Пётр Мамонов:

«Вечная жизнь есть. Это факт научный. И никуда от этого не деться»

Артист, поэт, философ и музыкант Петр Мамонов на недавнем концерте в московском клубе презентовал своим поклонникам новый жанр, который он успешно освоил — жанр христианских афоризмов. Этот вид литературного творчества настолько увлек его, что он решился собственными силами издать четыре тома своих «Закорючек» (так автор называет свои мысли-наблюдения). То ли шутя, то ли серьезно он говорит, что это лучшее, что он сделал в своей жизни, и что это нравится ему больше «Острова» и больше музыки. В последнее время Петр Николаевич изменил свою жизнь, уехал в деревню, глубоко ушел в христианство и всем видам деятельности предпочитает огородничество и чтение Исаака Сирина. Согласившись на интервью, Петр МАМОНОВ поставил высокую цель беседы с «Новыми Известиями» — пробудить в тех, кто его услышит, жизнь духа человеческого.

— Петр Николаевич, между вами старым и вами новым — пропасть. Вы пришли к вере, но на концертах поете старые песни...

— Люди хотят слышать старые песни. Ну что делать — пою. Но я им объясняю, что это было ужасно...

— Раньше вашей компанией был лидер группы «Зоопарк» Майк Науменко, сейчас — протоиерей Димитрий Смирнов. Как он, кстати, относится к вашим выступлениям в клубах?

— Отец Дмитрий? Я его встречаю, говорю: «Вот вам диск. Ненавистный рок-н-ролл». Он прячет диск в карман и поет (Петр вскакивает, принимает характерную позу рокера и делает «козу» из двух пальцев): «О, беби-беби, бала-бала, меня встречают три амбала»!

— Неужели?!

— Москва, центр! Мы с ним одного года, в одном месте выросли, даже родились рядом! Он нормальный, веселый мужчина. Умница, труженик. Мы с ним шутим. Все, что весело, — все неплохо. Плохо ерш пить по подъездам и перила в узел завязывать. Нет чтобы сказать: «Ребята, давайте скинемся на краску и подъезд покрасим»... Отец Дмитрий — человек прекрасный. Он серьезный, но мы с ним и шутим. Я каждый день слушаю его проповеди. Он прекрасный оратор. Я его как-то спрашиваю: «Что вы читаете, отец Дмитрий?» «Мамонова», — говорит. Шутит, конечно. У него большой дар проповедника.

— А духовник ваш как относится к вашим выступлениям?

— Отец Владимир? Нормально. Это работа. Главный вопрос: «Для чего?» Не «что ты делаешь», а «для чего»? Ножом можно резать хлеб, а можно — человека. Рок-музыкой можно воздвигнуть человека к любви и к радости, а псевдоправославием — утопить в мракобесии.

— Как это?

— Такие православные ведьмы есть, что не дай Бог! Придет человек первый раз в церковь, не знает, что когда кадят, нужно лицом поворачиваться, так она его так бортанет, что он больше и не придет. Все эти бабки — ужасные, преисполненные злобы. Но истина находится как раз там, где обитают эти бабки. И Господь своим пречистым телом находится там, где этот ужас. Весь этот сброд, которому некуда идти, — все эти наркоманы, алкоголики, бомжи, вздорные, одинокие, всеми брошенные бабки. И с ними — Бог. Вот что такое сегодня церковь Христова. Но мы увидели свет, и все к нему приползли на своих костылях. И Бог нас таких любит, а не успешных и благополучных.

— А богатых и успешных он не любит?

— Любит всех. Я вот сегодня в календарике вычитал: богатство, как гостя, надо с почтением принять и с почтением проводить.

— Я читала у оптинских монахов, что когда человек общается с образом, то он общается и с прообразом. А значит, играя наделенного властью убийцу, он может соприкоснуться с такой силой, о которой лучше и не говорить вслух... Вам было не страшно играть Иоанна Грозного?

— Ерунда все это. Мало ли кто живет в Оптине. Богу важен мотив, зачем я это делаю. А не что я делаю. Если я играю Ивана Грозного и стараюсь показать, как человека метёт от плюса к минусу, с колен на убийство, чтобы показать, какие мы все. То бегаем по церквам, то пьяные лежим. Дело в мотиве — зачем мы это делаем. Если «чувства добрые я лирой пробуждал», то я туда стучался.

— Вы дома такой же, как и на сцене?

— Милая моя, дух творит себе форму. Какой ты на сцене прыгаешь, такой ты и дома с женой сидишь. Никуда ты от самого себя не денешься. Блок сказал: «Литература — это образ жизни». Не может быть хороший писатель и паршивый человек. Надо делать себя. Путь один. На это уходит вся жизнь. И все к этому прилагается. Все время говори себе: «Зачем?» Вот зачем я даю вам интервью? Чтобы о себе поговорить? Нет. Может быть, кто-то что-то услышит. Может, кто-нибудь задумается: «Вот я сегодня день прожил, кому-нибудь было хорошо? Не мне, любимому, а кому-то?» Если не было, то день прошел мимо. Потому что вечная жизнь есть. Это факт научный. И никуда ты от этого не денешься. Не думай, что 25 лет ты будешь торчать на героине, а потом уйдешь в прах. Нет, браток, не выйдет. В вечности замерзнешь с этой страстью. Эта жизнь нам дана на подготовку к экзамену, который придется сдавать. Жизнь очень быстро проходит. Если мы не готовы, если мы не умеем ни прощать, ни любить, ни слушать, то мы — мимо.

— Вы свои страсти победили?

— Куда мне!!! Я победил. Да! (Сардонически смеется). Как эти ваши монахи оптинские, которые про прообразы пишут. Или еще афонские монахи сейчас есть продвинутые. Вы сметану ешьте, где ложка стоит. А не кашу жидкую. Исаака Сирина, Лествичника читайте. А круче всего — Евангелие. Я читаю Исаака Сирина всю свою сознательную жизнь. Одну и ту же книжку. Эти люди мне объяснили, что Богу-то придется смотреть в глаза... Эти люди мне явили любовь. А любовь — она всесокрушающа.

— Когда началась у вас жизнь сознательная?

— Прилично... Лет в тридцать я пробудился.

— Извините, что не о Боге. Вы бы внука сводили на «Такси-блюз»?

— «Такси-блюз» — это Паша Лунгин. Кино — режиссерское дело. Мы, актеры, только пешки.

— Он говорил, что без вас он не снял бы ни «Такси», ни «Остров», ни «Царя».

— Павел меня любит. Павел способен слушать. Он — неуверенный. Он — робкий, что я чрезвычайно ценю в людях. «Я не люблю уверенности сытой». Это все убожество.

— Вы не боитесь, что вас обвинят в сумасшествии?

— Апостол Петр тоже был сумасшедший. И апостол Павел. Ну разве нормальный человек попросит: «Распните меня вниз головой?» Все люди, которые стараются жить по правде в этом мире, — все безумны. Потому что этот мир живет как: «Отпихни всех и оторви все бабки! И давай все купим!» Этот мир бредит наяву. У тебя двадцать миллиардов долларов. Отдай один миллиард — и закрой проблему сирот! Нет, не может, сидит. А человеку, который говорил о Христе, голову отрубим. Так кто безумен?.. Христианство — это жертва ежечасная. Не можешь — не придуривайся. Так и скажи: «Я жену не люблю, детей не люблю, друзей не люблю, зато люблю ходить в храм и поклоны класть, и чтобы вокруг все были в юбочках-платочках». Это не вера, это дьявол. Чистой воды. А вера — это любовь. А любовь — это простить и выслушать. И каждый день самого себя бороть. Вот что такое вера. Тогда и накормите пятью хлебами город. И рыбы выловите столько, что сеть не уместит.

— Не жизнь, а чудеса.

— А жизнь христианина — это жизнь постоянных чудес.

— Когда вы только пришли к вере, стали исповедовать Христа, вам приходилось сталкиваться с непониманием людей? Сталкиваться с яростью, ненавистью к вере и к вам?

— Воевать приходится с собой. Не с людьми. Давайте на образах. Вот приехал в гостиницу, тебе горничная нагрубила. И что? Ты завтра уедешь. Будешь грубить ей в ответ? Образ понятен? Гостиница — это жизнь. Исповедую я Христа... Что за слова чепуховые. Я тонул. Просто тонул. Пропадал. Погибал. У меня был полный крах жизни. Я уперся рогом в сорок пять лет, когда у меня и бабки были, и слава, и дети, и жена хорошая. А жить мне стало незачем. Я стал искать. Я умный. И опять пошел к себе самому. К тому, который в четыре года встал — и ничего ему не надо. Ни водки, ни машины...

— У вас нет машины теперь?

— У меня три «Мерседеса». И дом я построил огромный. И что?

— Ничего. Хороший христианский уклад.

— Благочестие, соединенное с довольством, как сказал мой небесный покровитель апостол Петр. Мы же сегодня с вами прочитали в календарике про отношение к земному богатству. У меня был старый «Мерседес», я в нем все время ковырялся, что-то чинил, чинил, чинил, Отец смотрел на все это и сказал: «Ну хочешь — на, бери». И дал мне еще два. Один из них друг продал дешево, второй из Германии привезли. Но надо спокойно к этому относиться. Главное — чтобы сердце к этому не прилипало. Надо жить так, чтобы помнить, что в каждый момент все может кончиться.

— А гитар сколько?

— Две замечательных — «Гибсон» и «Фендер».

— А если бы можно было жизнь сначала начать, вы бы стали музыкой заниматься?

— Даже думать об этом нельзя! Это грех!

— Почему?

— Потому что «я с отвращением листаю жизнь свою, но строк позорных не смываю». Вот истинное христианство. А «если бы, да кабы» — это туфта все. Это дьявол все месит. Нету «бы» в жизни христианской! Живи, человек, как живешь! Я не хочу даже на эту тему думать. Это как в моей песне «Мне бы другую жену». Там в последнем куплете человек лежит в гробу и уже ничего не хочет изменить. Встреча будет очень нелицеприятная и будет с каждым из нас. Без всяких «бы».

— А вы выступали на Поклонной горе в день Крещения Руси бесплатно?

— Я бы спел и даром... Но есть спонсор какой то, деньги дают. А не брать деньги — это грех, гордость. Дают — возьми спокойно. А потом можешь отдать кому хочешь. Господь нам отец, неужели ж он хочет, чтобы я лапу сосал?

— Вы телевизор не смотрите. Это тоже гордость?

— Нет. Это немощь. Я осуждать начинаю. Слабость. Вот мой любимый отец Дмитрий — он смотрит. Он в курсе всех дел. А я не могу. Я лучше своего любимого Жана Габена поставлю. Чтобы не искушаться.

«Новые известия»