Святая Земля
[1] [2] [3] [4] [5] [6]
Старец Божий Иоанн Румынский
Св. Иоанн Румынский
|
Омонастыре св. Георгия Хозевита написано достаточно. Конечно, это уникальное место и всех его тайн и загадок не описать, наверное, никому, но мне бы хотелось рассказать об одном из многих людей Божьих, подвизавшихся в этом монастыре — старце Иоанне Румынском. И сделать это с помощью лично знавшего его схиархимандрита о.Пантелеимона, духовника монастыря св. Преображения в г.Бостон, США. Он, будучи непосредственным участником и инициатором открытия мощей старца Иоанна, описывает это в своем письме к духовным чадам. С его благословления я решил опубликовать это удивительное и искреннее письмо, в котором есть, также, и некоторые сведения о старце Иоанне, ныне прославленном Греческой Церковью.
В первый свой визит к старцу Иоанну, отец Пантелеимон был настолько поражен общением со святым, что это, по существу, изменило всю его жизнь. Старец нечто сказал ему, что отец Пантелеимон до сих пор скрывает на скрижалях своего боголюбивого сердца. Что это было? Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Со временем, Бог даст, мы узнаем это. Но сегодня мы вместе с о.Пантелеимоном прикоснемся к жизни святых подвижников Святой Земли, духовный подвиг которых, практически современен нам и потому до нельзя нам актуален. Как можно спасаться в современном мире? Вот о чем подумаем, читая записки монаха, карабкающегося к тайной келлии с мощами великого праведника.
Возлюбленные отцы и братья, благословите!
Да пребудет с нами наш истинный Бог — Отец, Сын и Святой Дух, и да покроет нас Пресвятая Богородица до конца наших дней на земле. Аминь. Аминь. Аминь. Я пишу вам это письмо, чтобы после моего отшествия от этого мира вы знали, что ваш батюшка любил вас, и чтобы вы поминали мою грешную душу в ваших молитвах к нашему сострадательному Господу. Ваши братья Менас и Габриель, монахи и паломники, написали вам о нашем паломничестве, и я напишу вам письмо об обретении честных мощей аввы Иоанна Румынского.
Монастырь св.Георгия Хозевита. Общий вид
|
В день празднования Святого Рождества нашего Спасителя исполняется 22 года со времени моего первого паломничества на Святую Землю. Во время этого паломничества, продолжавшегося около 4 месяцев, у меня состоялась первая и единственная встреча с аввой Иоанном, и 22 года, которые прошли с тех пор, не могут стереть память об этом дне. Эта ясная память была со мной в течение этих лет; ангельский лик и слова этого благоугодного человека были всегда со мной и утешали меня в невзгодах и бедах. Во времена великих скорбей, когда смертная тоска овладевала мной, ваш брат Исаак говаривал мне: «Послушайте Отче, скорби постигли вас, этого никто не может отрицать, но у вас также есть и радость. Вы знали старца Иосифа, старца Иеронима, вы видели отца Иоанна Румынского, вы знали матушку Ирину, матушку Евпраксию. Вы общались с сестрой Ходжи. У кого еще из нас было столько радости?». При слышании имен этих богоугодных людей в душу мою вселялся дух утешения, но также исторгался глубокий вздох сокрушения, ибо память об этих людях служила мне великим порицанием. Да, я знал этих и многих других святых людей — преисполненных покаяния и боголюбивых душою — я знал их и говорил с ними — я преломлял с ними хлеб, и они относились ко мне с любовью — и я все еще не исправился — все еще не привел себя в порядок. Несомненно, они будут мне в суд и осуждение в день оный. Поэтому я радуюсь и скорблю вспоминая этих ангелов во плоти, этих жилищ Духа Святого. Я сорадуюсь их доброте, благолепию и красоте их ликов, но я скорблю, вспоминая слова этого покаянного человека, чьи ресницы были сожжены горячими слезами, этого сирийца и плач его: «Мое сердце охвачено болью, сжальтесь надо мной, братья, благословенные слуги Божьи, выслушайте меня. Моя душа скорбит, мои почки болят. Где слезы и сокрушение, я хотел бы омыть мое тело в слезах и вздохах…». Разумейте, праведные и справедливые ныне избраны и собраны в сем жизненном пристанище, чтобы не видеть бедствий и позора, которым мы подвергаемся за наши грехи. Они избраны, а мы спим. Они призваны, а мы влачим наше существование в этом суетном мире. Они собраны, а мы храпим. Они отходят к Богу, а мы блуждаем по земле.
Я вспоминаю, дорогие отцы и братия, авву Иоанна и я радуюсь тому, что в наши дни жил такой Божий человек, — истинное чадо святых отец Ефимия и Саввы. Но в то же время я скорблю и укоряюсь тем, что прошла половина жизни поколения, полные 22 года, с тех пор как я встретил его, и мне все еще надо стремиться подражать его примеру пребывания в уединении и безмолвии, дабы оплакивать мои грехи и встретить «Лик Бога Иаковля».
Я встретил этого святого пустынника в дни моей юности и с тех пор скорблю, вспоминая его и укоряюсь его образом. Подобно диакону, посланному св.епископом Нонносом, чтобы приветствовать отшельника Пелагиоса на Оливковой Горе, я страстно желал еще раз увидеть этот ангельский лик и услышать его кроткий голос, и подобно тому диакону я не удостоился видеть его снова. С тех пор каждый раз, посещая монастырь в Хозеве, я рыдал при виде пещер и поворота тропы, там, где монастырь впервые предстает взору, как бы вися на противоположной скале между дном и вершиной ущелья, подобно орлиному гнезду, приютившемуся среди камней. Я даже начинал рыдать еще прежде того, как дойти до пустыни Хозевы, когда автобус сворачивал с мощеной дороги на старую дорогу, построенную еще римлянами и ведущую в пустыню. Само воспоминание о том, что наш Спаситель много раз ходил этой дорогой из Иерихона в Иерусалим и обратно, заставляло меня плакать. Я вспоминал слепца, который кричал у дороги: «Иисус, Сын Давидов, помилуй меня» и я благословлял тех блаженных отцов, которые собрались здесь со всего мира и провели всю свою жизнь в пещерах напротив дороги, как слепой Вартимей, кричавший у этой самой дороги: «Иисус, Сын Божий, помилуй меня» (Мк. 10, 46). А я грешный, занят в этом мире тем, что строю стены, сажаю виноградники, выплачиваю долги и присматриваю за ремонтом. Эти же благословенные отцы по своей вере и надежде получили то, к чему стремились, и чего желали от нашего Спасителя, Доброго Пастыря, сошедшего с небес, дабы найти заблудших овец в этом месте, изобилующим терниями и шипами, в месте острых камней и пропастей, был уязвлен терниями и ранами, дабы взять их к Себе. Да, Он собрал их как избранную пшеницу в Своих житницах, а кости сих мучеников покоятся в пещере скалы в ожидании дня Воскресения.
Монастырь св. Георгия Хозевита
|
Дорогие отцы, я люблю все пустыни, давшие приют нашим Отцам прежних времен, но особенно я люблю пустыни Палестины, где странствовал и жил наш Спаситель, где Он плакал и молился, освященные Его присутствием. Думаю, что из всех этих пустынь я более всего люблю Хозеву, — потому что по ней так много раз проходил наш Спаситель, там Он останавливался, молился и пребывал, — люблю ее, потому что там ввзывал слепой при дороге в Иерихон, люблю ее из-за великого Илии Тесбитского и Иоакима Праотца, подвизавшегося и молившегося в монастырской пещере, из-за всех этих кротких и богоугодных Отцов, святых Георгия и Иоанна Хозевитов, св. Феодора Галатского из Сикеона, которого воспитал святой Великомученник Георгий, и всех дававших приют Отцам, жившим, боровшимся и упокоившихся или принявших мученическую кончину в монастыре и в сотнях пещер, устроенных в скалах. Думаю, что в весьма немалой степени я люблю Хозеву из-за святого Иоанна Румынского — проще говоря, это место было единственным, где я встретил живого пустынника и посетил его пещеру. Я такжу люблю Мар Сабба — монастырь св. Саввы (первая любовь моего детства), но, думаю, так как Мар Сабба доходит до самой вершины скалы ущелья и, таким образом, является более открытой, давая возможность машине доехать до самых своих ворот (если подъехать к ней сзади), меня более привлекала Хозева. Кроме того, в монастыре св. Саввы я не встретил никого, похожего на авву Иоанна. Хозева является более скрытым местом, ущелье как будто заключает ее в своих объятиях.
Хотелось бы вернуться к авве Иоанну. Много лет я хотел увидеть его мощи и облобызать прах с его лица, поэтому я спрашивал, когда его могила будет открыта, но мне сказали, что она открыта не будет. За прошедшие годы два или три монаха отошли в мир иной, так что в обители осталось только два монаха (игумен Амфилохий и отец Иоанникий Румынский, служивший авве Иоанну), а также несколько трудников, нанятых монастырем для помощи и охраны. Поэтому я усилил свои мольбы открыть могилу, говоря, что после того, как мы трое, знавшие этого человека, умрем, не останется никого, кто мог хотя бы найти его пещеру. Аввв Иоанн помогал нам, — он явился отцу Иоанникию во сне и наказал ему открыть могилу. Я также обещал игумену в случае открытия могилы и обретения мощей сделать значительное пожертвование для пропитания нуждающихся и тому подобных дел. Таким образом, несколько лет тому назад мы условились, что если я возьму с собой одного или двух отцов и мы будем одни без паломников и мирян, то нам позволят войти в пещеру и вынести мощи. В течение этого года я прилагал много усилий для осуществления такой возможности. Итак, в последний день пребывания на Святой Земле, а это была среда 24 октября — день памяти Святого Апостола и диакона Филиппа, я сказал паломникам, что это утро будет для них свободным и они могут воспользоваться им по своему усмотрению. В час дня мы все соберемся в гостинице для трапезы, затем отправимся пешком в Святой Город и купим кресты и прочее, и в последний раз посетим Храм Воскресения. В 6 утра того дня братья Менас, Габриэль и я отправились на такси в пустыню Хозева. Мы высадились из машины на вершине ущелья около Старой Римской Дороги и быстро спустились пешком к монастырю. Брат Иоанникий ждал нас. Брат Амфилохий отказался идти с нами, сказав: «Вас и так достаточно». Он дал нам две бутылки коммандарийского вина с Кипра для омовения мощей, и мы отправились в пещеру. Без брата Иоанникия было бы невозможно опознать пещеру, не говоря уж о том, чтобы добраться до нее. Так как недавно прошел дождь, и дно ущелья было заполнено водой, мы пошли тропами, ведущими в Иерихон. Двадцать два года тому назад я прошел по руслу реки, которое тогда было сухим. Когда мы дошли до места, где находилась пещера аввы Иоанна, пройдя мимо сотен пещер по обеим сторонам ущелья, мы взобрались к ней. В течение часа мы быстро шли по тропе на вершине скалы. Внизу мы видели группу пещер, называющихся скитом Святой Анны. В одном месте мы видели высеченный на камне Крест с буквами IC XC NIKA и дату — 1910. Да будет вам известно, что эта надпись была сделана не кем иным как архиепископом Матфеем во время его паломничества и краткого пербывания в Хозеве. В то время он был иеромонахом, приблизительно моего возраста. Брат Иоанникий указал нам на надпись, но не сказал, кто ее сделал. Я сразу же узнал ее, поскольку мне было известно, что в то время архиепископ Матфей находился в Святой Земле. Конечно, повсюду можно встретить подобные надписи, сделанные «рукой паломника иеромонаха Матфея Агиорита», даже на горе Синай. Мы прошли немного далее от места надписи, и пришли туда, где тропа спускалась вниз. Больше ничего не было — ни тропы, ни знаков того, что по этому месту кто-либо проходил. Это место было странным и пугающим, я ощутил страх. Оно напомнило мне Карулию на святой Земле, только на Карулии была, по крайней мере, горная цепь, — здесь же держаться было не за что. Пройдя двадцать футов, я понял, что дальнейший путь будет очень трудным, если не невозможным, и я послал брата Габриэля обратно, опасаясь, что он может упасть и расшибиться насмерть. Я спросил брата Менаса и он сказал, что может идти дальше. Брат Иоанникий шел первым, затем я в середине, а за мной шел брат Менас. Брат Иоанникий был очень проворным и ловким как газель. Я шел очень медленно. Мои ноги онемели оттого, что до этого я взбирался на гору Синай, гору Искушения и другие места. Путешествия в прошлом и этом году дались мне с большим трудом — мне было намного тяжелее, чем раньше, — наверное, потому что я постарел и потому что в обоих случаях я принимал лекарства. В прошлом году я лечился индоцином от болей в спине, а в этом году принимал антибиотики, чтобы залечить трещину в тазовом отделе позвоночника. Во время всего моего пребывания на святой земле я был истощен из-за приема лекарств и плохо себя чувствовал. Я с нетерпением ждал этого и дня молился о нем в течение нескольких лет, так что я не собирался поворачивать назад, даже если впереди нас ждала неудача. Брат Иоанникий, дабы предостеречь нас, сталкивал своим посохом ненадежные камни со скалы, чтобы мы не наступили на них и не упали вниз. Это было весьма полезно, но психологически вселяло в нас страх, так как каждый раз, когда один из этих камней катился вниз на протяжении нескольких сотен футов, отдаваясь эхом в ущелье, то несколько секунд после падения камня со скалы не было слышно никакого звука, а затем раздавался всплеск воды на дне ущелья. Один раз я оступился и заскользил вниз. Брат Менас испугался и поймал меня, а я изо всех сил ухватился за острые камни, выступающие из скалы. Я слегка поранил ладонь правой руки. Мы походили на пауков, пытающихся удержаться на поверхности скалы, медленно спускающихся вниз с тем, чтобы добраться до пещеры. Весь пусть вниз занял у нас еще один час. Вначале спуска брат Иоанникий отстранил ветви небольшого пустынного куста, в котором находилось осиное гнездо (он не знал об этом). Там был целый рой ос — больших, около двух дюймов длиной — настоящие жители пустыни. Они набросились на Брата Иоанникия, но он смог отбиться от них, брат Менас напугался, но к счастью осы не причинили ему вреда. Но до того, как я заметил ос, три из них ужалили меня, — одна в правую ступню, другая выше правой лодыжки и третья в макушку через скуфью. К счастью, осы не ужалили меня в глаза или лицо. Я почувствовал невероятно острую боль, но что я мог поделать. Так что к боли в ногах после восхождения на гору Синай прибавилась боль от укусов ос. Слава Богу за все! То, что делается ради Бога, достигается через труд и боль. Кроме того, эти маленькие пустынники оказали мне грешному должный прием за то, что я дерзнул ступить на эту святую землю. Несколько раз во время этого часового спуска мне казалось, дорогие отцы, что я не доберусь до цели. Я горячо молился отцам, которые жили в этой пустыне, чтобы они помогли мне и не погнушались моими грехами. Да будет вам известно, дорогие отцы, что одной из величайших опор, в которой я черпал силу, была моя любовь к вам. Много раз за время моего пути, когда я уставал, или когда малодушие овладевало мной, я вспоминал вас и мою любовь к вам, и это оживляло меня и придавало мне новые силы, которые мне были нужны, чтобы идти дальше. Во многих случаях я продолжал свои усилия не ради себя, но ради вас, так как мы не можем быть всегда вместе, но через одного-двух ваших братий вы все имели участие во мне, грешном. Я понес большие труды и претерпел боль, опасности и стеснения ради вашей любви, дабы вы могли получить благословение и милость от нашего Спасителя. Благодаря этому у вас есть целая сокровищница святых икон, святых мощей и других благословений. Все это — плоды любви, в первую очередь Любви нашего Истинного Бога ко всем нам, и во вторых любви меня грешного к братии. Ради этого поминайте меня в ваших молитвах ныне и после моей кончины.
Вид на пустыню с монастыря
св.Георгия Хозевита |
Молитвами Святых Отцов Хождевы и вашими святыми молитвами мы, наконец, достигли места, находящегося под пещерой Аввы Иоанна. К тому времени моя ступня, нога и голова пульсировали болью. Моя ступня уже распухла и я был в плачевном состоянии. Я не представлял себе, как я взберусь на вершину пещеры. Брат Иоанникий сходил и принес самодельную лестницу, которую он установил и закрепил цепями. Он взобрался вверх и сделал знак, чтобы я следовал за ним. Я сказал брату Менасу: «Забирайся, брат, наверх и открой пещеру вместе с братом Иоанникием, а я не могу. Когда вы найдете мощи, то поднеси главу к концу лестницы, чтобы я мог ее видеть, поле этого соберите все кости и спускайтесь вниз — тогда я смогу облобызать мощи». Но брат Иоанникий, стоящий наверху, настаивал, подобно тому, как авва Иоанн настаивал 22 года тому назад, чтобы я взобрался в пещеру, а брат Менас ободрял меня здесь внизу, обещая поддерживать меня. Итак, я собрал всю силу моего духа и тела и начал карабкаться вверх. Я сказал брату Менасу, что «лестница» не выдержит нас двоих — она, скорее всего, сломается. Я карабкался вверх как только мог со своей сильно распухшей правой ступней, и, вашими молитвами, мне удалось сделать это. Я сильно хотел пить, так как я утром, в отличие от обычного, ничего не пил и не ел, дабы облобызать святые мощи, пребывая в посте. В одном месте накопилась дождевая вода, и брат Иоанникикий предложил мне ее, но я отказался, желая сначала оболобызать главу аввы Иоанна. Сначала мы пропели Трисвятое. Я плакал. Я не мог поверить, что после стольких лет я опять стоял в пещере аввы Иоанна с пением Трисвятого перед его гробницей. Далее брат Менас стал откалывать цемент, покрывающий гробницу. Боль в моей ступне и ноге к тому времени стала невыносимой. Я спросил Брата Иоанникия, не было ли у него какого-нибудь средства, чтобы приложить к больному месту. Он дал мне немного ракии — я снял носок и натер ногу ракией, но не почуствовал облегчения. Я снова надел носок и сел на «ложе» аввы Иоанна, находящееся во внутренней части пещеры. Когда брат Менас наконец добрался до святых мощей, он позвал меня и я поднял доски, укрывавшие святые мощи от камней и цемента. Я увидел авву Иоанна, укрытого в зашитую ризу. Я преисполнился благоговения и попросил брата Менаса снять ризу. Он сделал это без труда, так как со времени похорон прошло уже 19 лет. Брат Менас сказал, что борода и руки аввы Иоанна были целы. Я заглянул в гроб и убедился в этом, я открыл лицо и узнал авву Иоанна. Это было то же кроткое и благородное лицо, что я знал 22 года тому назад. Глаз аввы Иоанна уже не было, но его лицо, нос, губы усы, борода — все это было цело. Его черты лица были по-прежнему узнаваемы. Я стоял в благоговейном страхе. Я попросил брата Менаса снять покров с груди аввы Иоанна — грудь была цела. Мы сняли покров с ног, — в основном это были кости очень красивого желтого оттенка, но все они были на своем месте, так как их удерживали сохранившиеся сухожилия вплоть до обутых ступней. Я попросил Брата Менаса попробовать приподнять авву Иоанна, чтобы посмотреть, не отделиться ли какая-нибудь кость. Брат Менас приподнял авву Иоанна, но ни одна кость не отделилась. Авву Иоанна можно было поднять целиком, как святых Спиридона Дионисийского, Герасима, Иоанна Русского и св. мать Ирину.
Итак, дорогие отцы, какой-то страх овладел мной и стоял в пещере в безмолвии. Все мысли покинули меня и я был подобен утратившему голос, зрение, или слух, будучи объятым великой тишиной. Я не зная, плакал ли я или нет. Когда я присутствую при подобном явлении, или являюсь свидетелем чуда (потому, что в таких случаях Слава Божия проявляется во всей своей силе), мной овладевает этот священный трепет и я не чувствую ничего вокруг, даже самого себя. Это подобно ослепляющему свету, вспыхивающему во мне и заставляющему забывать все вокруг. Я не теряю сознание, просто мной овладевает священный трепет, и я немею. Безграничная тишина — какое то смешанное чувство покоя, тихой радости и страха переполняет меня, и я стою в безмолвии — свидетель Славы Божией. Обычно я даже не плачу — хотя иногда это и могло случаться. Я просто стою с горящими глазами, как будто бы пораженный — в сознании, но подобно отсутствующему — меня здесь нет. Обычно такое состояние длится мгновение, иногда дольше, если мерять нашими временными рамками. Когда я снова обретаю чувства вместе с эмоциями и мыслительной силой ума, то первое чувство, которое я испытываю, это ужас, да именно так: УЖАС. Затем я начинаю воздыхать и скорбеть. Я настолько ясно осознаю свою греховность, что полностью сокрушаюсь под тяжестью моих грехов и начинаю рыдать в острой тоске. Куда бежать? Где спрятаться? «Высокие горы дают прибежище оленям, а скалы зайцам. Какая скала отверзнется и примет меня, дабы укрыть в себе как испуганного зайца? Он подобен Огню, сжигающему все недостойное — о мой Спаситель, не попали меня. Не бойся, о Дщерь Сиона. Вот, Царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на молодом осле». Страх и трепет овладевают мной даже теперь, когда я пишу к вам, дорогие Отцы, что-то сжимает мне сердце — я чувствую боль и плачу. Если бы не любовь моего Спасителя и не Его милосердие — Его сострадательная и сердечная доброта, — я был бы в полном отчаянии. В такие времена, дорогие братья, этот страх и ужас настолько овладевают мной, что я чувствую себя уже осужденным и приговоренным — как будто бы решение уже принято и меня ведут в ад. В тоже время, как бы мне яснее выразиться, несмотря на то, что я уже осужден и помещен в ад, я продолжаю призывать Имя Божие. Это наиболее противоречиво — быть уже осужденным и в аду и, тем не менее, продолжать призывать Имя Господа нашего Иисуса Христа, дабы получить утешение.
Итак, таково было обретение святых мощей аввы Иоанна Румынского. Было очевидно, что мы не сможем взять мощи с собой в монастырь. Мы укрыли их, как только смогли, омыв их вином, и ушли. Теперь нам предстояло еще одно мучительное предприятие — выбраться из этой расщелины. Не было и речи о том, чтобы подняться вверх тем путем, которым мы пришли, это было невозможно, даже если бы моя нога не распухла. Брат Менас уже описал вам наш обратный путь. К этому времени, примерно пять часов после того, как мы отправились из монастыря, брат Габриэль начал уже волноваться и вышел к тропе, ожидая нашего возвращения. Когда мы встретились, то он плакал, и мы тоже плакали, рассказывая ему об обретении святых мощей. Мы отправились в монастырь, поклонились, попили немного воды и поспешили подняться из ущелья на другую сторону Старой римской дороги, где, к счастью, нас поджидала машина. Игумен Амфилохий пришел с нами, так как он хотел поехать в Иерусалим. Он сказал, что пойдет позже вместе с братом Иоанникием после того, как вода спадет, руслом реки, принесет святые мощи и или оставит их в монастыре, или положит их в пещеру, где покоятся кости умученных Отцев.
Пока брат Менас открывал гробницу аввы Иоанна, брат Иоанникий рассказал мне кое-что.
Авве Иоанну было 47 лет, когда он скончался в 1960 году.
Таким образом, он родился в 1913 году.
В миру его звали Илия.
Его родителей звали Максим и Екатерина.
Его отец умер в конце первой мировой войны, когда Авва Иоанн был еще совсем маленькими ребенком.
Его мать умерла несколько лет спустя.
Аввв Иоанн воспитывался близкими родственниками.
У него было очень несчастливое детство.
Юношей, после окончания школы, он поступил монастрырь святого Паисия в Ниаметце.
Он оставил его вместе со своим старцем из-за споров о календаре.
Он хотел отправиться на Святую Гору, но не получил в то время разрешения от греческих властей.
Прибыл в Палестину в 1936 году в возрасте 36 лет.
Брат Иоанникий прибыл год спустя.
Оба получили святую схиму от румынского иеромонаха из монастыря святого Саввы.
Несколько лет пребывали монахами в монастыре святого Саввы.
Далее 6 лет жили в пещерах у Мертвого моря.
В 1948 году разразилась война между евреями и арабами.
В то время он оказался на территории румынской собственности около реки Иордан, состоявшей из нескольких садов и маленькой церкви с двумя-тремя келлиями.
Он не мог никуда пойти из-за войны — ни в Иерихон за припасами, ни куда-либо еще. У него не было ни хлеба, ни какой-либо другой еды, кроме папайи из сада. Такая ситуация продолжалась несколько месяцев. Он получил болезнь желудка, от которой так никогда и не выздоровел. В то время ему было 35.
После войны он вернулся в Мар Саббу.
Он не находил себе покоя. Гроячо молился. Святая Матерь Божия наставила его идти в Хозевитский монастырь и жить там в пещерах.
Он прожил еще 6 лет в пещере, в которой преставился и был похоронен за несколько дней до праздника Преображения Господня в 1960 году.
Удивительно, дорогие отцы, но ни в первый, ни в этот раз у меня не было фотоаппарата (собственно говоря, у меня никогда в жизни не было фотоаппарата и я не знал как им пользоваться — как вы знаете, с самого детства я мечтал стать отшельником в пустыне, так что я обучался только тому, что мне там понадобится. Я так и не попал в пустыню — так что теперь я представляю собой тюфяком, который не умеет водить машину, пользоваться фотоаппаратом, писать грамотно и разборчиво, пить пиво, кофе, кока-колу и так далее, и так далее. Вы видите, что все это не понадобилось бы мне в пустыне. Мне только нужно было уметь креститься, творить поклоны и плакать). Поэтому у меня не осталось фотографий от моих многочисленных паломничеств, только если кто-нибудь не делал их и по доброте давал мне снимок. Так что теперь у меня нет фотографий аввы Иоанна, или его пещеры, или его святых мощей. Примечательно то, что в другие годы у одного из наших братий был фотоаппарат, но в тот год его с нами не было. Так было нужно от Бога. Потому что еще Апостол Павел говорил о людях, подобных Авве Иоанну: «они скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли» (Евр. 11, 36–38).
Воистину, мир недостоин видеть этих людей. И я, безрассудно дерзнувший искать их, видеть их и говорить с ними, стяжаю себе в тот день еще большее осуждение и большее наказание.
Кому больше дано, с того больше и спросится. Примечательно, что когда мы были в Кератии вместе с греческими паломниками, в конце нашей поездки, когда некоторые из нас уже сели в автобус, появилась блаженная Анастасия. Я сразу же узнал ее — так что я выбрался, хромая из-за своей распухшей ноги, из автобуса (брат Менас сказал, что я выглядел так, как будто бы у меня была слоновая болезнь), подошел к ней и предложил маленький крестик, освященный на Гробе нашего Спасителя. «Смотри, — сказал я, — Анастасия, милая, возьми этот Крест, который был освящен на животворящем Гробе нашего Спасителя в Иерусалиме». Однажды, несколько лет тому назад, я дал ей маленький камешек с горы Синай, на которую ступала нога Бога, и на которой росла Неопалимая купина, и она отдала его мне обратно со словами: «Он жжет, забери его. Он жжет». В этот раз она взяла Крест и стала рассматривать его. Потом она сказала своим высоким детским голоском, «Четырнадцать раз (Брат Менас поправляет, что сказала «десять», — в общем, она имела в виду много раз) ты брал меня с собой в Иерусалим и ты все еще не соделал мне келлию». Блаженная посмотрела мне прямо в глаза, глядя между черных полосок материи которыми было обмотано ее лицо, они напоминали бандитскую маску. Ее слова врезались мне в сердце. Я очень хорошо понял, что она сказала мне. «Молись обо мне», сказал я со вздохом и спросил братию, не было ли у них маленькой иконки для нее. У брата Менаса была икона «Достойно есть» и он дал ее блаженной. Она продолжала повторять то, что раньше сказала мне и принялась рассматривать иконку, запечатанную в пластик, пытаясь извлечь ее оттуда. Я стал ковылять обратно к автобусу, чувствуя большое порицание. Да, много раз я был в Иерусалиме и я все еще не соделал келлию.
Дорогите отцы, если я умру до того, как достигну пустныни, то я знаю, что я никогда не увижу Лица Божия. Тишина и покой (исихия) пустыни не сравнятся ни с какими творениями мира, но исихия в высшей степени является творением веры. Вы знаете слова псалма «На реках Вавилонских, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе». Для меня пустыня является Сионом, а мир Вавилоном. Замените в этом псалме слово «Сион» словом «пустыня» и вы будете иметь представление о печали моего сердца.
“Там пленившие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши — веселья: Пропойте нам из песней пустыни (исихия). Как нам петь песнь Господню на земле чужой? (посреди суеты и забот). Если я забуду тебя, Иерусалим, (пустыня) — забудь меня десница моя; прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима (пустыни) во главе веселия моего. Дочь Вавилона (мiр), опустошительница! Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!” (Пс. 136) Получу ли я благодать для того, чтобы взять и разбить этих «младенцев» (помыслы) о камень — перепрыгнуть через скалу (мiра сего)? Да сочтет меня мой Спаситель и Пресвятая Богородица достойным. Господь свидетель, как я хотел бы перепрыгнуть через стену! Благословенны те, которые подобно авве Иоанну, стали ласточками, живущими среди скал. Ибо они построили свои кельи на Камне и ветры, дожди и реки не смогли сокрушить их. Они разбили об эти камни младенцев Вавилонских, и посредством этих камней они обрели камень Жизни — расщелину, в которой они укрылись. Каждый день моей монашеской жизни, дорогие отцы, в какой-то момент дня или даже ночи, я переносился умом и сердцем в пустыни Палестины и Каппадокии и приветствовал отцов, подвизающихся там, и оплакивал свою ссылку в мiру. Там наш истинный духовный дом (если в этой жизни есть какой-либо дом), а наши дома — это рассеяние евреев. Через несколько недель, если на это будет воля Божия, мы отправимся обратно домой. В день памяти святого Иоанна Златоуста, в который св. мать Ирина отошла от этого мира, сестры дали мне икону, на которой были изображены семеро Маккавеев со своей матерью Соломонией и учителем Елеазаром. Я никогда не видел такой красоты. Я постоянно смотрел на эту икону, и у меня появилась теория. Вам следовало бы видеть изображение Елеазара. Его усы, борода, взгляд — все это свидетельствовало о серьезности его намерений — никаких шуток. Никакой изнеженный Антиохий не сможет убедить его изменить свое решение. И вам следовало бы видеть изображения братьев. У самого старшего начинала пробиваться борода — у него был кроткий и благообразный вид. Братья стояли в ряд, каждый последующий младше предыдущего, но чем младше был брат, тем более решительно он выглядел, — вплоть до самого младшего. Вам следовало бы его видеть — выражение его лица было таким же решительным и непреклонным, как у Елеазара. Он твердо стоит на переднем плане, расставив ноги. Правая рука как бы покоится на бедре, держа Крест. Тирану Антиохию не запугать его. Вы видите, что он готов устремиться вслед за братьями к святому мученичеству. Четверо самых младших братьев и их мать Соломония держат крест — ибо все они мученики Христовы. Они все как будто бы пристально вглядываются во что-то, куда-то, и в тоже время никто их них не вглядывается в одно и то же — очевидно, то, что они созерцают, не принадлежит этому миру. Похоже, что их внимание отвлечено, они поглощены другим миром — не внешним, но внутренним, потому что, как истинно сказал наш Спаситель, Царство Небесное внутрь вас есть. Они как бы кричат тирану: «О, тиран Антиохий, ты хочешь лишить нас этого мира, но мы будем в другом мире, более прекрасном чем этот. Подобно детям Авраама мы пойдем на лоно Отца нашего Авраама, чтобы пребывать в мире там, где никакие мучения не смогут коснуться нам до самого дня Воскресения. Что же до тебя, то ты пойдешь в огонь — огонь твоего гнева и звериной жестокости — как в этом мире, так и в будущем».
Я всегда любил святых Маккавеев со дней моей юности; когда я в первый раз прочитал о них мне захотелось иметь их икону — но я никогда не видел иконы говорящей что-либо моему сердцу. Собственно, за всю свою жизнь я видел только две иконы и обе были вполне стереотипными — одна из них представляла собой, скорее, карикатуру, на которой семь братьев были представлены в виде маленьких детей. Думаю, что нельзя найти икону лучшую, чем та, которую написали сестры. Я спросил их, что они использовали в качестве модели, и они сказали мне, что у них было не так уж много материала, так как это очень редкая икона. Они поступили следующим образом — внимательно прочли в Ветхом Завете все относящееся к истории братьев Маккавеев, затем написали икону, молясь святым мученикам, чтобы они наставили их. И они получили наставление. Теперь эта икона у меня в кельи и я смотрю на нее часами. Это икона является настоящим пиршеством для глаз. Я смотрю на нее, и меня переполняет великая любовь к Святым Мученикам — я дохожу до духовного ликования и торжества, просто смотря на них — можно сказать, что я вне себя. В своем уме я молюсь им, стремлюсь к ним и воздыхаю из глубины моего сердца. Хорошо, что в это время я один, иначе могли бы подумать, что я сошел с ума. Когда и ложусь ночью, чтобы отдохнуть, то смотрю на висящую в углу икону, освещенную светом лампады. И я плачу от радости и посылаю поцелуи Святым Братьям и их Матери и учителю. Скажу вам, дорогие отцы, что я никогда не увижу Лика Господня, потому что получил здесь все, что я просил — поэтому там не останется ничего, что я мог бы получить. Я наслаждаюсь здесь всеми дарами нашего Истинного Бога, но что я смогу вернуть Ему, дабы возблагодарить Его за все, что Он мне дал. Я нищ, и у меня нет ничего, что бы я мог вернуть Ему в знак благодарности, кроме бремени моих грехов. Да спасет меня мой Спаситель даром, ибо у меня нет другой надежды.
Я молюсь за всех вас каждый день во время литургии и после. Меня утешает то, что каждый раз, когда я произношу «Да пребудет мир со всеми вами» и «Милость Господа нашего Иисуса Христа» и благословляю святым распятием во время литургии, то обращаюсь лицом к Западу. Надеюсь, что мои слова доходят до вас. И когда я обращаюсь лицом к святому престолу, то смотрю на Восток — в направлении благословенной Смирны, Эфеса, Икониума, Каппадокии, Пергама, Галатии, Понтоса, Севастии, Тарса и Киликии, и даже далее — Антиохии и Эдессы. Я молюсь святым мученикам и Отцам, подвизавшимся там, и тайным христианам, все еще живущим там, и посылаю им мою любовь и сердечные воздыхания.
Пора заканчивать это письмо, надеюсь, что оно дойдет до вас. Вряд ли мне удалось выразить несколькими словами хоть что-нибудь. Простите меня за то, что доставил вам труд разбирать и читать это письмо — но помните, что ваш грешный отец приложил еще больше трудов (отняв время у моей дорогой Матери Марии и у своего отдыха), чтобы нацарапать его. Простите за ошибки в написании — если бы я проверял каждое неправильно написанное слово, то я никогда не смог бы послать это письмо. Кроме того, с английским языком такая история — если вы с самого начала не знаете, как правильно пишется слово, то никогда не сможете найти его в словаре — хоть весь день ищи и все без толку… Я пытался найти, как пишется слово «Маккавеи» и никак не мог. Я пробовал каждый возможный вариант написания и не смог попасть в точку. Ничего, это не так уж важно — вы все уже ко мне привыкли. Если какое-либо слово или написание не вполне правильно, то, обычно, оно не слишком отличается от правильного варианта — в конечном итоге вы уловите общую суть.
Шлю свои поклоны вашему владыке и мою любовь матушке Филофее, отцу Хризостому, сестре Урании, брату Феодору и все христианам. Я сострадаю тем, кто несет бремена своего послушания — да будут ниспосланы всем вам мученические венцы. Молитесь за меня. Ваши братия приветствуют вас лобзанием. Им уже не терпится вернуться домой.
С любовью к нашему Спасителю, Ваш отец
Иеромонах Пантелеимон и мой Ангел Хранитель
и братья Маккавеи и Елеазар и Соломония
Написано в ноябре месяце
в монастыре Благовещения
на острове Oinoussai. 1979
[1] [2] [3] [4] [5] [6]
Опубликовано: 05/11/2007