, я снизил до предела имидж чужеродного философскому мышлению способа действий). Вероятно, успешно. Это не значит, что на других отделениях и философии сопутствует такой же успех, как объявлениям. Но в целом там собран цвет исследовательского сообщества. Правда, исследовать философию — не значит быть философом. А исследовать мышление — не значит быть мыслителем. Анализ мочи или крови в баклаборатории не превращает же лаборанта в кровь, мочу или в выявленные бактерии. Так и здесь. Мне попадался чудак (не из МГУ), который исследовал всё собрание сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, все 54 книги, на предмет лошадиности. Чего только он ни нашёл! И сообщение в письме, что Ф. Энгельс упал с лошади. И то, что «особенно любят гарцевать на этом коньке Кабе, Вильгардель и др.»… И т. п. Этот чудак не стал ни Ф. Энгельсом, ни К. Марксом, ни даже лошадью… А исследование его всё же забавно. Так вот исследовательски можно весьма талантливо и даже изысканно представить строй мысли какого-нибудь запорошённого исторической пылью мыслителя. И не быть при этом самому мыслителем. А ведь только живой пример мышления способен подвигнуть студента к собственному размышлению. Если это — только пересказ прочитанных книг, пусть и талантливый пересказ, мышления не возникнет ни с пересказывающей стороны, ни со стороны внимающей пересказу, то есть со стороны слушающей. Если пример живого мышления найден юным студиозусом в книгах старых мыслителей, факультет излишен, довольно одной библиотеки.

Но следует учитывать, что кроме истории философии учиться мышлению негде, потому что именно история философии предлагает образцы выдающихся мыслителей, знакомство со строем мысли которых и будет формирователем индивидуального мышления знакомящегося. Поэтому совершенно правильна на философских факультетах, буде она имеется, установка на чтение и исследование источников мысли — произведений философов.

Но это и всё, что может предложить философский факультет: читающее, понимающее, исследующее сообщество и атмосфера поиска. Если со стороны студента нет ответного включения в строго необходимый процесс понимания чужого и совершенно свободный процесс своего мышления, никаких действительных успехов в мышлении у такого студента не будет.

—  Встречала мнение, что философские факультеты выпускают историков философии, но не философов — вы с этим согласны? Почему так получается?

— Это верное наблюдение. И печальный феномен отсутствия русской философии в России тому зримое подтверждение. Выпускники философских факультетов знают всех философов. Более того — готовы поддержать беседу о них на английском, немецком или даже французском языках. А зачем им всё это, они не знают. Таким всем интересным полны их головы, что подумать, куда всё это деть, к чему пристроить, умственных ресурсов уже недостаёт. Недостаток или даже отсутствие самости — дурная черта отечественной мысли.

Почему так случилось, случается и будет неизменно случаться впредь? От отсутствия философов на философских факультетах. Когда-то, в пору учения на философском факультете, я прервал лектора, который с большим пафосом процитировал заезженный в мыло тезис К. Г. Маркса о Л. А. Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело состоит в том, чтобы изменить его». Я спросил его, сколько философов работает на факультете. И, получив ответ, что где-то восемьдесят персон украшают собой факультетские бытие и ничто, уже не мог сдерживать себя и воскликнул: «Так кто же из них изменяет мир?» Понимающих улыбок и даже смеха было много. Но как раз этот «феномен смеховой культуры», по выражению М. М. Бахтина, и свидетельствовал, что философы на факультете склоняются всё более к ничто, чем к какому ни на есть бытию. Такая у них «негативная диалектика».

—  А философ — это кто? Как становятся философами? Да и что такое философия?

— Философ — это тот мурзик (или мазурик, в зависимости от настроения), который прикоснулся к чистым идеям, настоял на этой чистоте своё мировоззрение и в режиме двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году (1) потребляет его умеренно, (2) хлещет стаканами и даже (3) заливает за воротник. Последнее, пожалуй, уже лишне, ибо под воротником глаз нет, на мир оттуда смотреть несподглазно. Ну, вы поняли: в черепных, позвоночных и трубчатых костях философа не только мозг, но и мышление, причём не абы какое мышление, в темноте мол всё сойдёт, а прошедшее поверку по первообразцу (парадигме). Единство (1) ума, (2) души, (3) тела и (4) образа жизни есть, конечно, идеал и для человека вообще, но если уж философ ему не возьмётся соответствовать, то дурак он, а не философ. Как только эти четыре момента где-то совпали, отхлебните из своего стакана мировоззрения за свежеродившегося философа.

Философия есть (1) отыскание парадигм представления мира, (2) формирование мировоззрений на основе этих парадигм, (3) жизнь в соответствии с этими мировоззрениями и (4) преобразование мира в местах плохого его соответствия мировоззренческому идеалу.

— Нынешний мировой кризис — философская ли проблема?

—  Смотря какой кризис. Экономический? Политический? Цивилизационный? Все они могут быть равно и мировыми. Но каким бы кризис ни был, его всё равно следует преодолевать. И преодолевается он сначала усилием мысли: дурная ситуация осмысляется, а потом в мысли же ищутся и находятся пути преодоления дурноты. После новый образ чаемой реальности люди пытаются воплотить в самой этой реальности. Ясно, что здесь без мыслителей не обойтись. Оставить всё, как было, или привлечь дураков к решению проблемы кризиса — делу никак не поможет. Роль философа здесь мировоззренческая: предложить новое мировоззрение, в котором такие кризисы невозможны или преодолимы с меньшими потерями.

Ничего специфически философского в кризисе как таковом нет. Но если кризис действительно мировой, то он должен касаться философа в первую очередь, ибо мировой кризис достигает краёв мировоззрения и начинает уже рвать мировоззренческую ткань. А на такое непотребство философ должен дать достойный ответ.

— Кого из философов вы считаете наиболее актуальным для нашего времени?

—  Греческие философы традиции платонизма актуальны всегда: Платон, Аристотель, Плотин, Прокл.

Менее значимы, но весьма достойны немцы: И. Кант, И.-Г. Фихте, Ф. В. Й. Шеллинг, Г. В. Ф. Гегель, А. Шопенгауэр, К. Г. Маркс (для остранения), М. Хайдеггер.

Из русских: В. С. Соловьёв, А. Ф. Лосев, менее значимы блестящий и немеркнущий Г. Г. Шпет и ставший уже забываться русским читателем синтаксически громоздкий, но роскошный и даже сияюще-великолепный К. А. Свасьян. Впрочем, последний русским быть, кажется, уже перестаёт, ибо пишет теперь почти исключительно по-немецки.

В философии мало что меняется после прикосновения человека к чистым идеям. Наивно-реалистический, феноменологически-описательный, трансцендентально-антиномический, диалектико-мифологический, аритмологический методы вполне находимы ещё у Платона Афинского (см. «Очерки античного символизма и мифологии» А. Ф. Лосева). Но важно ведь не просто сослаться на метод, такая ссылка ничего не стоит. Важно правильно метод изложить. И самое трудное — грамотно им воспользоваться, осмыслить тот или иной предмет, не изменяя методу и не внося отсебятину.

Уметь мыслить платонически в нынешней постмодернистской реальности — самое достойное и самое трудное дело современного философа.

Беседовала Светлана Коппел-Ковтун