Смотрящая на дождь

Я слагаю стихи во сне,
мне не вспомнить о чем они.
О судьбе, о моей вине,
о распятой за нас Любви?

Я пишу стихи на снегу,
хоть не вечно живут снега...
Но я память о них сберегу,
все слова сохранит вода.

Из купели звучат вновь
те слова, что оставил Он.
Воскресает опять Любовь
и Её не возьмёт ОМОН.

Нас не взять, мы легки, как
исчезающий летом снег.
Из под снега взойдёт мак,
не суди никого, человек.

Есть Один Всеблагой Судья,
но земляне вершат свой суд...

Не пишите мне длинных писем,
напишите короткую фразу.
И не ставьте под письмами чисел,
я ответ напишу сразу.

Я в лесу подберу розу...
Кто, когда здесь её оставил?
Словно мать, обниму березу.
Дождь давно все следы расплавил.

Мой ответ сохранит осень,
мой ответ принесут цапли,
на восток побредут лоси,
на лицо упадут капли.

Длинных писем прошу, не пишите.
Ваше сердце я сердцем понял.
За меня вы меня простите.
Только лёд на реке не тонет...

2007

А я еще не говорил,
я говорить еще не начал,
я только плакал и судачил,
но я еще не говорил.

Еще я не расправил крыл.
Мечта озарена рассветом,
надежда есть в стихе неспетом,
в смиренном лике — Божий пыл.

Уже я многое забыл,
но предстоит забыть мне больше,
но предстоит терпеть мне дольше
упав за брустверы могил.

Еще я собственно не жил...
Ни я, ни он, ни брат, ни дочь,
не разменяют эту ночь,
не остановят ход светил.

И вот уже одно светило

Всадник отважный под черным плащём.
Мчит кобылица, мчит напролом.
Всадник последний наземь упал,
не долюбил он, не доскакал.

Всадник отважный, помнит тебя
в дальних краях неземное дитя,
пьёт кобылица воду с руки
в хвойных лесах у заветной реки.

Вырастет скоро святое дитя,
явится к людям, грешных любя.
Будут шаги невесомо-легки,
в тонкой руке, как лазурь, васильки.

Льются столетья в песочных часах,
детский пушок с сединой на висках.
Кто-то доскачет до синих высот,

Не быть мертвецами, не быть мертвецами,
и даже за гробом не плыть по теченью,
и даже под пулями и под резцами
не стать чьей-то тенью, жить жизнью весенней.

Не быть мертвецами, петь гимн Воскресенью, —
такая задача, такое призванье —
прислушаться к вечному сердцебиенью,
быть воином верным не по названью...

Живые к живым, а мёртвые к мёртвым.
Живой Путевождь нас выводит из мрака.
Бесстрашным сердцам, к воскресенью простёртым,
открыты дороги! И нет больше страха.

2007

"Возлюбим друг друга да единомыслием исповемы..."

Мы всё равно не сможем друг без друга,
мы всё равно, мы всё равно
не вырвемся из замкнутого круга,
предрешено, предрешено.

Переступая немощные тени,
всё ближе к нам, всё ближе к нам,
идёт палач к своей заветной цели
и входит в храм, и входит в храм.

Замкнём же круг, сомкнём свои объятья,
уже заря, уже заря.
Мы жили вместе и умрём, как братья,
у алтаря, у алтаря.

2006

Настоящие люди в полях кукурузы,
в непокошенных смертью полях,
над росистой травой и землей заскорузлой
на лучистых проплыли конях.

Настоящие люди на льдинах искристых,
на собаках и быстрых санях
оторвались от самых нечистых чекистов,
объяснились с врагом на мечах.

Настоящие люди могил не имеют,
не умеют сдаваться в полон,
на земле их ничто никогда не согреет
и никто не узнает имен.

Только утром осенним иль вечером тихим
чья-то девочка следом пойдет,

Так много пустоты в словах,
на скатерть белую похожих.
К нам миллионы слов расхожих
плывут в повапленых гробах.

Слова коварны и черствы,
плоды с узором червоточин —
смысл затемнен, ответ неточен,
дымят костры сырой листвы.

А обещалось: «Замолчу»,
а говорилось: «Бог есть Слово»,
но забывалась клятва снова
и жертва снилась палачу...

Разрежь мне сердце и смотри,
как слово жжет и кровоточит,
молчать не может и не хочет
и говорит листве: «Гори!».