Ерошкины дорожки. Сказ одиннадцатый

Город был большой, и улицы у него были длинные. Внук с дедом шагали по той, что указал Фома, мимо высоких каменных домов, мимо белокаменных церквей. Ерошка смотрел по сторонам во все глаза, уж больно ему все чудным казалось: и нарядные люди, и золоченые кареты, и важные бояре. Он даже чуть было не убежал вслед стрелецкой сотне — так здорово пели стрельцы, прямо взял бы и ушел с ними, да разве бросишь деда. Но как бы интересно ни было вокруг, а все ж таки Ерошка вскоре измотался на каменных мостовых и площадях. Куда милее были ему лесные мягкие дорожки, и когда они с дедом наконец-то подошли к малым городским воротам, он даже немного заторопился вперед, туда, где виднелась зеленая трава и деревья у дороги. Он выбежал на дорогу и остановился посередине, вдыхая свежий лесной воздух и жмурясь под редкими лучами нежаркого солнца, выглядывающего из-за облаков.

— Ох, деда, как хорошо-то! — Ерошка широко развел руки. — Когда обедать станем? — вдруг спохватился он.

— А как живот песни запоет, так и положим чего-нибудь в рот.

Ерошка постоял прислушиваясь.

— У меня уже поет, — уверенно заявил он.

— Ну, раз так, давай ищи горницу со столом да лавками, — не долго уговаривался дед.

— А я уже нашел, — Ерошка показал на широкую поляну недалеко у дороги. — Вот и горница чистая да прибранная, а вон и стол с лавками!

На краю поляны под высоким дубом лежало два бревнышка.

— Хороши хоромы, — похвалил дед, — молодец, Ерошка! Быть тебе в них князем, править муравьями да командовать мышиными полками.

Ерошка улыбался во весь рот, видно было по всему, что согласный.

Странники устроились под раскидистым дубом. Дед доставал из своей сумы нехитрые запасы, раскладывая их на холстине, а Ерошка сидел рядом, положив голову на руки, и смотрел на него. Старик, подшучивая да приговаривая, выудил из сумы сначала хлеб, потом сыр, яблоки и даже маленький туесок меда.

— Князь Ерофей, — обратился к внуку, — обернулся бы ты ясным соколом да принес бы из колодца водицы, нам с тобой напиться.

Уж если куда сбегать требуется, то тут Ерошку уговаривать не надо. Он легко соскочил с места и уже через минутку вернулся с родниковой водой.

Наскоро перекусив, снова двинулись в путь. Город, из которого они только что вышли, стоял на горе, и теперь дорога вела вниз, а потому путникам шагалось легко. Ерошка скакал впереди, время от времени оглядываясь на деда, а тот шел своей размеренной походкой: вроде и не быстро, а только если зазеваться, то вмиг обойдет.

Мальчишка бежал вниз по дороге, а лес вокруг него постепенно расступался в стороны и в какой-то момент совсем остался позади. Дорога вышла на открытый склон высокого холма и, петляя, уводила дальше в сторону и вниз. Ерошка остановился, как вкопанный, перед открывшимся ему простором.

Далеко-далеко внизу прямо перед ним, величаво извиваясь, степенно несла свои воды великая река. Бесконечной широкой лентой уходила она в обе стороны, сливаясь с низким небом. Спокойные серо-голубые воды отражали плывущие в высоте облака, и от того казалось, будто сама река берет начало в небе. Словно спустилась она вниз и, чуть коснувшись земли, снова уходила в высоту, впадая где-то там, вдали, куда не мог заглянуть Ерошка, в небеса, как в море.

На берегу, между холмом и рекой, среди зеленых лугов, стоял монастырь. Белая стена окружала его высокие колокольни и храмы, солнце играло своими лучами в золоте его куполов, зажигая их время от времени ярким огнем. Окруженный высокой стеной монастырь походил на огромный корабль, стоящий у причала. Ерошка чуть было не подпрыгнул на месте: он вспомнил, где видел его раньше — во сне, когда спал на спине у деда — белый корабль среди зеленых лугов.

Отсюда, с высоты, Ерошкиному взору открылось множество больших и малых дорог, ведущих к монастырским воротам в высокой белокаменной стене. Этими разными дорогами, очень похожими на ту, на которой он и сам сейчас стоял, шли, спешили к кораблю маленькие люди, а тот терпеливо ожидал, когда странники всей земли соберутся на нем, чтобы плыть далеко-далеко, туда, где великая река впадает в небо.

Ерошка стоял и глядел вниз, ветер трепал его вихрастый рыжий чуб. Рядом, неслышно подойдя, остановился дед. Мальчишка повернулся к нему:

— Нам туда, деда? — Душа у Ерошки и без дедовского ответа ликовала, а глаза светились так, что сразу было ясно, будь у людей хоть самая малость того света — был бы вокруг день без ночи.

— Туда, Ерошка, — дед улыбался ему, — нам с тобой больше некуда.

В монастыре ударили в колокол, и густой, чистый звон, наполняя мир, стал медленно подниматься к небу. «Бомм!» — казалась, сама земля гудела вместе с колоколом. «Бомм!» — басили высокие холмы. «Бомм!» — вторили камни и утесы. «Бомм!» — звенели вокруг деревья и травы, пел ветер. Звон наполнил собой все вокруг. И тут сверху, с самого высокого неба, тихо-тихо отозвалось далеким перезвоном: «Динь! Донн! Динь! Донн!».

Ерошка встрепенулся:

— Деда! Их услышали! — Он было припустил вниз по дороге, да остановился. — Пойдем лучше вместе, я тебя подожду.

Солнце клонилось к закату, а дед с внуком шли вниз по дороге навстречу колокольному звону. Ерошка хоть и торопился, но почему-то был уверен, что они не опоздают.

Рис. Тамары Твердохлеб