Вы здесь

Рахманинов — известный и неизвестный

С.В. Рахманинов

Н есколько лет назад испанский тенор Хосе Каррерас, выздоровевший от лейкемии, специально приехал в Москву для того, чтобы поблагодарить Россию за Рахманинова. Этот случай не единственный. Еще при жизни Рахманинова был известен ряд случаев, когда его музыка приносила исцеление. Вдова одного врача, исцелившаяся от душевного недуга и мыслей о самоубийстве, тайком приносила на каждый его концерт букет душистой сирени.

Священное Писание издревле свидетельствует о целительной силе музыки (см. 1 Цар 16:23). Музыка исцеляет человека не зарядом таинственной энергии, и не сочетанием вибраций, как полагают оккультисты; а тем Божественным, что в музыке (как и в иконографии) служит носителем подающего исцеление Святого Духа Божия. Не случайно приходится привести сравнение духовной музыки с иконографией. И то и другое бывает дано свыше, то и другое может служить лекарством для души и тела, и оба духовных искусства служат проповедью о Небесном Царстве. Господь Бог Своим непостижимым Промыслом наделяет художников, если это иконописцы — духовным зрением, а музыкантов — особым духовным слухом, открытым звучанию Божественной гармонии. И если говорить о музыке Рахманинова, то удивляться ее целительной силе не приходится.

Почему речь о музыке Рахманинова? Рахманинов один из немногих поставил своей художественной задачей воссоздать на новом уровне духовную музыкальную культуру древней Руси, и вновь облечь богослужение в ткань знаменных песнопений. Ведь знаменное пение — это не только гомофонная форма музыки, записанная знаками, но и прежде всего, духовная музыкальная культура древней Руси, воспринятая в наследие от осмогласия Иоанна Дамаскина — Октоиха. Дело в том, что знаменное пение столь же органично связано с природным мелодизмом церковно — славянской речи, как с греческим языком богослужения связано осмогласие. На глубинную духовную связь знаменного пения и осмогласия указывает и то, что знаменный мелодизм и песопения Октоиха равно гамонично звучат как на церковно — славянским, так и на греческом. Пришедшее на смену русской знаменной музыке партесное песнопение, в основу которого была положена западно — европейская полифония (ее великими представителями стали Бортнянский, Архангельский, Римский — Корсаков, Чесноков, Гречанинов и Чайковский), такими качествами, к сожалению, не обладала.

Интересно, что американцы считают Сергея Рахманинова великим американским композитором. Действительно, последние свои годы он прожил в Америке. Но в России, где он родился и вырос, и чью природную культуру и веру он впитал с материнским молоком, его музыка звучит не так часто, как она того заслуживает. Не хотелось бы думать о том, что боголюбивая Святая Русь, все еще звучащая в его музыке, утрачена безвозвратно. Наверное, Она все-таки жива, если жива музыка, и живы сыны великой России, которые ее чувствуют и понимают, пусть таких и немного... Впрочем, вне зависимости от национальности художника и времени, в которое он творил, истинное творчество имеет значение, конечно же, не национальное, а всемирное. Потому что, вырастая из национальной культуры, великое в искусстве становится откровением всему миру. И Рахманинов, как художник с особым духовным дарованием, также послужил для всего мира особым откровением. Его «Всенощное бдение» стоит в ряду с «Троицей» Андрея Рублева, «Страстями» И.С. Баха и «Реквиемом» Моцарта.

Великую музыку невозможно изобразить словами и эпитетами, потому что она неописуема. Описывая слепому от рождения человеку красоту Божественного мироздания, мы не достигнем успеха. Но если мы дадим ему услышать прекрасную музыку, то он сможет получить достаточно полное представление о прекрасном и Божественном, и духовным зрением познает то, что недоступно его глазам. Такова и есть музыка Рахманинова — духовно насыщенная, необычайно величественная, красочная, нежная и мечтательная. Она рассказывает миру о Боге и о любящей Его прекрасной Святой Руси, поющей Ему славу своим неповторимым колокольным гласом... О России, чьи бескрайние просторы украшены величественными храмами, наполненными чудотворными иконами, возвышенными молитвами и духовными песнопениями... Такой России уже почти никто не помнит и не знает, но такой Ее знал маленький Сережа Рахманинов...

Отец композитора Василий Аркадьевич был отставным офицером гродненского гусарского полка, человеком добрым и общительным, любившим шумные праздники и карточные застолья. Не умея разумно содержать имение и распорядиться огромным вначале приданным жены, он довел семью до крайней нужды. Мать Сергея, Любовь Петровна, обладавшая терпением и самоотверженностью, прилагала все усилия к тому, чтобы сохранить благополучие многодетной семьи; но в первые же десять лет супружества Василий Аркадьевич пустил по ветру четыре из пяти имений супруги. К тому времени, как родился Сережа, семья уже переселилась в пятое и последнее — в Онегу Новгородской губернии.

Первыми музыкальными воспитателями Сережи стали его мать и гувернантка мадемуазель Дефер. Дальнейшее его музыкальное образование проходило под руководством институтской подруги матери, пианистки Анны Даниловны Орнатской. Особую роль в жизни Сережи сыграла бабушка — генеральша Софья Александровна Бутакова, которая иногда увозила любимого внука к себе в Новгород. В доме бабушки он часто слышал старинные песни и былины, которые бабушка знала на память. В этом доме Сережа встретился и с собирателем русских былин, гусляром Трофимом Рябининым. А весной каждое утро мимо бабушкиного дома проходил пастушок, играя на берестяной жалейке.

Живя у бабушки, Сережа часто бывал с ней на службах и причащался Святых Таин. Он посещал и новгородские монастыри, где слушал монашеское пение — старинные знаменные распевы, и где, вероятно, впервые услышал о канонах Осмогласия — «ангельского пения», как называли его на Руси. Иногда мальчик заходил во двор стоявшего неподалеку храма Феодора Стратилата, где знакомый пономарь поднимал его на колокольню. Мальчик узнал разные звоны, имена колоколов, и научился различать их по голосам — вечевые и набатные, благовестные и полиелейные. Их чарующее переливчатое пение навсегда осталось в сердце великого музыканта. И через много лет этот незабываемый звон Новгородских колоколов вдруг воскреснет в звуках его 2-го фортепианного концерта, как голос Святой Руси. И первое впечатление мощного и стройного колокольного звучания стало и самым сильным, отложившим отпечаток на всю последующую жизнь великого композитора. Чудесная и сказочная Святая Русь его детства сохранилась в незабываемых звуках, которыми была полна его память, и пение церковных колоколов стало символом его творчества.

Души Своих избранников Господь воспитывает лишениями и страданиями, проводя через череду утрат, через слезы и тернии. Дарованный Богом талант мальчика требовал образования и развития; а лучшие учителя, способные его дать, находились в Петербурге и Москве. И в 1882 году закончилось детство музыканта: имение было продано за долги, семья Рахманиновых разорилась, и была вынуждена переехать к родным в Петербург, где Сергея приняли в подготовительные классы при консерватории. В эти дни его любимая старшая сестра Елена умирает от лейкемии, младшая София от дифтерита, отец покидает семью, а мать, не перенеся череду страшных ударов, замыкается в себе.

Рахманинов и Шаляпин

С.В. Рахманинов и
Ф.И. Шаляпин

По совету двоюродного брата, знаменитого пианиста Александра Зилоти, Сергей поступает в Москву на воспитание к известному педагогу Николаю Сергеевичу Звереву, а затем и сам Зилоти принимает его в свой класс. Здесь юный пианист навсегда попадает под влияние Петра Ильича Чайковского, и утверждается в решении писать музыку. С 1885 г. Рахманинов поступает в Московскую консерваторию, где под руководством С.И.Танеева и А.С.Аренского изучает композицию. Консерваторию он заканчивает с отличием и большой золотой медалью, по двум классам: фортепиано и композиции. Огромную поддержку оказали юному музыканту его знаменитые наставники — Зилоти, Чайковский и Танеев, и прозорливее многих оказался музыкальный издатель Карл Гутхейль, с самого начала оказавший Рахманинову поддержку, и ставший главным его издателем В России.

В 1895 году, когда Рахманинов начинает работу над своей первой симфонией, Москва уже содрогалась от зловещих слухов. Рев толпы на Ходынке и разгоравшееся зарево жестокого и бессмысленного русского терроризма — вот черты того времени, когда первые звуки симфонии легли на листы партитур. Эпиграфом к сочинению стали слова Писания: «Мнe отмщение, Аз воздам...» (Рим 12:19). И уже тогда проявился особый уникальный дар композитора: в то время, когда многие художники всерьез считали, что все прекрасное в искусстве исчерпано, Рахманинов открывал еще более прекрасное. Не каждый способен отвечать на злобу мира пасхальной радостью; но в том самом 1893 г., когда масоны в начале своей Великой Масонской Революции провозгласили борьбу с «клерикализмом в искусстве», юношеская сюита Рахманинова для 2-х фортепиано, где с колокольным звоном переплетается тропарь Воскресению Христову, звучит пасхальным приветствием обезумевшему миру. В то время, когда миллионы людей теряли веру, когда Россия сотрясалась и рушилась, погрязая в войнах, грабежах и убийствах, Рахманинов созидал Ее в музыке еще более совершенной, молитвенной и духовно могущественной.

В том и заключался его особый духовный дар, особая чудотворная сила — иметь стойкость и прозорливость, чтобы среди разрушения и отчаяния провидеть грядущее возрождение и новый образ великой России. Рахманинов писал не о прошлом, а о будущем, не фантазируя, а прорицая. Но не многие об этом догадывались. Признавая неоспоримую гениальность композитора, многие попросту не понимали, с чем связана умиротворенная сосредоточенность его музыки, и вслед за промасонской журнальной критикой относили возвышенную молитвенность к «застарелым и отжившим формам музыкального клерикализма». К тому же в 1897 году симфония провалилась на премьере из-за никудышного исполнения Глазуновым... Критики злорадствовали... На грани отчаяния юный музыкант сбегает из сумасшедшей столицы в патриархальный Новгород, к любимой бабушке Софье, чтобы залечить душевные раны, и понемногу ему снова открывается поэтичная и молитвенная, живая и любящая Русь его детства.

К осени 1897 года Рахманинов принимает приглашение в частную оперу Саввы Мамонтова, где происходит его встреча с Федором Шаляпиным, положившая начало многолетней дружбе. Тогда впервые заговорили о Рахманинове, как о выдающемся дирижере. Подчинив оркестр строгой дисциплине, Рахманинов заставил его звучать так, как он не звучал прежде. Талантливые, но капризные музыканты были вынуждены признать правоту замечаний нового дирижера, и, наконец, исполнились к нему глубокой благодарности и уважения. Труднее всего было обуздать Шаляпина, чей гений на всех действовал ошеломляюще, в том числе и на самого Рахманинова. Но Рахманинов был единственным, кто сумел найти к нему подход.

Через Шаляпина и МХАТ, во время гастролей театра в Ялте произошла встреча Рахманинова с А.П.Чеховым, беседы с которым многое открыли молодому музыканту. На вопрос о вере Антон Павлович грустно улыбнувшись, признался, что из всей своей детской веры сохранил только любовь к колокольному звону. Однако в этих беседах для Рахманинова открылся особый уникальный путь России и значение его собственного ей служения. Работавший в это время над замыслом «Вишневого сада», Чехов показал Рахманинову тот нужный ему для осмысления образ уходящей России, которая неумолимо исчезает, и спасти которую невозможно, но трудиться во имя Ее — дело совести русского человека. Эта горячо любимая, но навсегда уходящая Россия наверное связывалась в сознании музыканта с тенистым парком в потерянном родительском имении, который однажды у него на глазах наполнили деловитые мужики с топорами и пилами. И отчаянная, и, вместе с тем, спасительная мысль о рыцарской верности до конца страждущей Отчизне вновь охватила и воодушевила музыканта. У России есть путь и задача в истории, а значит, есть будущее! У России есть ее сила и святость, ее герои, святые и светочи! И нет ничего непоправимого, если у России сохранится ее кроткая, любящая душа. И утешительные слова Ани из «Вишневого сада» для многих русских людей прозвучали тогда, как обращение к уходящей России: «Мама, ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя... я благословляю тебя. Вишневый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но не плачь, мама, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа... Пойдем со мной, пойдем, милая, отсюда, пойдем!.. Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнешься, мама!» (А.Чехов «Вишневый сад»).

Рахманинов в кабинете

Рахманинов в своем кабинете

И совсем иные переживания принесла встреча с Толстым, перед которым Рахманинов прежде благоговел. От единственной беседы с Львом Николаевичем остался неприятный осадок. Старик Толстой был раздражен на всех и вся, и брюзжал, что поэзия и музыка — вздор. Бетховен — тоже вздор, Пушкин и Лермонтов — вздор... Выслушав рассуждения великого писателя, Рахманинов более всего в силу своей обычной молчаливости не стал ему возражать, но покинув его гостинную, вздохнул с облегчением. Однако вера Рахманинова в свое служение подверглась испытанию...

В 1900 году сказалось огромное напряжение первых лет творчества, и Рахманинов заболел. В результате душевной болезни особенно пострадала его вера в то, что людям нужна его музыка. Композитор так страдал, что родные и друзья стали бояться за его рассудок. Они поняли, что нужна помощь врача, и обратились к знаменитому психиатру Николаю Владимировичу Далю. Простые и дружеские беседы доктора Даля с Рахманиновым оказали необычайно благотворное действие: шаг за шагом он убедил композитора в необходимости следовать своему предназначению, убедил в необходимости писать музыку и рассеял сомнения в собственной никчемности. Не нужно пренебрегать дарованием, не нужно закапывать данный Богом талант: Рахманинов нужен России, что бы не говорили и не писали продажные писаки... Словно пробудившись, Рахманинов вновь приступает к работе, и к началу 1901 года завершает 2-й фортепьянный концерт, который был посвящен Н. Далю.

Москва 1901 года встречает его в зловещей лихорадке. Массовые драки на Трубной и на Хитровке, грабежи в переулках, рабочие стачки, террористы с бомбами в саквояжах, холод, страх и неуверенность повсюду. Но, как бы в ответ общему озлоблению, Рахманинов вновь находит в себе силы писать о светлом и возвышенном. Со своей невестой Натальей Сатиной он посещает Третьяковскую галерею, и подолгу всматривается в полотна Левитана, желая еще полнее и точнее запечатлеть в себе душу великой России. Эту бессмертную душу он задумал сохранить в своей музыке во всей ее первозданной чистоте, чтобы снова вдохнуть в ту будущую великую страну, которую однажды воскресит Господь, как Лазаря, и исцелит от проказы, как Иова. Для того и нужна его музыка, как нужны картины Левитана и поэзия Пушкина. И среди общего хаоса и уныния начинает все громче звучать колокольный призыв 2-го фортепианного концерта, принесшего ему всемирную славу. В эти дни он венчается с Натальей Сатиной, и начинает принимать приглашения от европейских музыкальных обществ. С первых европейских гастролей начинается всемирный триумф музыки Рахманинова.

К 1904 год кризис в России усугубляется. Начинается война с Японией и осада Порт — Артура, все больше и больше русской крови требует бойня в Манчжурии. 17 января, в день рождения Чехова, МХАТ ставит «Вишневый сад», и в тот же год Россия прощается с великим писателем. Смерть Чехова Рахманинов переживает как личную утрату, и чувствует себя еще более одиноким. Эта утрата становится для него знаком присутствия какой — то почти осязаемой тьмы, неумолимо наползавшей на Россию...

Осенью музыкант получает приглашение занять место дирижера Большого Театра. Интриганы из РМО и настроенные ими оркестранты встречают Рахманинова враждебно, но молодой дирижер проявляет необычайную волю и самообладание, и успех его выступлений обращает ненависть в восторг и обожание. 1905 год приносит еще больше всеобщей тревоги и слез: расстреляна январская демонстрация в Петербурге, сдан героический Порт — Артур, в Цусимском проливе гибнет русская эскадра, а под Мукденом слагает головы вся Манчжурская армия. Неспокойно и в Москве: на улицах террор, казаки, перестрелки, плач и траур. На лето композитор уезжает работать в свое новое имение Ивановку, но гроза докатывается и туда. Пылают усадьбы помещиков, ползут слухи о восстании на «Потемкине». А осенью разразился громкий скандал в стенах консерватории: директор Сафонов публично оскорбил С.И.Танеева, и всеми любимый Танеев подал прошение об отставке. Поддержка Танеева такими музыкантами, как Аренский, Римский — Корсаков и Рахманинов все поставила на свои места. Танеев покинул консерваторию, но революция в музыке пока не состоялась. Зато на улицах она с новой силой гремела канонадой на Пресне, повергая столицу в страх и отчаяние.

1906 год Рахманинов проводит в Италии, где к осени 1907 года им написана 2-я симфония. В 1908 году состоялась ее премьера в Москве, а летом 1909 года написан 3-й концерт для фортепиано. Осенью 1910 года композитор посещает Америку. В то же лето вернувшись в Россию, он пишет Литургию Иоанна Златоустого. Работая над Литургией, композитор не раз обращается к авторитетному мастеру церковной музыки Александру Кастальскому. Партитура Литургии была закончена к осени и передана для исполнения руководителю Синодального хора Данилину. Заботами Кастальского было организовано прослушивание, и на закрытый концерт были приглашены представители Московского духовенства. Знаменитый Синодальный хор блестяще справился со своей задачей, но реакция духовенства, воспитанного на гармонии западноевропейских партесных песнопений, была прохладной: «Музыка действительно замечательная, даже слишком красивая, но... не церковная...» Так, первая попытка Рахманинова вновь облечь церковную молитву в ткань древнерусских знаменных распевов сочувствия не встретила. Но она послужила подготовительной ступенью для создания через пять лет еще более величественного «Всенощного бдения», послужившего символическим завершением русского периода творчества великого художника, и ставшего его завещанием погружавшейся во тьму России. И, возможно, в утверждение своей мысли о необходимости возвращения богослужебного устава к русской знаменной музыке, и о ее глубинной связи с наследием Осьмогласия, Рахманинов вновь встает за дирижерский пульт Большого Театра, чтобы незабываемо исполнить кантату своего учителя С.И.Танеева «Иоанн Дамаскин».

В свои последние годы в России Рахманинов много выступает в качестве дирижера — интерпертатора, заново открывая для слушателей музыку Бородина, Чайковского, Римского-Корсакова, Грига и Моцарта. Его исполнение «Сечи при Керженце» Н.А.Римского-Корсакова было единодушно признано гениальным. Глубочайшее проникновение в композиторский замысел, ниспровержение всех наносных штампов, логичность и глубина исполнения — вот характерные черты Рахманинова — дирижера. Николай Метнер, по его словам, сам затрепетал от испуга перед внезапно воскресшим Моцартом, и даже осторожный в суждениях Юрий Энгель объявил Рахманинова «Дирижером Божией милостию».

Проведя зиму и весну 1913 года в Риме, Рахманинов работает над 2-й фортепианной сонатой и симфонией для хора и оркестра «Колокола», где ему удалось вписать в колокольное пение образы четырех этапов человеческой жизни, как стихию четырех характеров колокольного звона: серебряного, золотого, медного и железного. И уже не впервые он вплетает в партитуру четыре заветных колокольных тона Новгородской Софии. Они звучат то нежно, то весело, то жалобно, то грозно...

Окидывая взглядом русский период творчества Рахманинова, вряд ли можно согласиться с мыслью М.Горького о том, что десятилетие 1907–17 гг. заслуживает имени «самого позорного и бездарного» в истории русской интеллигенции. Действительно, многие художники были подавлены, и искали для себя в искусстве не пути, а убежища, но такого нельзя сказать о Рахманинове и тех, кто разделял его веру. Придут годы еще более позорные и бездарные, и вольный каменщик советской литературы еще будет подобострастно восхищаться мудрым устройством сталинского Гулага, и ратовать за памятник Павлику Морозову, а уникальная культура великой страны пойдет под топор, как чеховский вишневый сад: «Эй, музыканты, играйте, я желаю вас слушать! Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь...» (А.Чехов «Вишневый сад»). Но это будет уже в иной России...

Рахманинов покинул Россию осенью 1917 года, уезжая на концертный сезон в Скандинавию, но живя во Франции и Америке, он не стал ни французом, ни американцем, общаясь лишь с близкими ему русскими людьми. Он тяжело переживал трагедию революции, коммунистического террора, гражданской войны, кровавых репрессий, и не менее мучительным переживанием для композитора было узнать о начале кровопролитной войны с Германией, о том, что Святая Русь его детства вновь лежит в руинах, и гусеницы вражеских машин вдавливают в землю ее хрупкую красоту и тысячелетнюю историю. И в годы Великой Отечественной Войны его публичные концерты в помощь Красной армии послужили личным вкладом музыканта в дело победы над фашизмом.

С.В. и Н.А. Рахманиновы на даче в Беверли-Хилз (1942 г.)

С.В. и Н.А. Рахманиновы
на даче в Беверли-Хилз
(1942 г.)

В 1943 году жизненный путь Рахманинова пришел к завершению. Состояние его здоровья стало резко ухудшаться, и врачи обнаружили быстротекущую форму рака. Композитор угасал, и последние дни редко приходил в сознание, но пробуждаясь, просил Наталью Александровну прочитать ему сводки с русского фронта. Узнав о победе под Сталинградом, он прошептал: «Слава Богу!..». Каждое биение его сердца, каждая молитва, каждый вздох, до самого последнего, были с Россией... 28 марта, в Крестопоклонную неделю Великого поста, сердце великого музыканта перестало биться, и он предстал Богу.

Полнее всего о духовном мире художника может рассказать только его музыка. Но некоторые немаловажные детали его творчества говорят о том, что он всегда отдавал себе отчет в Источнике своего дарования. Речь не только о тематике сочинений, о любимых им колоколах и духовной музыке. Завершая в 1936 году в Сенаре свою 3-ю симфонию, он оставляет на титульном листе краткую запись: «Закончил. Славу Богу. С.Р. 6.IV. 1936 г.».

Особенностью характера Рахманинова была великая скромность, некоторая замкнутость и отрешенность от мира, и, что всегда отражалось в его музыке, особенная умиротворенная возвышенность. Один из его современников, пианист Иосиф Гофман утверждал, что не знал человека «чище и святее, чем Рахманинов». А о милосердности души великого композитора ходили легенды. Получая в Америке миллионные гонорары, Рахманинов продолжал жить скромно и уединенно, отклоняя все приглашения на банкеты и чествования, и посылая бесчисленные посылки всем, кого знал и кого не знал в страждущей России.

Его простота и честность, внутренняя собранность, непримиримость к небрежности и непорядочности, верность дружбе и принятому решению оказали влияние не только на всех, кто его знал, но и на всю Российскую музыкальную и художественную культуру. Само время творчества Рахманинова свидетельствует о том, что его гений был ниспослан России на смену Пушкину, Левитану и Чайковскому, в ответ на наступление авангардизма во главе с Малевичем и Скрябиным. Можно определенно сказать, что Рахманинов и был ответом России на Великую Масонскую Революцию. Воодушевляясь его любовью и верой, многие художники и музыканты вольно или невольно примыкали к выбранному им пути. Вероятно именно поэтому великий русский певец Леонид Собинов говорил: «...Рахманинов — единственная надежда России в области музыки».

Но, пожалуй, не менее важным в его творчестве стало то, что русский и православный в своем мировоззрении, Рахманинов развенчивает навязываемый нам ложный стереотип русской души, как бесшабашно веселой, разухабистой и бездеятельной, непрестанно мечущейся между пьянством, тоской и буйством. Он показал всему миру ее главные и истинные черты: верность, молитвенность, стойкость, милосердность, возвышенность, поэтичность и скромность. И, что важнее всего, он сам сумел послужить живым примером такого идеала, как сказано: «...а иже сотворит и научит, сей велий наречется в Царствии Небeснeм» (Мф 5:19).

portal-slovo.ru

Журнал «Мгарский колокол»: №39, апрель 2006