Соборный чтец

«Ты еси Бог творяй чудеса»

В Рождественский сочельник в ризнице кафедрального собора сидели сразу пятеро семинаристов. Все они приехали на рождественские каникулы в свою родную епархию. И все пришли в кафедральный собор прислуживать архиерею за праздничным богослужением. Такого количества молодых иподиаконов кафедральный собор еще не видел. Обычно архиерею всегда прислуживали двое: его личный шофер Александр Павлович и заведующий епархиальной канцелярией Андрей Николаевич. Оба уже довольно солидного возраста. В Духовных семинариях от епархии в разные годы одновременно обучались не более одного-двух семинаристов. На весь Советский Союз было всего три семинарии. Когда желание учиться изъявили пять человек сразу, то архиерей дал им рекомендации в разные места. Двое поступили в Московскую семинарию, двое — в Одесскую и еще один — в Ленинградскую.

Семинаристы сидели в ризнице, ожидая ночной Рождественской службы. Ленинградский семинарист Константин Макаров увлеченно читал книгу. Московские семинаристы Михаил Сеняев и Николай Груздев стояли перед иконой и вычитывали «каноны ко Святому Причащению». Братья Коньковы Алексей и Борис, учащиеся Одесской семинарии, начищали до блеска архиерейский жезл и репиды. Короче, каждый был занят своим делом.

Вдруг дверь с улицы распахнулась и в ризницу ввалился Авдеев Сергей, соборный чтец. В свое время, по окончании Духовной семинарии, его, как музыкально одаренного человека, поставили управлять архиерейским хором. Вскоре он женился на одной из певиц хора и стал готовиться к рукоположению в сан диакона. К несчастью, брак оказался неудачным, не прожив и полгода, они разошлись. Но когда архиерей уже было собрался рукоположить его в диаконы, Авдеев неожиданно женился во второй раз и опять неудачно. Вопрос о рукоположении его в духовный сан отпал сам собой по каноническим причинам. Авдеев стал выпивать. Тогда архиерей перевел его с верхнего хора в нижний, любительский. От этого «низвержения», как его называл сам Авдеев, он стал выпивать еще больше. В конце концов его пришлось уволить и из регентов нижнего хора, правда, архиерей, пожалев, разрешил оставить его чтецом собора. Сейчас, когда он вошел в ризницу, было заметно, что он пьян, но на ногах Авдеев еще держался.

Отряхнув снег и оглядевшись, он вдруг стал громко хохотать, тыкая пальцем в сторону семинаристов.

— Хо-хо-хо, ну, рассмешили! Я сейчас живот с вами надорву от смеха. Ой, насмешили. Ну, спасибо, повеселили меня на праздник.

Семинаристы недоуменно переглядывались, пытаясь понять, что так рассмешило Авдеева. Костя Макаров, оторвавшись от книги и сняв очки, близоруко щурясь, спросил:

— Объясните нам, Сергей Петрович, что Вы увидели смешного?

— Вас, вас увидел, вот это и смешно, — продолжая давиться от смеха, говорил Сергей.

— Что же в нас такого смешного? — не унимался Костя. — Растолкуйте нам, и мы тоже посмеемся.

— Растолкую, конечно, растолкую, — успокоил его Авдеев.

Наконец ему удалось справиться со своим неудержимым смехом.

— Когда я учился в Московской духовной семинарии, — начал он, — то среди нас ходил такой афоризм, что в Ленинграде семинаристы учатся, в Москве — молятся, а в Одессе — работают. Захожу я сейчас к вам и что же вижу? Из Ленинграда Костя книгу читает, эти двое, московские, молятся, а эти — работают. Ну, разве это не смешно? Теперь понятно?

— Все нам понятно, — нахмурился Михаил Сеняев, — только непонятно, как Вы будете в таком виде службу справлять?

— А вы еще до такого понятия не доросли, молоды больно, чтоб все понимать. Он присел на лавочку и, сразу поскучнев, грустно вздохнул:

— Что же вы думаете, я всегда таким был? Да я вообще к этой гадости не притрагивался, диаконом мечтал быть. Вот, думаю, стану диаконом, выйду на горнее место, да как запою великий прокимен. В каждую ноту вложу всю свою душу, чтобы до всех стоящих в храме дошло, как велик Бог и как велики Его чудеса.

Глаза его при этих словах увлажнились, и он, встав с лавки и вытерев их кулаком, во весь голос запел великий прокимен: «Кто Бог велий яко Бог наш, Ты еси Бог творяй чудеса. Сказал еси людем силу Твою…»

Его голос звучал насыщенно и мелодично, заставляя в волнении трепетать сердца семинаристов. Пение прокимена вселяло какую-то радостную уверенность в том, что Бог и данная Им Православная вера есть то единственное на свете, ради чего нужно и должно жить. Семинаристы встали со своих мест, с восхищением взирая на Сергея Авдеева. Допев прокимен до конца, он еще некоторое время стоял, как бы прислушиваясь к уходящим в небо звукам. Потом, понурив взгляд в пол, обреченно махнул рукой:

— Теперь все мои мечты коту под хвост, а вы еще что-то говорите. Думаете, сам не понимаю, что негоже в таком виде на Рождественскую службу идти? Да я ине пойду на клирос. Встану в храме среди народа и буду молится Богу и вопрошать Его, пошто не дал мне диаконом стать? Хотя чего вопрошать, сам виноват. А то прямо как у Адама выйдет: «жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел», — и Авдеев опять захохотал:

— Не женитесь, братья, поспешно, а то можете всю жизнь себе испортить. А уж почитать сегодня на клиросе любой из вас сможет.

— Почитать-то мы почитаем, — сказал Борис Коньков, — да только, как Вы, все равно не сможем. Сергей Петрович, а Вы ложитесь и поспите, до службы еще четыре часа, а мы Вас потом разбудим.

— Правда, Сергей Петрович, останьтесь, пожалуйста, — просительно сказал Николай Груздев, — без Вас не обойтись, никто не сможет лучше Вас проканонарить «С нами Бог…», у Вас это так здорово получается! Вы ведь голосом в каждое слово такое глубокое понятие вкладываете, что просто аж мурашки по телу. Кстати, признаюсь Вам честно, идти учиться в семинарию я надумал после того, как два года назад случайно зашел в собор на Рождество и услышал, как Вы провозглашали: «С нами Бог. Разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог».

— Это правда? — удивился Авдеев. — Значит, вот как, оказывается. Никогда бы не подумал, что ты из-за этого в семинарию пошел.

— Да вот так и получилось, Сергей Петрович, я тогда как раз раздумывал, куда мне после армии поступать учиться. Верующим себя не больно-то считал, а как услышал Вас, что-то в душе моей перевернулось, и я решил идти в Духовную семинарию.

Авдеев в раздумье почесал затылок:

— Да, красиво сказать и пропеть — это, действительно, проповедь. Хорошо, пожалуй, останусь, посплю, а то вдруг еще кто-нибудь в храм сегодня войдет, вроде нашего Николая Груздева, — и он, подмигнув семинаристам, пошел укладываться на диван.

Семинаристы выключили свет и на цыпочках вышли из ризницы, осторожно прикрыв дверь.

Самара, ноябрь 2003 г.