Вы здесь

Язычество и христианство

[1]  [2]  [3]  [4]  [5] 

Предисловие

Крещение РусиПрошло больше тысячи лет с тех пор, как Отцы Церкви писали трактаты против язычников. Сейчас эти трактаты стали вновь актуальны. Но эта статья не написана против язычников, ее цель не обвинять, а ответить на обвинения современных язычников против христианства. Я не могу претендовать на то, чтобы сравнивать язычество с христианством, эта статья заняла бы тогда гораздо больше места, чем она занимает сейчас. Моя цель не спорить, а обозначить позиции, очертить общий дух религий, который чаще всего не замечается за мелочами.

Но, тем не менее, эта статья носит полемический характер. Полемики не надо бояться. Боязнь полемики приводила к кострам инквизиции. Нельзя в религиозной области, как это принято сейчас по «светским соображениям», ходить на цыпочках, боясь потревожить чье-либо религиозное чувство. Ни в коем случае нельзя оскорблять религиозного чувства, но тревожить можно и нужно, ибо религия — это, прежде всего, тревога, там нет никаких гарантий и подпорок. Нельзя принимать равнодушное выражение лица, подчеркивая свою «объективность», религия это та область, которая не терпит равнодушия, если человек равнодушно говорит о религии, то значит, он говорит о чем-то другом, в лучшем случае, об истории религий.

К теме, затронутой в этой статье, меня возвращают вновь и вновь встречаемые мной в моем окружении языческие настроения и языческое же непонимание христианства, с которыми мне приходится время от времени полемизировать. Надо признаться, я сам когда-то исповедовал языческие и около языческие взгляды. Так что, мне кажется, я имею представление о язычестве не только извне, но и немного изнутри, так как воспринял его как факт внутреннего опыта, который я впоследствии плавно перерос и преодолел.

Терпимость

1. Очень часто язычникам в их заслугу перед христианами ставят терпимость. Но надо различать терпимость и безразличие. В безразличии нет никакой заслуги. Если мне всё равно, чем живет и во что верит мой ближний, если мне вообще безразлична религия — то это скорее свидетельствует о моем эгоцентризме и невнимательности или о моей духовной апатии и ограниченности, чем о том, что я признаю свободу мнения другого.

Истина всегда нетерпима. «Надо быть рыцарем истины, всегда готовым к бою за всякое умаление чести Прекрасной Дамы» (С. Булгаков) Нетерпимо и христианство, но, как верно отметил Бердяев, оно, как религия свободы, нетерпимо и к принуждению. Тех, кто силою обращает в «правую веру», надо признать исказившими христианство. Те, кто сжигал еретиков на кострах, делали это не потому, что были «ярыми христианами», а потому, что забыли Христа и Его слова. «Когда же приближались дни взятия Его от мира, Он восхотел идти в Иерусалим; и послал вестников пред лицем Своим; и они пошли и вошли в селение Самарянское, чтобы приготовить для Него; но там не приняли Его, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим. Видя то, ученики Его, Иаков и Иоанн, сказали: Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа ; ибо Сын Человеческий пришел не погублять души человеческие, а спасать » (Лк.9:51–56)

Псевдохристиане, вопреки запрету Спасителя, и к тому же будучи не в силах призвать небесного огня, стали разводить огонь сами, и легко можно понять, какого они духа — сатанинского, антихристова, а не Христова. Невиданный разгул сатанизма и черной магии в Средние века, который так не хотят замечать те, кто идеализирует эту эпоху, лишь свидетельствует об общем духе того времени.

Совершенно верно В. Соловьев в статье «Об упадке средневекового миросозерцания» показал, что средневековье вовсе не было временем торжества христианства, а засильем прежних верований и прежних нравов, засильем язычества, лишь стилизованного под христианство. Вот где корни инквизиции и прочих средневековых зверств — языческая душа всеми силами своими не хотела принимать Христа, и за активностью внешней, псевдохристианской деятельности она прятала свое внутреннее духовное бессилие и безбожие, явившееся следствием этого нежелания.

Но, понятно, и эта внешняя деятельность лишь носила имя христианской, а по сути своей исходила из нехристианских, языческих принципов старого человека, и потому результаты ее, не считая тысяч погубленных жизней, тоже были плачевными — раскол католической церкви, реформация.

«Большинство новообращенных (в христианство) хотело, чтобы всё оставалось по-старому. Они признали истину христианства как внешнего факта и вошли с ним в некоторые внешние формальные отношения, но лишь с тем, чтобы из жизнь оставалась по-прежнему языческою, чтобы мирское царство оставалось мирским, а Царство Божье, будучи не от мира сего, оставалось бы и вне мира, без всякого жизненного влияния на него, т.е. оставалось бы как бесполезное украшения, как простой придаток к мирскому царству.»

«Сохранить языческую жизнь, как она была, и только помазать ее снаружи христианством — вот в сущности чего хотели те псевдохристиане, которым не приходилось проливать свою кровь, но которые уже начали проливать чужую».

Средневековье было временем искажения христианства, когда христианские ценности были поставлены с ног на голову. Мученичество обратилось в мучительство. «Апостолы изгоняли бесов для исцеления одержимых, а представители псевдохристианства для изгнания бесов стали умерщвлять одержимых» (В.Соловьев).

Г. Мишо в «Истории крестовых походов» поражается — как рыцари, по взятии какого-то восточного города искренне и со слезами радости молившиеся, потом с искреннейшей же ненавистью перебили десятки тысяч мирных жителей этого города. Но из этого может следовать только один вывод. Искренняя вера всегда влечет за собой соответствующие дела. А если она не влечет никаких дел, или же влечет за собой дела, обратные этой вере — значит, эта вера не искренна. Рыцарям очень хотелось считать себя христианами, они даже плакали на молитве от умиления, но только христианами они не были и быть христианами им не хотелось.

И псевдохристианскую и псевдоправославную Черную сотню, члены которой после молебна шли на погром, надо считать одним из проявлений сатанинского духа, охватившего Россию в первой половине ХХ столетия.

2. Нельзя судить по истории человечества, идущей с Р.Х. (а также земных организаций, таких, как церковь) о христианстве, ибо, несмотря на то, что всегда были подвижники и истинные ревнители веры, христианство ни в какую историческую эпоху так вполне и не воплотилось, и во всякой организации всегда более людского, т.е. отражающего дух данной эпохи, чем божественного. Полуязыческая, полухристианская эпоха византийских императоров сменилась Средневековьем, где язычество просто прикрывалось христианской символикой, далее был Ренессанс с его возвращением к античности, потом наступила эпоха Просвещения, открыто отвергнувшего христианство, хотя некоторые его ценности (напр., права человека) и основывались на христианстве. Самые кровавые режимы в истории человечества, режимы Гитлера и Сталина, были откровенно антихристианские. В основе первого лежало приправленное теософией и оккультизмом скандинавское неоязычество, в основе второго — идеология коммунизма, при общей своей антирелигиозной направленности главного своего врага видевшая в христианстве. (О близости коммунизма и язычества мы скажем далее).

3. Ну, а как же пресловутая языческая терпимость? Если христианство и не осуществилось в истории, и религиозные войны были вызваны искажением христианства, то, может быть, язычники терпимее неудавшихся христиан? Может быть, христианство действительно уступает в терпимости язычеству?

«Язычество терпимо относится к различным формам Изначальной Традиции, не преследует «еретиков» (то есть свободно мыслящих людей) и не ведет религиозных войн (подобно «крестовым походам» иных, проливающих реки людской крови ради повсеместного насаждения своей «единственно правильной» Веры)». («Родные Боги», 2001)

Языческая религиозная терпимость простирается ровно до тех пор, пока какая-либо вера встраивается в систему языческих взглядов, пока она языческая (=«Изначальная Традиция»). Видимость терпимости возникает потому, что система эта эластична, что языческий пантеон заключает в себе возможность неограниченного расширения, модификаций и интерпретаций. Языческая мифология очень подвижна.

Язычник ничего не имеет против, если помимо Юпитера, Минервы и пр., которых он почитает, кто-то почитает еще Исиду, Митру, Адониса и пр., потому что он знает, что богов много. Но если вдруг выясняется, что кто-то не хочет считать, что его Бог, Которому он поклоняется, Яхве или Христос, является одним из богов, т.е. не хочет видеть Его в языческом пантеоне — тут сразу терпимость и кончается, а на место ей приходит, как минимум, недоумение. Язычники недоумевают, почему в храме Единого Бога нельзя поставить еще изображения других богов.

Итак, языческая «терпимость» обусловлена вовсе не тем, что язычники как-то больше других уважают чужое мнение и признают право других людей на него, но лишь тем, что язычество позволяет легко встраивать чужие верования в систему собственных, делать чужих богов частью своего пантеона, пусть и не поклоняясь им. Их терпимость вызвана не тем, что они уважают мнение другого человека, а тем, что легко его переваривают и подстраивают под свои. А если не могут переварить и подстроить — вызывает у них отторжение.

Поэтому-то к христианам, которые, вопреки представителям других восточных культов, не хотели считать Христа одним из многих, т.е. быть язычниками, языческий народ Римской империи относился с подозрением и с издевкой, как к безбожникам и распутникам:

Терпением ли надо объяснять нелепые слухи, распускавшиеся про христиан, что он-де на своих тайных встречах предаются разврату и пожирают младенцев? Терпением ли надо объяснять, что народ с радостью принимал гонения на христиан и даже сам участвовал в них?

Нет, это проявления лишь злобной нетерпимости. (Такой же нетерпимостью дышат и многие современные авторы-неоязычники. Таков, например, автор совершенно омерзительной книги «Удар русских богов». Злобная книга, в которой автор буквально захлебывается пеной беспочвенных обвинений и кощунственных ругательств, если она в действительности представляет собой удар русских богов, лишь свидетельствует о их убожестве и, мягко выражаясь, низком уровне интеллектуального развития.)

4. Надо понимать, что сжигание еретиков и прочие зверства, происходившие под предлогом религиозных, догматических споров, вовсе не говорит о том, что их надо прекратить, как раз наоборот, свидетельствует о необходимости глубже прочувствовать суть догматического спора, а не воспринимать его внешне и формально. Важность догматов определяется не самими догматами, а их содержанием. Так что если человеку безразличен Христос, то ему безразличны и догматы о Христе. Но если догматические споры сопровождаются чуждыми христианству злобой, насилием и клеветой, то это есть предательство Христа и, следовательно, предательство самих этих догматов, обессмысливание догматических споров. Так что если догматы воспринимаются всерьез, а не как поводы для начала вражды, то это исключает и взаимную ненависть в догматических спорах.

Как уже было сказано, истина нетерпима. Но эта нетерпимость не может быть злобной. Если кто-то уверен в истине, он не станет защищать ее клеветой на противоречащие ей учения. Злоба всегда прикрывает внутреннее бессилие и неуверенность в истине.

Необходимость выслушать чужое мнение и объективно оценить его с позиций истины и христианских истин — вот единственное следствие из христианской нетерпимости.

Церковь, христианская религия — всегда воинствующие по своему характеру. И соглашательство, и ненависть к своим оппонентам, выливающаяся в их физическое уничтожение, следуют из одного источника — из боязни чужих мнений и неуверенности в собственной вере, из боязни спора.

[1]  [2]  [3]  [4]  [5]