Слова о Всечеловеке

О коммунизме святых

Брамакарма привел Черного Ворона в школу и, скрестив руки, стал в стороне. А дети расположились вокруг — маленькие пузырьки на теле земли, полные свежести и самодостаточности.

В этот момент послышались причитания женщины, которая сгребала сено на лугу неподалеку:

— Ох, беда мне, беда! Гроза находит, сено вымокнет, а я одна, со своими двумя руками, не управлюсь его сгрести да в копну сложить!..

— Быстрее на луг! — крикнул Ворон детям. — И мальчишки с девчонками, гроздь пузырьков, сразу же повскакивали, следуя за Вороном и Брамакармой.

Когда увидела женщина такую гроздь пузырьков и такой лес малых рук, вмиг принявшихся за дело, то расплакалась от волнения. Это было драгоценное волнение, охватывающее того, кто не верит в доброту мира, и возвращающее веру в разумность (пускай и непрочную) всех пузырьков на лице земли.

Когда сено было убрано и в копну сложено, крупные капли дождя неслышно спустились с высоты, словно отборный авангард грозного войска.

Дети толпились возле убранного сена и, переводя дыхание, вытирали пот с лиц своих. А ворон обратился к ним со словами:

— Дети, поклонимся сену. Отдадим последние почести братьям нашим, которые до вчерашнего дня зеленели и цвели. Мириады маленьких жизней из того же материала, что и мы, бесстрашно лежат в этой могиле, которую мы называем копной сена.

С удивлением выслушав Ворона, дети низко поклонились сену — так, как матери учили их кланяться махарадже.

И вновь расположились дети в школе; те же самые, только с сияющими глазами. Вновь Брамакарма стал в стороне; тот же Брамакарма, только с еще более скрываемой молчанием загадкой на дне души. А Черный Ворон, обратившись к Востоку и к детям, промолвил:

— Ненаследники, будьте как матери друг другу; не как братья, а как матери, потому что и хорьки — вам братья, всегда, и братья — хорьки, почти всегда.

Каждый человек, ненаследники, имеет свой запах, но чувствует лишь чужой. Хорек пугает всех зверей своим запахом и утешается объяснением: все они знают, что я не переношу их запаха, потому почтительно убираются с моего пути.

Однажды, о Брамакарма, брат, я смеялся над горластыми крикунами, которые горланили о запахах соседей, и сквозь смех сказал им: отчего же вы, благовонные, нетерпимы к запахам своих братьев, когда козлы и лисицы бегут от запаха вашего?

Ненаследники, запах матери ребенку мил, каким бы он ни был. Станьте как матери друг другу, и будете всегда милы друг другу, и не будете убегать друг от друга, как лиса от волка, а будете искать друг друга с болью и мычанием, как теленок ищет корову, а корова теленка.

Ненаследники, ваши предки учились братству, которое означало и означает «боксерство». А вы должны учиться и научиться материнству. Потому что братство — это «боксерство», а материнство — попечение.

Ненаследники, земля — это пейзаж minoris generis во Вселенной. Люди же — невидимый свет в тени этого пейзажа и иевидимая тень в свете его. «Боксерством» заполнили люди зеленый пейзаж земли, трава истреблена боксерскими копытами, история своей падалью завоняла воздух. Хорошо, что грозы участились. Смотрите, смотрите, как земля сурово мокрой метлой размахивает в атмосфере, чтобы освежить ее от падали истории!

После этих слов Черный Ворон задумчиво посмотрел в окно на струи дождя, связывающие небо и землю. И дети, исполненные удивления и страха, направили свои взгляды в ту же сторону.

А Ворон продолжил:

— Величие природы ни в чем не проявляется так, как в ее безразличии к «величию» людей и человеческих событий. Иногда людям хочется кричать во все горло, чтобы превратить это безразличие в симпатии, восхищение, обожание.

Ненаследники, я вас коммунизму учу, потому что угадываю ваше стремление к красоте и силе. Если желаете быть красивыми и сильными, как этот очищающий ливень, который связывает небо с землей, вы должны быть готовыми жить в коммунизме. Антикоммунизм — это наследие, которое предки оставляют. Не будьте наследниками, а будьте не-наследниками.

Когда пойдете по заросшей сорняками ниве жизни, вы будете слышать многих крикунов, кричащих о коммунизме. Знайте, что они имеют в виду коммунизм «боксеров», т.е. толчение огня и воды в одной ступе, чтобы произвести молоко!

Я же проповедую вам коммунизм святых — единственно осуществимый, неосуществленный.

Атомы, которые напрягаются чтобы затмить, чтобы помрачить соседей, составляют звезду с угасающим светом. Атомы же, которые выравнивают свечение соседей, со-светя им, образуют полуденное солнце, которое нежно скользит по спинам гусениц, равно как и по спинам тигров.

Коммунизм святых — это новая химия мира. Алхимиками были те, кто создавал коммунизм «боксеров», и ступа у них взорвалась, поразнося головы. Ненаследники, будьте благодарны за наследие лжехимии, которая поможет вам снять головы с деревьев до осени.

Героями назывались «боксеры», как богами змеи. Привлекательное имя — самая опасная одежда. Берегитесь вещей с привлекательными наименованиями.

Ненаследники, прежде святые уходили в пустыню, ибо для них легче был коммунизм с природой, чем с людьми. Они в одиночестве пришли к людям и в одиночестве ушли от людей. Вы же должны войти в жизнь маршем, как армия, со множеством ног, но с одним и тем же светильником в душах.

Герои истории и святые убегали от людей почти одинаково: герои стремились на высоту, святые — в даль. Как же будете убегать вы, сыны беглецов? Человечество от самого начала имеет ненормальную температуру и горячечную кровь.

Герои убегали от коммунизма, святые — от некоммунизма. А от вас ожидается, что вы создадите коммунизм после школы, но принесете его с собой. Если вы принесете его из школы, сыновья ваши принесут его от утробы. А сыновья сыновей наших увидят Новую Историю.

Пока Черный Ворон говорил это, буря становилась все сильнее, так что ее свирепый грохот сделал неслышными слова красноречивца.

А вечером, когда взгляды звезд опустились на землю, вся природа притихла и шептала, что это она пошутила, а вовсе и не думала об уничтожении мира.

Брамакарма встал, чтобы открыть дверь, ибо кто-то стучался. Это была женщина, сено которой спасли утром с помощью школы Брамакармы. Она пришла, неся многие дары учителю и его ученикам, со множеством добрых слез и молитвенных благословений.

Под московскими колоколами

Не ненавидит звезда звезду,

И человек не ненавидит звезду.

Не ненавидит камень камень,

И человек не ненавидит камень.

Не ненавидит вода воду

И человек не ненавидит воду.

Отчего человек ненавидит человека? —

Человек! — человека?

Засияло большое солнце, зазвонил большой колокол на колокольне великого — по злу и покаянию — Ивана. А снег, как и всякий тиран, одел в одинаковую форму окружение, придавил поля, закрыл людей в домах и вступил в ожесточенную борьбу с единственным своим соперником — большим русским солнцем.

А Черный Ворон ходил сам под колоколами, от храма к храму, от молитвы к молитве, от злодеяния к злодеянию, от столетия к столетию. Металл звенел, попеременно рыдая и хохоча. И чем больше прислушивался Ворон к колоколам, все больше ему казалось, что может понять их язык. И мучился Черный Ворон в поисках ключа и азбуки этого языка, очень мучился. Да вдруг разум его осенила догадка, и понял он язык звуков над своей головой:

— Человек вкладывает свои стихи в наш язык, но мы поем свою песню. И когда человек думает, что мы поем, — мы рыдаем; когда он думает, что мы рыдаем, — мы поем. Не понимает нас человек; не понимает человек вещей вокруг себя, и от этого еще не чувствует стыда.

Человек себя еще не устыдился, оттого пока не пришло спасение к нему Он старается перенести свою душу в вещи, думая, что вещи бездушны, пусты, и что они ожидают содержания лишь от него, бедного.

Так вот, он забывает, что душа земли жила только в вещах, пока он не родился. Душа вещей старше души человека. До того, как стал человек, вещи уже были; и до того, как человек налился душой, душа наполняла все вещи на земле. Душа вещей старше, старше души человека, и разумнее. Нет на земле вещи, которая бы своему назначению соответствовала менее, чем человек своему. Но зачем же нам хвастаться своим совершенством? Ведь это занятие человек давно уже присвоил себе!

Така-така-така-така-така-тик, така-тик, така-тик-тик, така-тик.

— Человек полон вещей, и вещи полны человека. Братство вещей и человека нужно не проповедовать, а лишь признать. Своей подчиненностью вещи это признали, своей гордостью человек это отверг. Значит, сейчас ожидается решение человека; не человека гордого, имя которому сверхчеловек, но человека смиренного, имя которому Всечеловек. Ибо Всечеловек — брат всех людей и всех вещей, и он определяет признание и примирение. Надо, чтобы человек примирился с человеком, а тогда он легко примирится с вещами и Творцом людей и вещей.

— Но примирение означает унижение. Не может человек примириться ни с человеком, пока не унизится перед человеком, ни с вещами, пока не унизится перед вещами, ни с Творцом, пока не унизится перед Творцом.

Мы, вещи, ждем пробуждения человека, чтобы тогда и нам показать, что мы бдящие. Страшен сон человека, ибо человек боится человека. Песня человека дисгармонична, ибо он один ее поет. Мысль человека куца, ибо он один ее мыслит. Страдание человека невыносимо, ибо он один его выносит. Счастье человека горько, ибо он один его испытывает. История человека смешна, ибо она представляет кручи одиночек, без мостов. Человек спит и видит сон сверхчеловека; но пробудившись, он будет называться Всечеловеком. Сверхчеловек — сон, Всечеловек — явь.

Тик-тик-тик; тик-тик-тик; тик-тик; тик; тик; тик.

— Человек — насильник. Для нас, вещей, перемены приходят в определенное время, как для земли восход и заход солнца; мы не понуждаем перемены. А человек пытается влиять на них своей силой, ускорять. И перемены человек называет прогрессом или регрессом. У нас же гармония — прогресс, а дисгармония — регресс.

Мы, вещи, представляем большинство, человек — меньшинство. В конце концов и человек придет к нам, после долгого блуждания по своим тропам уединения. Наконец и он придет к нашей многочисленности, нашему спокойствию, нашей молчаливости, нашей гармонии. И тогда он не будет чувствовать себя таким одиноким, как чувствует сейчас, ни таким позабытым, ни таким безбожным. И тогда мы, колокола, будем звонить к молитве, но другой молитве. Это будет молитва некорыстливая и всеобщая. Когда человек откажется от молитв ради себя, тогда он соединится со всеми людьми. И одно имя будет всем людям и каждому человеку: Всечеловек. Это единственное имя, которое и мы, вещи, примем у человека — бескорыстного, пробужденного и соединенного.

Така-так; така-так; така-така-тик.

Молитва Всечеловека

В степи австралийской Черный Ворон стерег овец вместе с пастухами. Когда наступил вечер и овцы сбились в кучу около пастухов, Ворон позвал своих друзей на молитву.

Четвертина месяца, что засияла на небе, была свечой на алтаре, а колокольцы на овнах — помощниками в молении. Когда все стали на колени, Ворон стал молиться так:

— Отче Ангелов и Властителю людей, пробуди нас, чтобы слышали Тебя, когда звезды вызванивают имя Твое.

Ты не единица, ибо в единичности был бы Ты ограничен. Ты не множество, ибо во множестве знал бы Ты Свое число.

Ты вне числа; к Тебе не относится понятие сколько. Все числа содержатся в Тебе, но Ты не можешь вместиться ни в какое число.

Человек — единица среди единиц; он должен считать и быть сочтенным, находясь в своем уголке Вселенной: точка среди точек! Но как ему Тебя исчислить и не раздробить? Как тогда не поместить среди разбитых черепков? Если он говорит: «Он один», тем самым говорит: «Он — часть». Если он говорит: «Он — тысяча», тем самым говорит: «Он — часть», Ты — не часть; ибо если Ты — часть, то часть чего? Ты не принадлежишь нашей математике, хотя вся наша математика в Тебе. Ты подобен числу, но Ты не число. Ты и не время; ибо если бы был временем, имел бы преходящесть.

Ты поворачиваешь своим перстом колесо времени и наслаждаешься цветами времени. Время в Тебе, но не захватывает Тебя. Ибо все, что может время захватить, и смерть может захватить. А если бы смерть могла Тебя захватить, она не имела бы больше кого умерщвлять, так что и сама бы умерла. Ты вне времени, как и вне числа, о Вневременный и Внечисленный! Ты — движение вокруг числа и вокруг времени — могучий океан вокруг острова из пены.

Ты — присутствие, о самый близкий и самый далекий! Мы не видим Тебя глазами и не слышим ушами, и не осязаем, и не обоняем, а все-таки ощущаем Твое присутствие. В нас есть одно невыразимое чувство — гармония всех чувств, — средством которого мы ощущаем Твое присутствие. Это чувство чувств. Как глаз не может выразить опыт уха, а ухо — опыт глаза, так и это чувство чувств, самое сокровенное и самое глубинное, не может передать свой опыт остальным чувствам. Оно ощущает Твое присутствие, которое не могут ни глаз видеть, ни ухо слышать, ни язык именовать; и когда глаз шпорит: «Не вижу Его», и ухо: «Не слышу Его», и язык: «Не внемлю имени Его», — оно утверждает: «Он есть сейчас и здесь».

О Внеименный, Вневременный и Внечисленный! Люди греются на солнце, споря об имени Твоем, и прячутся от луны, измышляя зло друг другу из-за имени Твоего. Да вот, имя Твое невыразимо. Все слова, произнесенные человеческим языком, не являются даже начальной буквой имени Твоего. Молчание в присутствии Тебя ближе истине имени Твоего, чем любое слово. И когда мы говорим Тебе «Ты», не выражаем полной истины, ибо Тебя отделяем от себя. И когда к Тебе с «я» обращаемся, не выражаем полной истины, ибо Тебя смешиваем с нами, временными и исчисленными. А когда Тебя именуем «Он», мы Тебя отдаляем от себя, не понимаем ничего и отчаиваемся, как тонущие в лодке у одного берега океана, ожидая спасения с другого берега.

Человеческие доказательства требуют, вопия, доказательств; человеческие вопросы преобладают над ответами; и человеческое любопытство все с большей жаждой блуждает по безводной пустыне. Если не Ты — доказательство всем доказательствам, тогда все доказательства — это вопросы. А ни один вопрос не является полным вопросом, пока не постучится в Твои двери.

Мы молимся Тебе, о Невыразимый, в трепете души своей: приблизь нас к Себе, не наименее, сколько можешь — по грехам нашим, а наиболее, сколько можешь — по благости Твоей. Наша цивилизация — самое гордое слово у нас! — есть не что иное, как выпрашивание хлеба и Тебя. Тебя и хлеба, Хлебодавче! Наша цивилизация копает множество колодцев в пустыне, чтобы утолить жаждущих. Но если Ты не снизойдешь в эти колодцы, то и колодцы будут жаждущими, а тем более стоящие у Колодцев с пересохшими языками.

Молимся Тебе все: мы, пастухи в зеленеющей степи, вместе с травой под нашими ногами и с овцами, которые пасутся на траве, и собаками, что стерегут овец, и волками, что опасаются собак— во имя всех и за всех мы молимся Тебе, о Все-Боже, одного только чуда еще ожидающий из-под молота Своего — Всечеловека!

Горе тебе, Вифсаида!

Зарылся крот под землю и забыл, что существует солнце. Почему забыл крот о существовании солнца?

Нырнула рыба глубоко в воду и забыла, что существует ветер. Почему забыла рыба о существовании ветра?

Оторвался лист от дерева и забыл, что существует дерево. Почему забыл лист о существовании дерева?

А страус?

О, иллюзия страуса! Что побуждает прятать голову в песок, а все тело предавать забвению и опасности?

Чем мудрее страуса вы, о белые люди?

Вот ведь, и вы погрузили голову в песок анализа, а все остальное существо предали забвению и опасности.

Как вы придете к истине лишь посредством мозга, если мозг более готов не сам вести, но чтобы его вели, влекли. И, погружаясь в анализ, не погружаетесь ли в бесконечный тоннель, который ведет во все более безысходный мрак, путь по которому всё длиннее и труднее?

Говорю вам: кто не внесет с собою свет в тоннель, не найдет его в тоннеле. С факелом идут в темноту, темнота не зажигает факела.

О, увлеченные анализом вещей, поворачивающиеся спиной к свету и смотрящие на тени перед собой, не печальна ли ходьба ваша и не смешон ли триумф ваш?

Ведь вы лицом своим полностью повернулись к вещам, а спиной — полностью ко Вседержителю, Всеоживителю вещей. Топчетесь, топчетесь, топчетесь; щупаете, щупаете, щупаете. Делите и расчленяете; измеряете и вычисляете, пока куча вещей не переполнит ваши мозг и сердце, как куча песка, в которой мозг страуса создает себе иллюзию безопасности.

А большая реальность остается забытой. Большая реальность остается в опасности, не для себя, а для нас. Ибо пока вы получаете реалии, утрачиваете реальность. Меня обманули, что вы являетесь хорошими банкирами. Да разве хорошие банкиры отвергли бы золото и одержимо погнались бы за летящими банкнотами?

Ведь даже эта ваша безумная планета — безумнее всего, что есть во Вселенной — действует более мудро, чем вы. Она поворачивается вокруг своей оси, каждые двенадцать часов, чтобы видеть то солнце, то себя. То, что день анализирует, ночь синтезирует. Как же вы не унаследовали ее боязнь погрузиться в ночь без фонаря? Собственно, мудра, как змея, ваша планета, хотя не чиста, как голубь.

Я смотрел на червя, как он анализирует дерево, ползая по коре и под корой, — это был старый и опытный червь — и спросил его, что знает он о дереве. Старый и многоопытный аналитик сказал:

— О каком дереве? Существует не дерево, существуют лишь атомы и молекулы. Разве дерево — это живое существо? Это всего лишь мертвая гора из нагромождения атомов и молекул.

— Браво! — сказал я ему. — Твои глаза правы, но знание твое ложно.

Я видел цикаду, как она под микроскопом анализировала травинку за травинкой. Спросил, что она ищет.

— Ищу реальность, — ответила она с высокомерием все презирающего всезнайки, коим несть числа среди белых людей.

— Браво! — сказал я ей. — Реальность действительно существует в реалиях, но ты не познаешь ее нигде, если не познаешь в реалии самой близкой, причем посредством распятия себя.

— Какая же реалия самая близкая мне?

— Та, которая задает мне этот вопрос.

Есть два пути, ведущие к реальности: один — на восток, другой — на запад. И цели достигает тот, кто идет обоими этими путями одновременно.

Смеяться над вами будут реалии, если ищете их в реальности. Это смех сатаны.

Смеяться над вами будет реальность, если ищете ее в реалиях. Это смех материнской боли.

Когда неожиданно выскочит мышь, оказавшись перед нами, и станут у вас волосы дыбом, о аналитики, вы скорее замеряете расположение волос, кровообращение в корнях полос и объясняете, что есть движение горизонтальное, а что — вертикальное. Но что вы знаете о силе, которая изменяет положение волос, без вашего желания и без вашего ведома?

А когда наступил вечер и глаза людей вновь могли видеть звезды, и днем и ночью одинаково сияющие над ними, Всечеловек стал на берегу Великого Океана и, прежде чем войти и ладью, повернулся к Западу и, рыдая, сказал:

— Горе тебе, Европа, горе тебе, Гордыня Белая! Если бы песку морскому проповедовалось Мое Евангелие тысячу лет, он бы со дна поднялся на поверхность и засиял бы алмазным блеском. И земля бы тогда стала достойной спутницей остальных звезд. А ты выгнала меня, как ненужного раба, и стала рабой своей мысли и своего желания.

Сама себя ты осудила, и никому нет нужды тебя судить. Да вот наступают дни исполнения приговора.

Воспользовалась ты Мною лишь как мостом из варварства бескультурного в варварство культурное, т.е. из варварства неопытного в варварство опытное. А теперь ты за собой мост разрушила, и два времени становятся одним временем. Незрелое и гнилое бродят в одной бочке; и кислота, вытекающая оттуда, мерзка и для носа, и для языка.

Я пришел быть все во всем. Ты же построила дворцы лисицам и волкам, а Меня оставила без крова над головой. Опять без крова, как и в начале.

— Сирота Божия, что ты имеешь, ежели Меня не имеешь? Что — разве то, чего другие до тебя не имели? Что — разве то, чего другие после тебя иметь не будут? Что — разве то, чего бы тигры не имели, ежели бы Бог лишил их Своего водительства и предоставил им самоопределение? Что — разве то, чего камни бы не имели, ежели бы только Бог впустил в них на каплю больше свободного ума и волеизъявления? Что — разве то, чего бы шмели не имели, если бы поступали только по злой воле?

Я подал тебе Свою руку для опоры; ты предпочла свою трость.

Я хотел тебя поднять на крыльях духа; ты предпочла подниматься по лестнице материи.

Я говорил тебе, что здоровье в духе, а не в теле, и что здоровому духу принадлежит здоровое тело. Но глухому Я говорил, и глухой остался при своей праотеческой несуразице: будто бы в здоровом теле здоровый дух. Так что гнилое тело искало лекарства у себе подобных гнилых. И больной лечил больного; увечный поддерживал увечного.

Смотри, из камней, растений и животных врачи твои готовят лекарства для тел твоих детей. Разве не замечаешь: из камней, растений и животных, а не из людей?! Не означает ли это, что есть еще лекарство для человека в иных телах, кроме человеческого? Но целебность не в телах этих, а в большей безгрешности этих тел, в духе их, который чище и ближе Божиему Духу. Вся природа болеет вместе с человеком, а тем не менее природа целебнее человека. Отсюда и догма врачей твоих, будто бы тело человека можно излечить лишь телами нечеловеков. Отсюда и столько боен для ягнят и белых зайцев, и столько у тебя надежды на кровь их.

Как только потеряла ты веру в дух, обрела веру в кровь. Доктор Дух обанкротился, доктор Кровь привлек всех пациентов к себе.

Потерян дух, потеряно здоровье. Гурманство по отношению к вещам заменило тебе дух, но не принесло здоровья. Потому ты начала отнимать здоровье у природы, на повязки для тяжелых ран своих. Сначала ты открыла, что есть еще здоровье на Земле, есть оно у природы; затем начала отнимать его и у природы, отнимать, а не просить — потому тебе так немного и достается. Ибо отнимающему не дается столько, сколько просящему:

О, сыновья красной глины! Коль уж вы так догматично поверили в здоровье природы, почему не объявили и о двух последствиях этого — нет, о двух сопутствующих явлениях, — а именно: что не верите более в дух человека и что верите в дух природы? Ведь из духа, и только из духа, проистекает здоровье. Отрицая целебность в себе, отреклись вы от духа в себе. Отрицая дух и природе, как можете признавать целебность природы? Поэтому ягнята и белые зайцы будут вам судьями в день, расплаты.

Навязали вы себя в качестве идолов всей окружающей вас природе; и всю природу призвали к себе на заклание. В страхе бежит вся природа от навязанных идолов, но вы ее ловите и приносите себе в жертву.

И нюхаете вы кровь ее, и пожираете утробу ее ради здоровья своего — ради здоровья больных богов! Но видите — о, полярное незаходящее солнце! — чем больше нюхаете, все меньше чувствуете запах крови; и чем больше пожираете, все слабее у вас здоровье.

Чернила подтверждают, сколь многие вещи и вещички, и вещей цепочки заносили вы в реестры свои. Но скажите мне, а зарегистрировали вы такое явление, что чем больше приручено какое-то животное человеком, тем больше болезней оно обретает; и чем более животное дико и неприязненно по отношению к человеку, тем менее оно подвержено болезням?

Готовы ли вы сделать заключение из этого? Готовы ли признать, что все, чего коснулась рука человеческая, тронуто болезнью?

Вы усердно распространяете слово «магия» даже и среди младенцев ваших. Этот мир стал вам обычным, как для мыловара мыло. Но ведь все, что имеет душу, бежит от вашего мыла — вашего мудрствования, — которое не очищает, а грязнит. И все магические силы природы замкнулись в себе и скрылись глубоко от вашего злого взгляда. Чудотворение похоронено в той же могиле, где и дух. История чудотворения стала и осталась для вас также лишь историей, к тому же апокрифической. О, истинно больные, для вашего возраста и для вашего здоровья все, что «сверх-и-сверх», стало апокрифической историей. Потому агиография — напрасно морщитесь — превратилась для вас в шифр без ключа.

Горе тебе, Европа, не способная родить пророков.

Если бы дух Мой, Дух Святой, от Отца исходящий, тысячу лет ходил за стадом диких свиней, то даже стадо диких свиней крестилось бы до сей поры духом и истиной, и вместо щетины шелк бы вырос на них. А твоя душа заросла щетиной из-за дикого бегства от Меня.

Заперла ты двери для Меня, и мир, который Я предложил тебе, отвергла ты. Посему забираю обратно мир Мой и иду стучать в иные двери. Пока не найду гостеприимства миру Моему.

На этом остановился Всечеловек. Ибо горло и сердце Его наполнились слезами. Воистину, и горло и сердце!

И ступил Всечеловек в ладью, которая уплывала Тихим Океаном.

И лик Его лучезарный был обращен к Азии.

И была ночь; и были звезды на небе.

А маги азийские наблюдали за звездами и с большим трепетом рассматривали новую звезду, которая им возвещала... о возвращении Царя из изгнания.